Вакцина смерти - Градова Ирина. Страница 2

– Инфаркт!

Саня не плакал – просто не знал, как это делается, но почему-то старшая воспитательница положила руки ему на плечи и тихо сказала:

– Она была старенькая, Саша… Очень старенькая!

Но Саня точно знал: это он виноват в смерти бабы Маруси. Если бы он знал, что делать в таких случаях, она бы еще пожила, а он не остался бы совсем один.

Луисвилль, штат Кентукки

Николас уже в десятый раз проверял, хорошо ли заперта дверь, и еще плотнее задергивал занавески на окнах, словно боясь, что каждый луч света, проникающий в комнату, может оказаться смертоносным – таким же смертоносным, как и содержимое обитого тонколистовой сталью пластикового чемоданчика, сейчас безопасно лежащего на кровати. Николас работал с содержимым чемоданчика несколько лет и, казалось бы, знал его вдоль и поперек, но теперь он вынужден был признаться, хотя бы самому себе, что боится. Боится, словно то, что спрятано внутри, может неожиданно вскрыть замок и выбраться наружу. От одной мысли об этом его затошнило. Тогда зачем он здесь – разве не затем, чтобы осуществить чью-то ненормальную мечту? Нет, нет, конечно же, нет! Он здесь лишь затем, чтобы получить деньги – те, что положены ему за многолетние труды. Именно он, Николас, заслужил вознаграждение, как никто другой, – настоящее вознаграждение, а не те крохи, которые ему платят. И он получит, что причитается, и наконец сможет позволить себе все то, о чем так долго мечтал. Ради этого он работал, жертвовал личной жизнью и свободным временем.

Осторожный стук прервал его размышления. Николас нервно бросил взгляд на часы: еще слишком рано для появления посредника!

– Кто там? – опасливо поинтересовался он, приближаясь к двери.

– Уборка номеров! – раздался бодрый женский голос. – Можно у вас прибраться?

– В такое время? – удивился Николас. Действительно, чего это горничной вздумалось припереться в девятом часу вечера?

– Сэр, у нас проблемы с персоналом! – снова заговорила горничная. – Нас всего двое, еле успеваем хоть что-то делать. Так вы впустите меня или я пойду дальше? Только учтите, что до завтрашнего вечера к вам никто не придет…

Николас окинул мрачным взглядом бедненькую обстановку номера. Вот уже несколько дней он безвылазно сидит здесь, боясь высунуть нос на улицу – возможно, его уже ищут! Полотенца и белье не меняли трое суток, туалетная бумага заканчивалась, а за окном стояла удушающая жара. Пыль, собравшаяся по углам, заставляла Николаса чихать – у него была аллергия, и еще один день без уборки вполне мог вызвать приступ астмы.

– Ладно, – вздохнул он. – Заходите, только быстро!

Скрип старой двери и тихий звук выстрела слились воедино. Последним, что увидел Николас перед смертью, было милое женское личико, обрамленное рыжими кудряшками.

Украина. Местность, расположенная по нижнему течению Днепра.

– Просто невероятно! – уже, наверное, в сто первый раз воскликнул Никанор Иванович Старостин, благоговейно рассматривая старинный, покрытый слоем глины и застарелой копоти золотой сосуд с удлиненным горлышком. На его лице читалось восхищение удивительным искусством людей, чьи кости сгнили сотни лет назад. Студенты окружили Старостина, ловя каждое его слово. Он был для них не только преподавателем, он являлся богом, который нес свет знаний. Профессор рассказывал им о скифских курганах, они избороздили раскопами берега реки – одному создателю известно, чего ему стоило каждый раз добиться разрешения на экспедицию! И вот наконец они нашли ЭТО.

– Старик Геродот был прав! – продолжал Старостин, не замечая взглядов студентов, устремленных на него. – Кладбище скифских царей, по Геродоту, находилось в местности Геррос, в районе днепровских порогов, как раз под Никополем.

– То есть – здесь! – пискнула Розочка Конева. Все знали, что она насмерть влюблена в Старостина – впрочем, как и половина женской составляющей группы. Старостин являлся именно таким человеком, которому женщины не находят возможным противостоять: привлекательным, увлеченным, даже, пожалуй, одержимым.

– Это, друзья мои, не просто могила, – продолжал вещать Старостин. – Это могила царя!

– Несомненно! – поддержал преподавателя Арсений Зайцев. Он относился к типу «ботаников» в отличие от профессора и вряд ли выделялся хоть чем-то, кроме исключительной работоспособности. – Судя по количеству скелетов, что мы нашли…

– Да-да, – закивал Старостин: после трех лет совместной работы он научился понимать своих студентов без слов. – Вместе с царем обычно хоронили одну из его жен, виночерпия, повара, конюха, слугу, вестника, коней, скот и зарывали золотые сосуды, оружие и амуницию. Если мы правы, то этот курган относится к периоду наибольшего экономического и политического могущества скифов, то есть к… третьему веку до нашей эры.

– Уверена, что наша находка не хуже, чем Гайманова могила [1]!

– Нужно расставить здесь охрану, – словно разговаривая сам с собой, пробормотал Старостин. – Все это золото…

Погребальное сооружение, обнаруженное археологической экспедицией, состояло из глубокого колодца, служившего входом, и коридора с подземными нишами – камерами для покойников. Находящиеся там массивные золотые гривны, шейные обручи, бусы, золотые серьги и браслеты и в самом деле представляли собой огромную ценность, как и обшитые золотыми бляшками одежда, головной убор и погребальные покровы.

– А где Люда? – вдруг поинтересовался Старостин, вертя головой. Люда Самолова, самая красивая девушка в группе, да и на всем археологическом факультете, была личностью яркой, и профессор наконец заметил ее отсутствие – к страшной досаде Розочки.

– Она приболела, – ответила Марина, дружившая с Людмилой и делившая с ней одну палатку. – Наверное, простыла.

– Что ж, очень жаль: она одной из первых вошла в курган, но тогда там почти не на что было смотреть, а теперь… Ладно, давайте работать: время не ждет!

С тех пор, как я вернулась из длительной командировки на борту корабля-госпиталя под названием «Панацея» [2], у нас с Шиловым как будто начался второй медовый месяц. Кстати, первый так и не состоялся. Мы оба работали, он – заведующим отделением ортопедии и травматологии, я – анестезиологом в той же больнице, и не смогли уйти в отпуск одновременно. Я чувствовала себя виноватой перед мужем. Во-первых, я оставила его одного почти на три месяца. Конечно, Шилов у меня мужик самостоятельный и прекрасно может себя обслуживать, но семейная жизнь, что ни говори, есть семейная жизнь, а я оказалась вырванной из нее на долгий срок. Но терзало меня вовсе не это, а то, чего я ни за что и никогда не могла рассказать Олегу. Находясь на борту «Панацеи», среди незнакомых людей, во время серьезного политического конфликта на Африканском континенте, я чувствовала себя настолько одинокой и незащищенной, что имела неосторожность изменить мужу. Это я-то, верная жена, примерная мать! Ни я, ни тот мужчина не придавали значения минутной слабости, однако чем дальше, тем больше беспокойная совесть грызла меня изнутри, лишая покоя и сна. Ночами, лежа рядом со спящим Шиловым, я ворочалась, стараясь не потревожить его, и размышляла. Мама просто не поняла бы меня, и даже лучшая подруга Лариска наверняка осудила бы мой опрометчивый поступок. Может, я вообще не создана для семейной жизни? Восемнадцать лет я прожила замужем за Славкой, первым благоверным, который бросил меня, повесив собственный огромный долг, и скрылся в неизвестном направлении почти на два года [3]. Как раз тогда на горизонте «нарисовался» Шилов, идеальный мужчина из девичьих грез. Непьющий, некурящий умница, слушающий индийские раги и занимающийся йогой, он пленил меня тем, что рядом с ним я могла перестать корчить из себя «сильную женщину» и стать просто женщиной, слабой и капризной. Тем не менее я не могу не думать о том, что порой жалею об утраченной свободе. Может, все дело в чувстве вины: я ощущаю его тем сильнее, чем более понимающе ведет себя мой муж?