Как лист осенний... (СИ) - Безусова Людмила. Страница 11

"И правильно, — размышляла Милка, подергав стальным захватом зажатую ногу, просто так, для порядка, — не для того меня сюда приволокли, чтобы я могла свободно уйти. И кому ж он молится? Алтарь же пустой…".

Над кумирней сконденсировалось расплывчатое облачко, взметнулось туманным смерчем и растаяло, явив взору худощавого парня во вполне современной одежде — джинсах и вязаном пуловере.

— Ну, что случилось? — недовольно поинтересовался он, глядя сверху вниз на распростертого ниц юношу и не обращая никакого внимания на Милку. А та, подавшись вперед от неожиданности, хрипло выдохнула:

— Андрей, — и, прокашлявшись, завопила во весь голос, — Андрей, спаси меня!

— А это ещё кто, — словно не слыша отчаянного вопля, хмуро поинтересовался парень, — зачем притащил?

— Она была в городе, — отрапортовал Милкин страж.

— Ну, так убрали б и дело с концом, — равнодушно сказал Андрей, — не впервой.

— Она защищена.

— Она? — парень покосился на девушку, — чем же?

Милка была поражена. Без сомнения, это Андрей, она не могла ошибиться, не может быть второго такого, как две капли похожего на мужчину её мечты.

— Андрей, ты что, не узнаешь меня, — жалобно сказала Милка, чувствуя, как предательски дрожит голос, — я же Ленина подруга, я была на вашей помолвке.

— Ну, и что? Правила для всех одни.

— Как что? — но возмущение осталось без ответа, потому что юноша-страж, наконец, выдал:

— Ожерелье гасит наши удары.

Парень соскочил с постамента, на котором обретался, словно древнее божество, и, скользнув к Милке, прикоснулся к украшению на шее. Последовавший оглушительный вопль, запах паленого мяса, огненная вспышка — и всё это одновременно — ошеломили девушку. Она-то думала, что её уже ничем не удивишь, как-то притерпелась к чудесам не в свою пользу. А тут такое…. Её ожерелье, как и Дарьино, тоже с норовом.

Отскочивший назад Андрей, недолго думая, кинулся в темноту за постаментом. Протяжный скрип открываемой дверцы многократно усиленным эхом пронесся по залу. Жуткий грохот обрушившего хлама, невнятная брань, звон разбиваемых хрупких вещей и парень, весь в паутине и пыли, вернулся с кнутом на коротком кнутовище, отполированным до зеркального блеска. Лихо щелкнул пару раз длинным охвостьем с металлическим наконечником и, довольный результатом, хлестнул не ожидавшую подвоха Милку. Девушка дернулась, прикрывая лицо — тяжелая блямба на конце кнута мелькнула в сантиметре от глаза — и услышала, как дробно застучали, осыпаясь на пол, бусинки. Только и успела, что судорожно сжать ладони, пытаясь удержать ускользающую радугу. Не успела.

Вялая апатия навалилась внезапно, делая бессмысленной всю прожитую и непрожитую жизнь. Милка рухнула на колени и по-волчьи завыла, изливая в зверином реве свою тоску, затряслась от волны накатывающей депрессии, глухой, беспросветной, затягивающей в омут безнадежности. И продолжала выть, когда её тащили вниз по крутой лестнице, когда оставили одну в темной, похожей на сырой склеп, камере, когда заскрежетал замок, вдвинутый в пазы одним резким движением. НЕТ СМЫСЛА ЖИТЬ…НЕТ…

* * * * *

На кухне Макинтош медитировал над газовой плитой, отрешенно наблюдая за тем, как неторопливо поднимается коричневая пена. При варке кофе главное — не упустить время, когда следует выключить газ и осадить ароматную взвесь, хотя истинный эликсир бодрости все же лучше варить на песке.

— Там Милку схватили, — с вожделением принюхиваясь к аромату размолотых кофейных зерен, с порога кухни сообщила я, прерывая таинство приготовления благородного напитка. Макинтош дернулся, оборачиваясь, и кофе, верно подгадав момент, тотчас сбежало. Морща нос от пригорелого амбре, я оттолкнула Макинтоша в сторону и перекрыла газ, потому что на моего незваного гостя напал внезапный столбняк. Я легонько помахала рукой у него перед глазами:

— Эй, слышишь, что сказала? Милку схватили.

— Кто? — отмер парень.

— Какие-то бронзовотелые юноши. И бросили в темницу.

— Стражи, — парень рухнул на заботливо пододвинутый мной табурет (несмотря на явную бесцеремонность вторжения, хозяйке не стоит забывать о правилах гостеприимства), — но они не берут пленных, незачем. У них установка — убивать всех живых.

— А Милку взяли, — оттирая плиту от накипи, попутно ознакомила я Макинтоша со своей версией событий, — и отволокли к своему предводителю, если не веришь, иди и сам посмотри.

— Не хочу… Что это изменит?

Я вымыла плиту и опять поставила турку на огонь — кофе хотелось до одури. Теперь я контролировала процесс, а Макинтош, пригорюнившись, сидел у стола, погруженный в невеселые думы.

— А, кстати, кто ты такой, откуда взялся? И почему так печёшься о Милке? — между прочим поинтересовалась я. Нет бы, о чем другом спросить!

Парень взвился под самый потолок, схватил меня за грудки, потом, видно, опомнившись, бережно, как раритетную фарфоровую вазу, поставил на прежнее место.

"Поздно, товарищ, кофе опять сбежал… — я медленно приходила в себя. — Ну не зараза ли! Видно, не судьба кофе попить".

— Долго ты ещё будешь копаться, — еле сдерживаясь, чтобы не вцепиться мне в глотку, прошипел Макинтош, — времени совсем нет на дурацкие вопросы. Что дальше?

— Дальше ожерелье рассыпалось, и Милку зачем-то отволокли в темницу. Всё. Куда ты, а кофе? — как нитка за иголкой, я помчалась за парнем в кабинет, где была моментально схвачена и усажена за компьютер. Видит бог, я их уже всех ненавидела — и легковозбудимого парня, и чересчур деятельную железяку, которая сочиняет, что хочет. А мне здесь нервничай всю ночь. Или не сочиняет? Из глубокой задумчивости о мотивации неожиданного возникновения искусственного интеллекта в отдельно взятой машине меня выдернул нетерпеливый окрик:

— Что ты сидишь? Пиши!

— Что именно? — я подняла затуманенные раздумьем глаза, наткнулась взглядом на искаженное зверской гримасой симпатичное лицо и вернулась к действительности, уточнив: — Писать…

— Ты издеваешься, да? Выдумывай, что хочешь, лишь бы вытащить Милку из камеры, пока тебя не опередили, — и, полыхнув яростным огнем темных глаз, добавил, — или пожалеешь, что на свет родилась. И моли своего Бога, чтобы твои творческие потуги не завершились выкидышем.

Я заткнулась и принялась внимательно перечитывать последние страницы файла, представляя, а что бы я делала в схожей ситуации (не дай бог, конечно) — выдумывать-то надо осмысленно. А вдруг и, правда, моя выдумка станет для Милки реальностью.

* * * * *

Редкие удары сердца звучали как реквием. Непроницаемый кокон темноты казался осязаемым — протяни руку и ощутишь её стынь. Холод каменного ложа высасывал остатки сил из распростертого на нем тела. Ненасытная медуза безразличия подчистую поглощала зарождавшиеся мысли. Время, остановленное беспощадной силой, застыло, не отсчитав положенных минут.

Язычок пунцового пламени охватил судорожно сжатый кулачок, жгучей болью возвращая к действительности. Огненная змейка пробежала по руке, задержалась в ямочке под ключицей, просочилась сквозь кожу, отогрев стылую кровь и зыбким маревом вырвалась на свободу. Милка закашлялась, выпуская изо рта туманное облачко.

"Ничего не видно…" — без особого интереса к тому, где она очнулась, подумала девушка. Поднесла к глазам озаренную слабым красноватым сиянием руку — на ладони лежал пульсирующий сгусток света. Она коснулась его пальцем и, почувствовав гладкий камешек, до боли сжала кулак. Вспомнилось, как враз разлетелось соединенное на веки вечные ожерелье, как пыталась поймать камешки, проскальзывающие между пальцами — казалось, жизнь по капле уходила с ними — и как важно было не растерять их. Осторожно приоткрыв кулачок, заглянула, как в чужое окошко, одним глазком в щелочку — гладкая кроваво-красная капля граната лежала в пригоршне. Лучик света больно кольнул любопытный глаз. Милка отшатнулась, уронив камешек, который, откатившись в сторону, засиял ещё ярче, очерчивая призрачную мерцающую фигуру.