Доктор Данилов в госпитале МВД - Шляхов Андрей Левонович. Страница 36

Перед выходом на последнее суточное дежурство Лариса не выспалась, потому что на сон грядущий поругалась с матерью и от того долго не могла заснуть. Мать в очередной раз принялась учить ее жизни, говоря, что за работу в реанимации умная женщина держаться не станет, потому что там, где лежат «дохляки», невозможно найти свое счастье. По мнению матери, счастье следовало искать в частных клиниках, где лечатся приличные люди. Лариса попыталась объяснить, что в частную клинику просто так не устроишься, но в ответ услышала любимый материн упрек: «Под лежачий камень вода не течет». Слово за слово… в итоге так славно пообщались, что обеих долго потом еще трясло, Ларису — в гостиной, а мать — на кухне.

Хоть и не выспалась, хоть и последнее дежурство, хоть и настроение никудышное, а инициативность время от времени поднимала голову. Уже не ради того, чтобы оставили, а ради самоуважения, что ли.

Перевод пациента Ермолова в первое хирургическое отделение был прерван спуском сразу двух прооперированных из оперблока. Оперблок расположен на последнем одиннадцатом этаже «большого» корпуса, и поэтому в госпитале принято говорить «поднять в оперблок» и «спустить из оперблока». Сразу напрашивается аналогия с Иерусалимом, в который, как известно, нельзя «войти», «приехать» или «прилететь», а можно только «подняться» или «взойти».

Прием только что прооперированных, еще не пробудившихся от наркоза — дело ответственное, не сравнимое с переводом «стабильного» пациента на долечивание в хирургическое отделение. Поэтому нет ничего удивительного в том, что напарница ринулась к привезенным, оставив Севрюкову завершать перевод.

У пациента надо было извлечь подключичный катетер, потому что в отделении массивной инфузионной терапии не планировалось, а просто так, на всякий случай, катетеры оставлять не годится. Их надо регулярно промывать раствором гепарина, чтобы не забились, есть риск инфицирования, да и мешают они.

Пребывая в очередном приступе «я все могу», Лариса не стала напоминать о катетере дежурному врачу, занятому с новыми пациентами, а ловко выдернула его, протерла место пункции спиртовой салфеткой и наложила чистую повязку. То, что во время извлечения отломилась часть катетера, Лариса не заметила. Дернула слишком резко или катетер попался некачественный, бывает. Вообще-то извлеченный катетер по уму полагается осматривать — цел ли он или нет, но некоторые люди выше подобных мелочей. Вытащили да выбросили — нечего думать о всяких пустяках, когда работы невпроворот!

Доктор Дроздов, который вел Зеленова в день перевода, в суете больших и малых дел извлечь злосчастный катетер забыл, но в истории болезни запись о том, что катетер извлечен, сделал. На «автопилоте», а не из-за халатности, Дроздов был очень дотошным и ответственным врачом. Всякое случается: иногда, когда врачи были заняты, опытные медсестры извлекали катетеры самостоятельно, а двое, бывшие по дипломам фельдшерами, и поставить «подключичку» могли не хуже любого врача.

Зеленова благополучно перевели в первую хирургию.

На другой день отделение анестезиологии и реанимации навсегда распрощалось с медсестрой Севрюковой. Прощание прошло в обыденной обстановке, без напутствий и пожеланий. Сдала все, что было у нее казенного, подписала обходной лист, забрала свои вещи и ушла, то и дело закусывая нижнюю губу.

Goodbye, my love, goodbye,
Goodbye and au revoir,
As long as you'll remember me,
I'll never be too far…
Demis Roussos, «Goodbye, my love, goodbye»
(Прощай, любовь моя, прощай.
Прощай и до свидания.
Пока ты помнишь обо мне,
Я буду рядом…)

Обломок окаянного катетера попутешествовал по сосудам, оброс тромбом и сделал свое черное дело. Зеленов немного полежал в отделении, успел пару раз поскандалить с соседями по палате (ох уж этот вечный антагонизм между сотрудниками различных структур, объединенных под крышей одного и того же министерства!) и скоропостижно скончался от эмболии, то есть закупорки, легочной артерии. Умер он прямо в палате, не дождавшись перевода в реанимацию. Читал, лежа на койке, вдруг захрипел, посинел, выронил газету, схватился за грудь… Постовая медсестра, вызванная перепугавшимся соседом по палате, еще успела застать его живым, в отличие от прибежавших чуть позже начальника отделения и лечащего врача. Закупорка легочной артерии часто приводит к фатальным последствиям, смертность по данным различных исследований колеблется между тридцатью и сорока пятью процентами. Легочная артерия — очень важная и нужная артерия, по ней венозная кровь течет из правого желудочка сердца к легким, шутки с ней плохи. И к тому же есть у этой артерии одна неприятная особенность — ее закупорка, пусть даже и частичная, может вызвать спазм всех ее ветвей и рефлекторную остановку сердца.

На вскрытии был найден крупный тромб в просвете легочной артерии. Вскрытие производилось госпитальными патологоанатомами, но те времена, когда свои всегда покрывали своих, давно прошли, нынче все больше норовят не покрывать, а подставить. К тому же начальник патологоанатомического отделения держался довольно независимо, поскольку его родной брат занимал высокую должность в Департаменте тыла МВД. Договориться с ним не было никакой возможности, а приказать фальсифицировать протокол патологоанатомического вскрытия Зеленова, чтобы никаких обломков катетеров там не фигурировало, — тем более. Начальник госпиталя поскрипел в ярости зубами и дал делу законный ход.

Павел Петрович из начальника отделения (начальник отвечает за все, не так ли?) превратился в рядового врача и немедленно уволился, будучи не в силах работать бок о бок с теми, кем еще недавно руководил. Легко вычислив истинную виновницу случившегося, он позвонил Севрюковой, но та не захотела с ним разговаривать. Ответила, услышала, кто это, и тут же отсоединилась. Доказательств ее вины не было, как она извлекала катетер, никто не видел, а в истории болезни была запись об удалении катетера, сделанная доктором Дроздовым. Заслужил — получи. Дроздова уволили и по жалобе жены покойного Зеленова завели на него уголовное дело.

Афинский мудрец Платон, живший в четвертом веке до нашей эры, утверждал, что судьба есть не что иное, как путь от неведомого к неведомому. Иначе говоря — жизнь полна сюрпризами и далеко не всегда эти сюрпризы бывают приятными.

Глава тринадцатая

КРИК ДЕЛЬФИНА

— Все как с ума посходили! — пожаловался Чернов. — Только «коматозники» в порядке, а остальные…

— Если в порядке только «коматозники» — то это конец света. — Данилов сложил в стопку разбросанные по столу истории болезни и заодно пересчитал их. — Виктор, занято пять коек, а историй тут четыре.

— На посту забыл! — Чернов хлопнул себя ладонью по лысине и вышел из ординаторской.

Судя по всему, Роман Константинович поговорил «по душам» не только с Даниловым, но и с Черновым. Чернов как-то сразу смягчился и начал общаться с Даниловым ровно. Без особой приязни, но и без откровенного недружелюбия. Как в детстве, когда твоя мать дружит с матерью мальчика, которого ты терпеть не можешь. И он тебя, кстати говоря, тоже, но, приходя друг к другу в гости, вы соблюдаете приличия — не деретесь, не обзываетесь, а чинно рассматриваете коллекцию марок или смотрите телевизор. Из-за графика Данилов встречался с Черновым редко — только во время обменов дежурствами или если Виктор Владимирович заглядывал в отделение в свой выходной день, что иногда случалось. Эти приходы проходили по одной и той же схеме: Чернов заходил к старшей сестре Любови Дмитриевне, минут через пять выходил с пластиковым пакетом в руках и уходил. В пакете угадывались флаконы, и логический вывод напрашивался сам собой, тем более что Чернов как-то вскользь упомянул о том, что подрабатывает купированием запоев и «лечением похмелья» на дому.