Одним ангелом меньше - Рябинина Татьяна. Страница 44

— Да ладно тебе, — перебила Галя. — Я во все это не верю.

— Я тоже, — вздохнула Мила. — Чего только не сделаешь от отчаяния. До сих пор не понимаю, почему мы тогда не развелись. С тех пор он поумнел. Или похитрел, черт его знает. Я к тому, что не знать — плохо, а знать, наверно, — еще хуже.

— Вот я и не хочу ничего знать. Я, Мил, по жизни суперстраус. В упор не вижу того, чего не хочу видеть. Убеждаю себя, что мне только показалось, а на самом деле все о’кей.

— По-моему, это тоже неправильно.

— Может, и неправильно. Но мне так легче.

— Я тебе не судья. — Мила взяла у Галины бутылку и сделала большой глоток. — В каждой избушке свои погремушки. В таком деле советовать опасно… Знаешь что, давай-ка покурим и пойдем, пока мужики полкана по следу не пустили.

Иван осторожно отошел от дерева и почти побежал к воротам. Так мерзко ему давно уже не было. А ведь казалось, что хуже уже не бывает…

Через несколько дней после визита Ивана Женя почти успокоилась и стала жить, как обычно. И все же она часто вспоминала его — почти каждый день. Так вспоминают сон — приятный, удивительный, но все-таки сон. Пожалуй, в этом не было грусти, только легкое сожаление о чем-то хорошем, прошедшем мимо. И только сегодня ей стало плохо. Очень плохо.

С утра Женя отправилась на маленький рынок, примостившийся у метро, за провизией. Она не любила ходить по магазинам и поэтому старалась закупать все впрок. Солнце светило вовсю, стало даже жарко. Тяжелые сумки оттягивали руки. Пройти пешком три остановки до дома — это казалось равносильным походу через Сахару. Она перешла дорогу и остановилась, высматривая, не покажется ли вдалеке трамвай. Трамвая, как водится, не было.

Как будто что-то подтолкнуло ее и заставило обернуться. Неподалеку остановился дряхлый «Опель», из которого вышел Иван, а за ним две женщины и двое детей. Еще один мужчина остался за рулем. Весело переговариваясь, компания перешла проспект и направилась к многочисленным магазинчикам.

«Наверно, одна из них — его жена. А девочка — дочка. Он говорил, что его дочери шесть лет».

Из-за поворота вынырнул трамвай, и Женя подхватила сумки.

Вечером она поставила кассету «Beatles», достала подаренную кем-то из пациентов бутылку «Муската» и долго плакала. Ей было жаль себя. Жаль, что жизнь складывается так глупо и что все у нее не так, как у других. Наплакавшись, Женя уснула — крепко, как могут спать только дети, смывшие слезами свое горе.

Дождь лил весь день, с небольшими перерывами. В такую погоду Борису всегда казалось, что Питер на сто процентов состоит из воды, а дома, машины, люди — это просто глюки. Казалось, что солнечных дней никогда не было и никогда не будет. Его армейская служба проходила в Средней Азии, в таких местах, где даже пятиминутный дождик был случайной ошибкой природы. Тогда Борис мечтал проснуться под нежный шелест мокрой листвы, выйти из дома, подставить лицо холодным водяным струям… Но стоило вернуться домой, дождь опять стал мерзостью и божьим наказанием.

Настроение было просто ужасным. Вообще в последнее время ему все не нравилось, и это было для него совершенно нетипично. После разговора с Ларисой Борис какое-то время пребывал в сентиментальной эйфории, как старичок, который наконец-то удачно выдал замуж непутевую дочь и дождался внуков. Но потом он резко впал в хандру, причину которой объяснить себе не мог. Кажется, все точки над «и» окончательно расставлены, можно жить дальше, но… Тогда он с головой ушел в работу, однако работа, всегда приносившая удовлетворение, почему-то только раздражала.

Малахов… Гад ползучий! Утром на завод, вечером с завода, уже неделю. Сидит дома и посмеивается в кулак. Может, «хвост» заметил? Будто без него забот не хватает. Он-то, Борис, каким боком в этом? Ну, его земля. Ну, его маньяк. А может, и не маньяк. В конце концов, его задача помогать следствию, а не рыть носом землю за всех. Следователь неизвестно чем занимается, Иван в тоске. Похоже, дома нелады.

«Никакой он не маньяк. Обыкновенный придурок, — подумал Борис. Почему-то теперь он был в этом уверен. — Алиби нет? У меня тоже нет. И приметам я соответствую. Тоже мне, приметы. Половине города подойдут. Я, правда, не танцор… Да и кто сказал, что он танцор! Эта… Агата Кристи, блин! Равно как и то, что он здесь живет. Свернул, видите ли, влево, а не вправо. А тут Малахов подвернулся. Между прочим, это я его Ивану подкинул. А теперь сиди тут, морщи извилины. Не будут же за ним до конца света ходить!»

Не успел он подумать о конце света, будто бы в насмешку, позвонила его последняя пассия Светлана. Девушка оказалась вздорной и капризной, Борис давно уже собирался с ней порвать, поэтому постепенно сводил отношения на нет, ссылаясь на хроническую занятость. Видимо, Света наконец что-то смекнула и устроила по телефону грандиозный скандал. Она рыдала в трубку и вопила, чередуя ругательства с обвинениями во всех смертных грехах и угрозами. Наконец Борису удалось вставить слово.

— Светик, — сказал он спокойно и почти ласково, — если я такой плохой, набери в рот какашек и плюнь в меня. И будь добра, не звони больше.

Света на мгновение умолкла, будто у нее перехватило дыхание, потом замысловато выругалась и бросила трубку.

Настроение испортилось окончательно. Борис настолько ненавидел процедуру разрыва отношений, что частенько даже не стремился к сближению, если видел, что девушка явное не то. Пусть даже она ему очень нравилась. У него никогда не было каких-то мимолетных, случайных связей. Хотя он и не стремился пока к семейной жизни, все же предпочитал в отношениях стабильность и надежность.

Захотелось плюнуть на все, уйти домой и завалиться спать до утра понедельника. Пропади оно все пропадом! Но тут Борис вспомнил, что завтра последняя суббота месяца, а это значит, что с десяти до двенадцати он должен сидеть в своем подвале и принимать всяких кляузников. А потом на эти самые кляузы реагировать. Час от часу не легче.

Закрыв кабинет, Борис отправился в булочную — покупать хлеб было его домашней обязанностью. Он купил половинку ржаного и батон, вышел из магазина и чуть не наткнулся на Малахова, который, раскрыв огромный черный зонт, нетерпеливо топтался на углу и поглядывал на трамвайную остановку. И опять Кирилл был вроде трезв и сравнительно прилично одет.

Подошел трамвай, из него вышла маленькая рыжеволосая девушка в серой кожаной куртке. Чуть не угодив под грузовик, она перебежала дорогу и бросилась Малахову на шею. Обнявшись под зонтом, парочка перешла на другую сторону и скрылась под аркой серого дома с колоннами.

Вечером наблюдение с обоих подозреваемых должны были снять. Для продления не нашлось никаких оснований. Впрочем, Валевский еще накануне попал в больницу с гнойным аппендицитом, поэтому насчет него Иван не слишком волновался. Что касается Малахова, то все эти дни он исправно ездил на работу, возвращался, покупал в гастрономе продукты — и сидел дома. Даже в выходные никуда не выходил.

Борис горы свернул в поисках человека, видевшего Малахова шестнадцатого февраля или девятого марта. Только запойно пьющая уборщица из гастронома вспомнила, что «кажись, видала Кирюху сразу после Восьмого марта». По ее словам, было уже темно, он покупал что-то в винном отделе — то ли вино, толи коньяк, но, похоже, что-то недешевое.

Короче, такая вот фишка. Пусто-пусто.

Однако и Малахов, и душено-резаные красотки отступили сегодня на второй план. С двенадцати часов дня Иван с Костиком месили грязь в Сосновке, где в одном из прудов всплыли два женских трупа. Как установили эксперты, женщин изнасиловали, а потом долго и жестоко избивали, пока они не скончались. Трупы полностью раздели, а лица настолько обезобразили, что об опознании оставалось только мечтать. Правда, у одной из них было большое родимое пятно под левой лопаткой и шрам от операции аппендицита, но по картотеке без вести пропавших ничего подобного найти не удалось. Зато приметы второй подходили доброму десятку «потеряшек».