Записки школьного врача - Шляхов Андрей Левонович. Страница 47

– Вообще-то ЕГЭ отучает думать…

– Думать вообще вредно, разве вам Эмилия Леонардовна этого не говорила?

Да, есть такое дело. Сам я в ответ на свое «Я думал…» слышал от директора именно эти слова.

– Скажи, а как вас вообще оценивает администрация? – спросил я у Аси.

– На каждого из педагогов заполняется компьютерная форма из сорока пяти показателей, мы называем ее «сорокапяткой», и выставляется средний балл. Если перевести в оценки, то я – «троечница».

– Это на что-то влияет?

– Вроде как на премию. Но на самом деле это еще один способ разжигания нездоровых настроений в коллективе…

Прозвенел звонок, и участников дискуссии заметно прибавилось. Животрепещущая тема, трудно остаться в стороне.

– Учеба – это динамичный процесс…

– Только не усложняйте все динамикой, ведь изначально у учеников ноль знаний!

– Позвольте не согласиться, динамика важна!

– Мотивация важна больше!

– Хорошо – как мы можем измерить мотивацию?

– Оценками.

– Не согласна! Оценки – это оценки, а мотивация – это мотивация!

– Какая глубокая мысль! Только я не поняла, к чему вы клоните?

– Безликое тестирование погубит педагогику!

– Уже погубило! Вы разве не заметили?

Я понял, что мне нечего делать на этом празднике жизни. Кивнул Асе, мол, договорим после, и пошел в столовую. Обедать я люблю в спокойной обстановке и поэтому очень надеялся на то, что шумная, бурная и даже на мой непрофессиональный взгляд бестолковая дискуссия не переберется в столовую.

Дискуссия не перебралась, но поесть мне спокойно все равно не дали. Только я вкусил грибного супа-пюре и, показав Юре большой палец – ох и вкусно! – собрался приступить к рыбным котлетам в панировке из тертого картофеля, как за мной прибежал Вячеслав Мефодьевич:

– Там у Сергеевой приступ!

Гонец был бледен и крайне взволнован, что свидетельствовало о серьезности приступа и одновременно о неуместности продолжения обеда. Я поспешил в учительскую.

Истерические припадки весьма интересны (с научной точки зрения, разумеется) и очень разнообразны. В бытность свою участковым педиатром я сталкивался с истерией во всех ее проявлениях довольно часто. Истерили не дети, а их матери, иногда – бабушки. То в поликлинике очередь велика, то на вызов я пришел поздно (зимой, заметьте себе, во время эпидемии, когда приходилось делать по тридцать вызовов в день), то не так объяснил, то не так посмотрел… Да-да, я нисколько не преувеличиваю. «Что вы так на меня смотрите? Я вам что – должна?» И пошло-поехало…

Истерические припадки немыслимы без зрителей, и чем больше зрителей, тем ярче, круче и длительнее припадок. И то верно – какой смысл, например, рвать на себе волосы или одежду, если при этом не присутствуют зрители, желательно – сочувствующие, но за неимением сочувствующих сойдут и любые.

– Мы разговаривали, вдруг Ирина Эдуардовна задрожала, нет – затряслась, закатила глаза… – Англичанка Бургомистрова и сама выглядела не лучшим образом – того и гляди заплачет; перепугалась, должно быть.

Урок уже начался, и поэтому в учительской снова стало малолюдно. И тихо – негоже ведь шуметь при больном человеке.

– Ее так корежило… Мы растерялись… Потом Славик уложил ее на диван и побежал за вами, а я побрызгала на нее водой…

Ирина Эдуардовна лежала на диване, закрыв глаза и вытянув руки вдоль тела. «ПэПэ», или «поза покойника», как выражался доцент Бодров с кафедры патологической анатомии. Губы плотно сжаты, на лице выражение страдания. Дыхание в целом ровное, но время от времени срывается на всхлип.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я.

– Никак, – процедила сквозь сжатые губы Ирина Эдуардовна, – я ничего не чувствую, только слабость. И сердце болит…

Организовав переноску Ирины Эдуардовны в медпункт, я занялся ею более подробно. Расспросил, осмотрел, дважды измерил давление. Вроде бы ничего страшного, но помимо слабости моя пациентка жаловалась на боли в груди слева. Не тот, конечно, возраст для инфаркта, скорее всего это эмоциональное, но проверить надо. Я решил снять кардиограмму. Ольга только успела подкатить столик с кардиографом, как Ирину Эдуардовну вырвало, хорошо что не на себя, а на пол – успела повернуть голову. Пока Ольга ликвидировала последствия, я, чтобы не терять время зря, наложил электроды и снял кардиограмму.

Кардиограмма неожиданно оказалась «плохой» с признаками острой ишемии миокарда в нижних отделах. Боль, на которую жаловалась моя пациентка, оказывается, имела причину, причем – серьезную.

Возраст, конечно, не «инфарктный» – молодой возраст, но разве в медицине не бывает исключений? Да сколько угодно! И потом ряд противозачаточных препаратов повышает свертываемость крови – вот вам и закупорка сосуда тромбом.

– Как моя кардиограмма? – вялым страдальческим голосом спросила Ирина Эдуардовна.

– Все в порядке! – бодро ответил я, освобождая ее от электродов.

Кардиограмму я нарочито небрежно положил на аппарат – ничего, мол, особенного.

Еще раз перемерил давление, пощупал пульс. Вроде бы ничего – не ухудшается.

– У вас хронических заболеваний нет, Ирина Эдуардовна?

– Гайморит есть.

– А диабета, случайно, нет?

При сахарном диабете могут быть «молодые» инфаркты.

– Диабета нет и не было никогда.

– А противозачаточные таблетки вы пьете?

– О, какие интимные вопросы! – удивилась Ирина Эдуардовна. – Что за интерес, Сергей Юрьевич?

– Видите ли, длительный прием некоторых контрацептивов вызывает подобные приступы, потому я и спросил.

– Не пью, у меня спираль стоит. От спирали, я надеюсь, приступов не бывает?

– Не бывает. – Я слегка смутился. – А как вы вообще себя чувствуете? Слабость сохраняется?

– Сохраняется. Голова кружится… А может, это отравление? Неспроста же меня вырвало. Хотя я ничего такого не ела… Съела на завтрак несколько крекеров с чаем…

– Рвота бывает не только при отравлении, – заметил я. – А что вы скажете, если я предложу вам госпитализацию?

– Что – все так плохо? – ахнула Ирина Эдуардовна. – Зачем мне госпитализация? Я же просто понервничала… Все так зло на меня набросились, а я ведь ничего такого не сказала…

– Не надо об этом, – попросил я, испугавшись, что Ирина Эдуардовна выдаст новый приступ.

Минут пять, если не десять, мы обсуждали преимущества и недостатки госпитализации. Я больше напирал на удобство полного обследования в стационаре, а Ирина Эдуардовна уверяла меня, что обследоваться она может и амбулаторно.

– Лучше несколько раз сходить в поликлинику, чем валяться на сквозняке в коридоре на продавленной койке. Знаю я эти больницы!

К соглашению мы так и не пришли. Я уже хотел вызвать «скорую помощь», может, приехавшей бригаде удастся уговорить строптивую Ирину Эдуардовну, но тут Ольга посмотрела кардиограмму и начала разматывать электроды.

– И так все ясно, но лучше переснять для порядка, – пояснила она в ответ на мой вопросительный взгляд. – А то покажет Ирина Эдуардовна эту пленку какому-нибудь деятелю от медицины…

– Переснять не мешало бы, – согласился я. – А разве я перепутал электроды?

– Классика жанра, – Ольга протянула мне кардиограмму, – если поменять местами провода на левой руке и левой ноге, то первое и второе отведения меняются местами, а третье отведение окажется перевернутым. Вот, смотрите зубцы «пэ» и «тэ» – отрицательны.

Я порадовался, что не успел вызвать «скорую помощь». Вот бы был позор! Слух обо мне пошел бы по всей Москве…

Мы пересняли кардиограмму, на сей раз ничего не перепутав, и отпустили Ирину Эдуардовну восвояси с наказом не принимать все так близко к сердцу и, вообще, по возможности избегать эмоциональных дискуссий. Обрадованная тем, что вопрос о госпитализации отпал, Ирина Эдуардовна заверила нас, что будет умницей а на прощание очень тепло и как-то проникновенно пожала мне руку. Неужели я вел себя так, что дал ей повод заподозрить?.. Нет, наверное, это просто обычная вежливость.