Клиника С..... - Шляхов Андрей Левонович. Страница 26

Не было бы счастья — да несчастье, то есть жалоба вдовы Каромоевой, помогло. Валерия Кирилловна запомнила молодую докторшу, которая не растерялась под градом вопросов, а попыталась грамотно оправдаться, и это, надо признать, у нее получилось. Годом позже в отделении интервенционной аритмологии летом сложилась серьезная ситуация. Заведующая отделением улеглась на долгое лечение, одна из докторов внезапно (это всегда случается внезапно) ушла в декретный отпуск, другая столь же внезапно уволилась, а у доктора Капанадзе в Батуми скончался родной дядя, старший брат матери, и отсутствовать на его похоронах было невозможно. Валерия Кирилловна вызвала Лазуткину и предложила ей поисполнять до приезда Капанадзе обязанности заведующей отделением. Лазуткина ужаснулась — ей пообещали помощника, клинического ординатора. А еще коварная обольстительница Валерия Кирилловна проникновенно и многозначительно сказала: «Это такой удачный шанс проявить себя, Ирина Николаевна…» Рубикон был перейден в одно мгновение — Ирина Николаевна согласилась, с трудом представляя себе, как на пару с клиническим ординатором, пусть и очень толковым, она будет тянуть такое сложное отделение.

Ничего — справилась. К возвращению Капанадзе освоилась настолько, что сдала ему не исполнение обязанностей, а часть палат. Когда месяц закончился, Ирина Николаевна принесла директорской секретарше Анне Сергеевне (сам Всеволод Ревмирович сбором дани себя никогда не утруждал) конверт с деньгами, несмотря на то что о необходимости соблюдения этого обычая ее, как начальника временного, никто не предупредил. Столь высокая сознательность и готовность следовать традициям не могли не остаться незамеченными, поэтому в день икс, когда старая заведующая окончательно сложила свои полномочия, Всеволод Ревмирович назначил вместо нее Ирину Николаевну, а на осторожное удивление кое-кого из подчиненных, смущенных молодостью новой заведующей, отвечал словами когда-то популярной, а ныне совершенно забытой песни: «Молодым везде у нас дорога».

Для полного профессионального комфорта Ирине Николаевне надо было постепенно заменить врачей своего отделения на более молодых, для которых она была бы не просто заведующей, а наставницей и непререкаемым авторитетом. Только тогда можно быть спокойной, как выражался отец, «за свой тыл». А пока до спокойствия далеко — тихоня Микешин из тех омутов, в которых водятся черти, никогда не поймешь, что у него на уме, Капанадзе спит и видит себя заведующим, сам не раз признавался, правда, с непременной оговоркой «уйти бы на заведование в какой-нибудь новый филиал», но знаем мы эти оговорки, а подколодная гадюка Довжик, хоть и не имеет никаких шансов на повышение, может сделать гадость чисто из зависти и вредности.

Моршанцевым Ирина Николаевна была довольна. Толковый, спокойный, умеет ладить и с пациентами, и с персоналом. Даже с Довжик нашел что-то вроде общего языка, во всяком случае, она нападает на него без злобы, вроде как по привычке. А еще Ирине Николаевне нравилось, как на нее смотрит Моршанцев. Иногда в его взгляде сквозил неприкрытый мужской интерес. «Какой прыткий юноша! — подумала польщенная Ирина Николаевна, впервые заметив этот интерес. — Заходит с обоих флангов — профессионального и личного». «Заходит с обоих флангов» — это тоже из лексикона отца. Однажды, когда Моршанцев сунулся к ней со своим сочувствием, Ирина Николаевна высказала, что она думает об этих его «поползновениях», и очень удивилась, что он не стал долго и бурно убеждать ее в обратном. Беспринципному карьеристу непременно полагалось долго и бурно убеждать. А Моршанцев, кажется, просто обиделся, культурно, по-московски, нахамил в ответ и ушел. Смешной… корчит из себя солидного человека, а иногда ведет себя как мальчишка.

«Мы, Лазуткины, народ непростой, гордый, — говорил отец. — На хромой кобыле к нам не подкатишь и на кривой козе нас не объедешь». Отец всегда стремился решать свои проблемы самостоятельно, отказываясь от помощи близких. А дальних за предложение помощи вообще мог послать куда подальше. Маленькая Иринка думала, что папа очень гордый (во всяком случае, так объясняла отцовское поведение мать), а когда подросла, поняла, что отец просто не любит ходить в должниках. Любое оказанное благодеяние делает человека несвободным, обязанным, и оттого благодеяния неразрывно связаны с унижением. Во всяком случае, Ирина Николаевна именно так и считала. Гены сыграли с ней странную шутку. Внешность сугубо материнская, изящно-утонченная, а вот характер — копия отцовского, ежисто-ершистого. И вдобавок постоянное стремление побеждать и преодолевать. Ирине Николаевне постоянно требовался допинг — пусть небольшая, но победа, самоутверждение, очередное доказательство своей состоятельности, подтверждение собственной исключительности. Перфекционизм чистейшей воды, впрочем, Ирина Николаевна не скрывала своего перфекционизма, даже более того — она им гордилась. И пусть некоторые склонны считать перфекционизм кратчайшим путем к сумасшествию, но если человек не стремится к совершенству, то он неизбежно деградирует. Прогресс или деградация — третьего не дано.

Ирина Николаевна трезво смотрела на вещи и не исключала, что, несмотря на все ее достоинства, выше заведования отделением ей подняться не удастся. Пост директора института — это из области несбыточного, в директорское кресло без особых связей и особой поддержки не попадешь. Максимум можно стать заместителем директора по лечебной работе, но и то лишь в том случае, если сам директор остановит на тебе свой выбор. Отсюда следовал вывод — за отделение следует держаться крепко, изо всех сил, и так же изо всех сил делать его все лучше и лучше. Прогрессировать, расти надо по-любому. Если не получается прогрессировать «количественно», то есть застреваешь на какой-то ступеньке карьерной лестницы, то надо прогрессировать качественно, всячески улучшая эту свою ступеньку. Считаться лучшей заведующей в институте или заведовать лучшим отделением института приятнее, чем быть просто заведующей отделением. Приятнее и прибыльнее.

Здравствуй, Дедушка Мороз, борода лопатой…

Есть традиции временные, преходящие, скоро забываемые, а есть и вечные, незыблемые в своей непоколебимой монументальности. К самым-самым незыблемым относится традиция, согласно которой новогодние дежурства достаются новичкам, тем, кто устроился на работу позже других. Данная традиция свято соблюдается в Новый год, как тридцать первого декабря, так и первого января, а во многих местах распространяется и на все прочие праздники, разве что восьмого марта новенькую сотрудницу подменит кто-то из более «зрелых» мужчин. Оттого и не любит народ наш — а народ наш любит все, что заслуживает любви, и, соответственно, не любит ничего, что любви не заслуживает, — так вот оттого-то и не любит он попадать в больницы под праздники. Все равно никакого толку, врачей мало, медсестер тоже не густо, а все, кто есть, или лыка не вяжут, или соображают плохо.

Отчасти с народом согласны и руководители медицинских учреждений (а попробуй-ка кто не согласиться с народом, пойти против его воли!), и потому если праздники с примкнувшими к ним выходными растягиваются более чем на три дня, то на работу выходят (точнее — выгоняются) заведующие отделениями. Чтобы, значит, обеспечить работу в лучшем виде, без сучка без задоринки.

Дежурство, выпавшее на первое января, Моршанцева не тяготило и не напрягало. Все равно Новый год встречается с родителями, в тихой, спокойной, лишенной всяческих безумств обстановке, и утром первого января можно спокойно, без головной боли и чувства общей развинченности, ехать на работу. Президентское поздравление, шампанское в потолок под бой курантов, ну а дальше по наезженному-накатанному — мать будет подкладывать салатов и сокрушаться, что Димочка ничего не ест, а отец щелкать пультом и критиковать подряд всех певцов и прочих эстрадных деятелей, которых покажут по телевизору. Уныние и тоска, но не присутствовать невозможно — единственный сын, как-никак. И без того еле удалось отселиться в однокомнатную квартиру, оставшуюся в наследство от бабушки, по окончании шестого курса. Родители не отпускали — они хотели сдавать квартиру (лишние двадцать тысяч всегда пригодятся) и не хотели отпускать от себя сына, родную кровиночку. Мать переживала, как бы ребенок (ребенок, а?!), оставшись без присмотра, не начал пить и вообще вести распутно-разнузданный образ жизни, а отец считал, что отселяться нужно обязательно, но только после женитьбы. Мол, есть своя комната, живи как хочешь, хоть каждый день новую девушку приводи или гостей зови, а бабушкина квартира пока пускай приносит доход. Отчаявшись решить дело миром, Моршанцев сгоряча ляпнул, что он сам не прочь платить родителям аренду и не будет ли ему, как близкому родственнику, какой-нибудь скидки? Родители обиделись, отец даже дал сыну нелицеприятную и не вполне цензурную характеристику, до вечера оба поколения (конфликт произошел за обедом) дулись друг на друга, но за ужином помирились и пришли к консенсусу. Моршанцев получил ключи, поклялся спиртным не злоупотреблять, наркотиками не баловаться, постоянно помнить о том, что секс должен быть безопасным, и ни в коем случае не отрываться от семьи. «Ни в коем случае не отрываться» означало регулярно приходить в гости по выходным и встречать вместе Новый год, который родители считали чисто семейным праздником.