Тени прошлого (СИ) - Безусова Людмила. Страница 2

Поздно — трон уже незыблемо стоит на своем исконном месте.

Колдунья вскидывает руки — с ее ладоней разом поднимаются огненные жуки, красивые, но смертельно опасные. Их хозяйка спокойна и решительна, ей нечего терять! Пляска смерти начинается, и еще неизвестно кому улыбнется победа!

Ворвавшиеся в зал опасливо замирают.

Ведьма тоже почему-то медлит.

Молчание нарушает гортанный боевой клич одного из бойцов, выскочившего на середину. Неотвратимым тараном он несется на колдунью. На полпути его встречает гудящее облако сверкающих жуков и, на миг замерев, нападающий осыпается на пол горкой смердящего пепла. Больше таких смельчаков не находится, зато на Джанет обрушивается залп арбалетных болтов. Бесполезно — короткие стрелы сгорают, не касаясь неподвижной фигуры.

Внезапно воины расступаются, пропуская вперед сухонького старца в черной сутане, держащего перед собой икону.

— Мне это не страшно, не старайся зря, — низким, вибрирующим от внутреннего напряжения голосом произносит колдунья. — Твои святые здесь бессильны.

— Пока Вера слаба, слабы и мы, — так же тихо возражает ей священник. — Но так будет не всегда, нас много и с каждым днем нас становится все больше. На колени, дети мои, помолимся Господу нашему, чтобы укрепил Он нас в нашем святом деле.

Разгоряченные погоней бойцы с грохотом падают на колени и, осенив себя крестным знамением, послушно повторяют за святым отцом: — "Отче наш…".

Побледневшая ведьма с отчаянием смотрит, как разноцветными лепестками роз осыпаются вниз ее смертоносные слуги. Голубовато-синий всплеск холодного пламени окутывает пальцы женщины. Разящие молнии внезапно превращаются в блестящий серпантин и оплетают священника, словно праздничная мишура карнавальное деревце. Джанет срывает со своей шеи слабо светящееся опаловое ожерелье в виде человеческих черепов, с натугой разрывает скрепляющую его вощеную нить и размашистым движением бросает вперед, прошептав еле слышно: — "Последний довод властителей…".

— Господи!

Возгласы ужаса заглушают творимую молитву — там, где камни касаются пола, встает армия скелетов с призрачными мечами наголо. Колдунья повелительным жестом, не тратя лишних слов, посылает их вперед. Слегка постукивая костями, живые мощи спешат выполнить безмолвный приказ.

— Тебе это не поможет, ведьма! — чересчур уверенно заявляет священник и еще крепче сжимает свой крест. — Истинная Вера будет нашим оружием!

— Посмотрим, что твоя Вера против моей Тьмы, — издевательски смеется женщина и, не успев добавить больше ничего, растерянно умолкает, глядя, как рассыпаются в прах скелеты, вплотную подступившие к священнику, стоящему впереди людей.

С криком бросается Джанет вперед, в прыжке превращаясь в огромную волчицу с набухшими сосцами. Дымчато-серый зверь пытается с маху вцепиться в горло святому отцу и одним рывком покончить с ним, но с размаху ударившись о невидимую преграду, грузно падает на пол.

Разочарованный вой волчицы многократным эхом отражается от стен. Она скребёт когтями каменный пол, подтягивает задние лапы, пытаясь подняться. Тщетно! Болезненные конвульсии сотрясают её от головы до кончика трясущегося хвоста, свалявшаяся шерсть клочьями сползает с тела зверя. Прекрасное тело изломано и брошено на пол, как ранее любимая кукла бросается ребенком ради других, более новых игрушек.

Священник, отрешенно прикрыв глаза, продолжает твердить Слово Божье.

Люди приближаются к неподвижной Джанет. Теперь они начинают соображать, что ведьма больше не страшна. Святой отец останавливает алчущих отмщения воинов, готовых растерзать бесчувственную женщину. Двое из них с явной опаской поднимают женщину на руки и уносят ее прочь.

Воронка смерча возникает ниоткуда и, непредсказуемым зигзагом проносясь по залу, задувает и без того едва теплящиеся огоньки светильников. Раздавшийся следом вопль ужаса заглушает безмятежный голос священника: — " На колени, дети мои! На колени!"…

Очнувшись от наваждения, сквозь клубы едкого дыма я вижу, как стражники под руки выволакивают израненного мужчину и волокут его ко второму кострищу, возведенному на площади. Повернув голову, я пытаюсь разглядеть несчастного, сочувствуя ему. Навряд ли он может отключить телесные ощущения, как могу это я, и его муки будут не в пример страшнее моих. Чем же он заслужил такую страшную смерть? Огонь моего костра слегка оседает, дым разгоняется ветром, и я всматриваюсь в окровавленное лицо. Не может быть!

— Торинг, любимый, — утробный вой рвется из груди, заглушая шум людской толпы, — как они могли? Ты не виновен!!

Палач плескает в огонь горючую жидкость, пламя взвивается до неба, смрадный запах горящей плоти растекается в воздухе над городом, но восторженным зрителям он кажется слаще нектара.

Холодно.

Почему мне так холодно?

Я лежу на полу, совершенно голая, уткнувшись лицом в сгиб локтя.

Поздний зимний рассвет раскрасил всё вокруг во всевозможные оттенки серого, такого же унылого, как и он сам. Лишь остатки расплавившихся свечей режут глаз желтыми лужицами застывшего воска. В распахнутом настежь окне вяло бьется тяжелая штора. Проникшие в комнату клубы морозного воздуха чудятся приветом от Снежной Королевы. Ледяной ветер сковывает тело, безысходная тоска леденит душу.

С трудом поднявшись, я апатично натягиваю халатик. Мысли мои сумбурны и нелогичны. Машинально смотрю на себя в зеркало и замираю — в полумраке тусклого утра в зеркальной глубине сиротливо дрожит и переливается одинокий огонек. Замерев, я до боли в глазах всматриваюсь в лицо женщины, держащей в ладонях маленький язычок пламени. Женщину из моего видения… Она поднимает голову, губы беззвучно шевелятся — крохотный огонек расцветает удивительным бледно-сиреневым цветком. Его окаймленные пурпурной полосой лепестки напоминают языки костра.

Внезапно из махровой сердцевины цветка, басовито жужжа, вылетает крупный светящийся жук, совершает стремительный облет комнаты и приземляется на полочку у зеркала. Опасливо наклоняюсь к нему и вижу дрожащего от страха фиолетового щенка, нетвердо стоящего на трясущихся лапах. Щен доверчиво тянется ко мне. Протягиваю руку погладить растерянную зверюшку — его громадный шершавый язык (как только поместился в маленькой пасти?) радостно облизывает мое лицо.

Я отшатываюсь, обеими руками пытаюсь стереть клейкую слизь с лица, и тут внутри меня словно распрямляется туго сжатая пружина. Распахнув настежь дверь, выскакиваю в подъезд — с металлической ручки соскальзывает мохнатая лапа, жестко царапнув когтями дверную обивку.

К лифту? Нет, тело действует само — два мягких прыжка для преодоления лестничного пролета, плавный разворот. Мозг отключен, ритм вальса — раз, два, три, раз два, три. Финальный аккорд — щелчок кодового замка на двери подъезда — и я вываливаюсь на улицу. Чужие резкие запахи щекочут внезапно обострившийся нюх, в горле зарождается глухой рык. Это я? Да, я и мне это нравится…

Серой тенью несусь два квартала, не обращая внимания на крики редких в такую рань прохожих: — "Волк! Какой волк в городе? Собака, огромная! Бешеная? Мама!". Мне не до них…

Смирно сажусь у знакомого подъезда, притворяясь мирной дворнягой, и, глядя на темные окна квартиры сестры, жду, когда кому-либо из жильцов дома приспичит отправиться по делам. Ломиться в железную дверь с кодовым замком как-то не хочется.

— Кто там? — тревожно спрашивает Оксана и, не дождавшись ответа, выглядывает в подъезд. Несколько минут обозревает пустое пространство перед собой и только потом она догадывается опустить глаза вниз, где, тяжело дыша, пытаюсь подняться с пола я. Охнув, сестра подхватывает меня под руки, затаскивает в квартиру и осторожно прислоняет к стене, по которой я благополучно сползаю вниз и уютно устраиваюсь на коврике.

— Ты что? Откуда? Вставай! — она тянет меня за руки.