Доктор Данилов в сельской больнице - Шляхов Андрей Левонович. Страница 2

На первый взгляд Монаковская районная больница производила довольно неплохое впечатление. В целом бедновато (кое-где на стенах штукатурка облупилась, на асфальте были трещины и небольшие колдобины, по забору можно было бы пройтись кистью), но чистенько и ухожено. Ничто так не свидетельствует о требовательности администрации, как отсутствие мусора на территории, это Данилов знал еще со «Скорой». Если во дворе подстанции валяются лысые покрышки, щедро пересыпанные окурками разной степени свежести, то даже не заходя в здание, можно сказать, что заведующий никуда не годится.

Возле двухэтажного административного комплекса обнаружилась жемчужина в навозной куче — у входа на площадке, огороженной выкрашенными в темно-зеленый цвет столбиками и цепями («Ну, прямо как в музее!» — восхитился Данилов), стояла сверкающая серебристым металликом «Тойота Хайлендер». Если бы не ограждение, то можно было бы предположить, что на крутой тачке приехал кто-то посторонний, но обрамление явно указывало на ее принадлежность главному врачу.

— Слухи о бедственном положении отечественной медицины и ее служителей явно преувеличены, — негромко сказал самому себе Данилов.

Покой административного корпуса охранял молодой парень, то ли флегматичный по характеру, то ли просто невыспавшийся. Документов не спросил, зачем нужен главный врач, не поинтересовался, просто махнул рукой и пробурчал нечто: «Втортажкцеридора», что Данилов расшифровал, как «Кабинет главного врача на втором этаже в конце коридора» — и не ошибся.

Пол вестибюля, где сидел охранник, был покрыт видавшим виды линолеумом, но на лестнице и в коридоре второго этажа лежала классическая ковровая дорожка, в народе именуемая «кремлевкой». Дорожка тоже была старой, но не такой, как линолеум.

На стене у двери приемной главного врача висела большая латунная табличка с надписью:

Изящный наклонный шрифт с завитушками превосходно сочетался с благородной латунью, выглядела табличка очень респектабельно, под стать автомобилю, стоящему у входа. Только избыток регалий смотрелся смешно, обычно указывают рядом с должностью только ученую степень. «Театр начинается с вывески, — иронично подумал Данилов, — еще бы добавить отличник здравоохранения, и был бы полный комплект!»

К подобной вывеске полагалась гламурно-утонченная секретарша, томная дева с пустым взглядом, мелированной челкой и инкрустированными коготками, но в приемной сидела суровая пожилая дама из категории коня на скаку остановит, в горящую избу войдет — гибрид Цербера с горгоной Медузой. Она взглянула недружелюбно на вошедшего Данилова, сурово поинтересовалась, зачем он явился, и с видимой неохотой («ходют тут всякие», — так и читалось в ее выпуклых водянистых глазах) разрешила пройти, добавив:

— Сумку можете здесь оставить.

«При такой секретарше охранник у входа на фиг не нужен, — подумал Данилов, доставая из сумки пластиковый конверт с документами, и тут же поправился: — Нет, нужен, чтобы за машиной приглядывать, воробьев и голубей от нее отгонять».

Внешность у главного врача Монаковской ЦРБ была представительной, с претензией на аристократичность: седая шевелюра, тонкие черты лица, волевой подбородок в сочетании в выпуклыми надбровными дугами свидетельствовал о твердокаменном упрямстве. Стекла очков немного смягчали начальственный взгляд.

Данилов думал, что разговор будет долгим, но не пробыл в кабинете главного врача и пяти минут.

Выслушав краткую автобиографию (о причинах, приведших его из Москвы в Монаково, Данилов предпочел умолчать), главный врач бегло просмотрел документы, уделив основное внимание трудовой книжке, в которой за последние годы накопилось много записей, и спросил:

— Деньги вымогаете?

— Нет, — ответил Данилов.

— Сейчас это чревато. В Новозагладинской поликлинике в канун Восьмого марта нашу старейшую сотрудницу с поличным взяли — оформила медкнижку без обследования, за пятьсот рублей. Восемьдесят пять лет, стаж такой, сколько другие и не живут, и на тебе — статья за взяточничество! Дело завели, суд скоро будет. Вот такие дела. А жить вам есть где?

— Если устроюсь к вам на работу, то сегодня же решу этот вопрос.

— У нас есть общежитие, — с оттенком гордости сказал главный врач. — И комнаты свободные тоже есть. Жилье, можно сказать, дармовое — всего семьсот рублей в месяц, но приличное. От больницы, правда, далековато — с четверть часа ходу.

Данилов улыбнулся.

— Ну да, — кивнул главный врач. — По вашим московским меркам это рядом. Значит, напишете два заявления. Одно: «прошу принять на должность врача анестезиолога-реаниматолога», а другое: «прошу выделить комнату в общежитии ввиду отсутствия жилья…». Отдел кадров — вторая дверь от лестницы.

На этом аудиенция закончилась. Можно было подумать, что в Монаковскую ЦРБ ежедневно просятся на работу столичные врачи.

— При желании зарабатывать у нас можно не меньше, чем в Москве, — сказала начальник отдела кадров, как две капли воды похожая на секретаршу главного врача, только та красила волосы в рыжину (не иначе как хной), а эта обесцвечивала пергидролем. — Это я вам как главная по кадрам говорю.

— Неужели? — не поверил Данилов, представлявший, пусть и не с точностью до рубля, разницу между московскими и провинциальными врачебными заработками.

— Если, конечно, работать на три ставки! — Главная по кадрам растянула губы в улыбке. — Трудовой кодекс мы чтим, как и все прочие кодексы, поэтому больше чем на полторы ставки никого не оформляем, но реальную разницу выплачиваем в виде премии… Некоторые врачи, можно сказать, живут в своих отделениях не в переносном, а в прямом смысле. Что поделать, раз ситуация требует? Взять, к примеру, ваше отделение анестезиологии и реанимации: там на одиннадцати ставках работают трое врачей, к тому же одна сейчас на больничном. А в следующем месяце другой врач в отпуск собирается. «Если не отпустите, — говорит, — то уволюсь, отдохну и снова приду устраиваться». Шантажист!

— И возьмете? — спросил Данилов. — Снова?

— Да тут черта лысого возьмешь, — вздохнула главная по кадрам, колыхнув мощным бюстом. — Кто наше штатное расписание увидит — испугается. Решето, дыра на дыре, некому работать. Если так дальше пойдет, то через пять лет не будет в Монаковском районе медицины, за любым рецептом, не говоря уже о операциях, будут в Тверь ездить! А к вам, доктор, жена приедет, или вы бобылем жить будете?

— Совсем не приедет, — сухо сказал Данилов, давая понять как тоном голоса, так и выражением лица, что личная жизнь сотрудников ее не касается.

— Я не из-за бытового любопытства интересуюсь, — обиделась тетка, — а чтобы знать, на какую комнату вам ордер выписать. А то выпишу на «одиночку», а завтра придется переписывать.

— Пишите на «одиночку», — заверил Данилов и, вспомнив свой последний ночлег, спросил: — А как там у вас в общежитии в смысле чистоты, мебели и прочих удобств?

— С чистотой все в порядке, свои медики, не рыночная гопота. — Слово «медики» главная по кадрам произнесла с придыханием. — Мебель хоть и не новая, но приличная, кровати, шкафы, столы, стулья, только вот холодильников и телевизоров нет…

На это Данилов и не надеялся.

— …а удобства на этаже. Дом старый, его немцы после войны строили. — Главная по кадрам поиграла выщипанными в ниточку бровями, демонстрируя сочувствие, но закончила на оптимистичной ноте: — Зато горячая вода есть постоянно!

«Какая разница, — подумал Данилов, — все равно, судя по всему, жить я буду в ординаторской. Чем тут еще заниматься, кроме работы?»

Главная по кадрам недолго повозилась с бумажками, выписала ордер, вклеила в пропуск фотографию, припечатала ее, старательно подышав на печать, затем встала, протянула Данилову руку и гаркнула:

— Поздравляю вас, Владимир Александрович, со вступлением в дружную семью медиков Монаковского района!