Рассказы. Повести. 1894-1897 - Чехов Антон Павлович. Страница 86

1

Самые ранние из сохранившихся записей к повести сделаны на автографе письма В. И. Бибикова к Чехову 1 февраля 1891 г. (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений). Здесь упоминаются персонажи первоначального замысла: тет‹ушка›, Жд., Ив., мать, «девы», которые «дурачат тетушку», офицер, Лиза, Я. (будущий Ярцев). Зафиксирована также мысль, характерная для будущего центрального героя повести – Лаптева: «Чтобы решать вопросы о богатстве, смерти и пр., нужно сначала ставить эти вопросы правильно, а для этого нужна продолжительная умственная и душенная работа». Среди записей есть фраза, вошедшая в окончательный текст: «Москва – город, которому придется много страдать». «Три года» – произведение, к которому в записной книжке сделано наибольшее количество заметок (около 200). Заметки, использованные в повести, расположены на стр. 5–7, 11, 12, 17–40 Записной книжки I и среди записей на отдельных листах. Они могли быть сделаны приблизительно в период с марта 1891 г. по декабрь 1894 г. Одновременно Чехов обдумывал и другие сюжеты. Среди заметок к повести «Три года» имеются записи к произведениям: «Страх», «Остров Сахалин», «Соседи», «Жена», «По делам службы», «Ариадна», «Чайка», «Белолобый».

Прежде чем возникли образы Лаптева, размышляющего о богатстве и смерти, и Ярцева, думающего об исторической судьбе Москвы, Чехов сделал ряд записей, заметно отличающихся от окончательно сложившегося сюжета повести. В записной книжке, которую он начал вести, уезжая за границу в марте 1891 г. (Записная книжка I, 1891–1904 – ГБЛ; см. т. XVII Сочинений), уже в самом начале также упоминаются персонажи, отсутствующие в повести: Иван, Софья, Ивашин, О. И., брат О. И., Алеша, мать Алеши.

От этого неосуществленного замысла среди бумаг Чехова сохранились записи, к которым он хотел вернуться в 1897 г. В письме из Ниццы 17 декабря 1897 г. он просил сестру найти у него в столе и прислать ему «вырезки писчей бумаги с кусочками начатой, но оставленной повести»: «…действующие лица, помнится, называются Алеша, Маша, мать; есть описание комнаты, в которую со всего дома снесена симпатичная мебель». Имеются в виду следующие отрывки: 1) «… лучом благодати твоей просвети мою душу…» и т. д. (Гос. Литературно-мемориальный музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове; в ПССП опубликовано под заглавием [Отрывки из повести] – т. XII, стр. 326). За этими последними словами молитвы, которую читает Ольга Ивановна, следует абзац, посвященный ей: «Она читала молитву, написанную на листке почтовой бумаги и сочиненную одним стариком…». Второй абзац отрывка посвящен Алеше («Алеше не хотелось спать…» и т. д.). Здесь говорится также о матери Алеши и его сестре, которые приехали из театра и привезли с собой Ивашина. 2) «К старым отживающим креслам, стульям и кушеткам Ольга Ивановна относилась…» и т. д. (ЦГАЛИ; в ПССП опубликовано в разделе: [Записи на отдельных листах], л. 5 – т. XII, стр. 301). В этом отрывке о комнате Ольги Ивановны говорится, что она была «чем-то вроде богадельни для мебели». 3) «то, что тетушка страдает и не морщится, производило на него впечатление фокуса» и т. д. (ЦГАЛИ; [Записи на отдельных листах], л. 8 – ПССП, т. XII, стр. 302). Здесь упоминается Алеша, с его мыслями о женитьбе, и О. И., о которой говорится, что она «была в постоянном движении; такие ж‹енщин›ы, как пчелы, разносят оплодотворяющую цветочную пыль…»

В бумагах, имеющих отношение к первоначальному замыслу, есть еще имена: Иванов (со слугой Петром), Надя Вишневская, Вишневские (Виш., В.). Из этих имен в окончательный текст вошло лишь имя главного героя (Алеша) и его слуги (Петр). Начиная со стр. 18 Записной книжки I и на л. 12 [Записей на отдельных листах] герои называются только как в повести: Костя, Киш, Я. (или Ярцев), Ф. (или Федор), Л. (или Лаптев) и др.

Фабульные связи между этими героями располагаются приблизительно так: Ольга Ивановна – вдова, имеющая детей (она читает молитву, сочиненную товарищем ее покойного мужа, и в молитве говорится «обо всем, что нужно: и о счастье, и о детях…»). У нее, как уже отмечалось, есть брат. Алеша, возможно, ее сын. Ивашин – друг Алеши. Он богат, выезжает в шубе и фраке делать светские визиты, влюблен в Надю Вишневскую. Можно предположить, что Надя – сестра Алеши: вместе с матерью и сестрой Алеши Ивашин возвращается после театра к ним домой, и Алеша радуется, что сможет с ним долго разговаривать. У Ивашина есть еще друг – Я.; с ним Ивашин делится впечатлениями о визите к Наде Вишневской.

Осенью 1891 г. Чехов оставил в стороне историю Ольги Ивановны, Алеши и Ивашина (отсюда его слова об «оставленной повести») и лишь некоторые мотивы ее использовал в повести «Три года». Слова: «Ах, какой у меня сюжет для повести! <…> Листов на пять» (письмо к А. С. Суворину 16 октября 1891 г.) могли относиться именно к этому, еще не расчлененному, богатому разными фабульными ответвлениями замыслу (см. обоснование: «В творческой лаборатории Чехова». М., 1974, стр. 14).

Почти через год Чехов сообщал Суворину же: «Пишу вещь, в которой сотня действующих лиц, лето, осень – и всё это у меня обрывается, путается, забывается…» (8 декабря 1892 г.). Очевидно, к этому времени Чехов уже начал писать повесть, но писал урывками и едва ли написал много.

Каково соотношение между героями «оставленной повести» в повести «Три года»?

От Алеши и Ивашина к Алексею Лаптеву перешли рассуждения о любви и браке, о богатстве и смерти, а также связь с «инсипидкой», [66] т. е. будущей Рассудиной (в первой записи она названа вдовой доктора – см. Зап. кн. I, стр. 9; в повести это жена педагога, ушедшая от мужа); к переживаниям Ивашина восходит то ощущение неполноценности, которое испытывает Лаптев, встречая любимую девушку. От Иванова в повести осталось лишь имя его слуги: Петр. К Ярцеву отнесена – в измененном виде – мысль Ивашина: «Какое наслаждение уважать людей! Мне [нет де]‹ла›, когда я вижу книги, нет дела до того, как авторы любили…» и т. д. (запись на обороте письма Бибикова).

Некоторые черты Ольги Ивановны, в частности, ее наивно-поэтическое восприятие церковных обрядов, использованы в образе Юлии Белавиной. Трудясь в конце 1891 г. над рассказом «Попрыгунья» (к нему в записных книжках нет ни одной записи), Чехов назвал героиню тоже Ольгой Ивановной – значит, уже тогда он оставил работу над повестью в начатом направлении.

Среди последних заметок к повести есть две, связанные с ее содержанием, но не использованные непосредственно в тексте: 1) «Спальня. Лунный свет бьет в окно, так что видны даже пуговки на сорочке» (стр. 41). В журнальном тексте о лунном свете говорилось сходным образом: «Луна светила так ярко, что можно было разглядеть на земле каждую соломинку…» – ср. стр. 15, строки 28–29. 2) «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой» (стр. 41). В печатном тексте XVII главы появились иные слова – см. стр. 90, строки 17–22.

Всего осталось не использовано около 50 записей, которые, очевидно, были предназначены для повести. Некоторые Чехов обвел чернилами (большинство их было сделано карандашом), бо?льшую часть зачеркнул, переписал в Записную книжку IV (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений) – как заготовки на будущее.

Слова Чехова: «все мы народ и всё то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (Зап. кн. I. стр. 7) находятся в логической связи с предыдущей записью – словами Ярцева для X главы о неравенстве людей в обществе: «Вследствие разницы климатов, умов, энергий, вкусов, возрастов, зрений равенство среди людей никогда невозможно. Неравенство поэтому следует считать непреложным законом природы. Но мы можем сделать неравенство незаметным…» и т. д. (Зап. кн. I, стр. 6; ср. со стр. 56 наст. тома).

Среди неиспользованных записей некоторые имеют сюжетное значение: самая главная из них – образ «спирита», который любил читать чужие письма и которого Костя называл «пустой бутылкой» (стр. 28, 29, 33). От спирита в повести осталась только мысль Лаптева о мешанине понятий у суеверных людей в главе IX журнальной публикации (см. варианты, стр. 377). Этот образ, со всеми внешними и внутренними особенностями, перешел в рассказ «Ариадна».