Три женщины одного мужчины - Булатова Татьяна. Страница 60

Время, отпущенное Вильскому на Любу, закончилось. А вместе с ним закончилось время самого Вильского. Во всяком случае, так предсказывала много лет назад золотозубая Кассандра. И Любовь Ивановна помнила об этом так же хорошо, как и сам Евгений Николаевич. И оба боялись, что это конец, но оба ждали этого конца.

После ухода мужа Люба легко рассталась с мыслью о воссоединении с дочерью. Ей неожиданно захотелось покоя, а покой и Юлька, она это знала точно, были явлениями несовместимыми. «Нет», – жестко отказала Любовь Ивановна дочери и повесила на стену большой портрет Вильского, которому продолжала служить даже после развода. И именно в том самом высоком смысле, который вкладывают в это слово служители Господа. Единственно, не ставила Люба рядом с портретом бывшего мужа свечек, чтобы не привлекать внимания капризной судьбы, словно забывшей прибрать к рукам своего пасынка вопреки предсказанию о трех жизнях. «Вот и хорошо!» – радовалась про себя Любовь Ивановна и с благодарностью думала о Вильском, наивно полагая, что так закрывает бывшего мужа от всевидящего ока и наказующей длани.

– Вот какая ты все-таки, Женя, – посетовала Кира Павловна, недовольная реакцией первой снохи на ее предложение занять соответствующее место возле покойного: не вскочила, не подбежала, не села рядом, и вообще…

– Какая? – подала голос Евгения Николаевна с дивана.

– Упертая, – не стала церемониться старуха и собралась было похвалить послушную Любу, но потом передумала и поискала глазами внучек. – Кто ночевать со мной будет?

– Кошка, – больше по инерции, чем по умыслу схохмила Вероника и как ни в чем не бывало опустила очи вниз.

– Молодец, Нютя, – тут же откликнулась Кира Павловна и, перегнувшись через Любу, прошипела младшей внучке: – В следующий раз деньги у кошки занимай.

Вероника покраснела.

– Вот так вот, – нарочито громко произнесла бабка и ткнула локтем Любу в бок. – Видала? Теперь у нас так.

Любовь Ивановна не сказала в ответ ни слова.

– Все помощники. А случись чего, никого не допросишься.

– А что нужно? – прошелестела в ответ Люба.

– Ничего мне, Люба, теперь не нужно, – вошла в очередной виток Кира Павловна. – Хочу, чтоб закопали вот рядом с ним, – показала она на сына. – Хоть бы уж кто взял да порешил, – старуха скосила глаза на Веронику. – Митрофанову-то с первого этажа убили.

– Не в ту целились, – пробормотала себе под нос внучка Киры Павловны и получила от матери в бок: «Сейчас договоришься!»

Не дождавшись от находящихся в комнате никакой хоть мало-мальски внятной реакции, Кира Павловна продолжила:

– Так ее бандиты. А меня… – захныкала она. – Собственный сын. Убил и лежит вот. Вста-а-а-вай! – затрясла она гроб.

– Ну что вы, теть Кир! – вскочил Вовчик, не способный отделить игру от подлинных страданий. – Не надо! Он ведь не нарочно…

– Знамо, не нарочно, – тут же успокоилась Кира Павловна. («Сейчас про свой юбилей скажет», – предупредила Вероника мать и поискала глазами Веру.) – Кто ж юбилей человеку нарочно портит?

– Уж так, теть Кир, получилось… – вступился за школьного друга Владимир Сергеевич Рева.

– Много ты, Вова, понимаешь, – укоризненно покачала головой Кира Павловна и поджала губы. – У него всегда так получается. И с той… – Старуха показала глазами на Евгению Николаевну. – И с этой, – покосилась она на Любу. – Зато Марфе своей дачу купил…

– Марте, – исправила бабушку Вера.

– Один хрен, – отозвалась Кира Павловна, а потом спохватилась, широко раскрыла свои голубые глаза и с невинным выражением лица посмотрела на находившихся в комнате посторонних. – Никого часом не задела? – поинтересовалась кроткая старушка. – А то, может, зацепила ненароком. Тогда простите, люди добрые.

– Хватит уже паясничать, – подошла к Кире Павловне Вера и предложила немного отдохнуть: – Полежи…

– Щас! – пообещала бабка. – Належусь еще, успею. Правда, Женя? – поправила она галстук сыну и боязливо, как будто боялась потревожить, погладила его по холодному лбу. – Не идет твоя-то! Может, уж забыла… Или в саду цветочки сажает… Или чай пьет…

– Не была, что ли? – поинтересовалась соседка из квартиры напротив.

– Как же не была, – не стала врать Кира Павловна. – Была… Поплакала и ушла. Говорит: «Не проводы, а вечер встречи выпускников». Дочку свою подхватила и унеслась письма слать.

– Какие письма? – не поняла Евгения Николаевна.

– В телефон. – Кира Павловна никак не могла вспомнить это треклятое слово «эсэмэс».

– Вот, – протянул Вовчик свой мобильник, на экране которого подрагивал текст эсэмэски: «Сегодня в пять часов утра умер Евгений Николаевич Вильский».

– Ну и что? – не поняла, в чем дело, Желтая.

– А ты посмотри, с какого номера отправлено, – объяснил Владимир Сергеевич.

– С какого? – заинтересовалась Вероника и впилась взглядом в экран. Вместо традиционного набора цифр мерцала надпись «Женька Вильский». – С папиного! – ахнула она и в растерянности посмотрела на отцовского друга.

– Ты дальше смотри, – сказал Вовчик, по ходу поясняя: – Я, когда это увидел, думаю, что за черт, шутит, что ли, кто. С Женькиного номера. Может, телефон потерял. Пишу: «Кто это пишет?» Смотри, Ника, видишь?

– Вижу, – подтвердила Вероника. – «Кто это пишет?».

– Дальше читай, – попросил Владимир Сергеевич.

– «Последняя любовь Евгения Николаевича», – прочитала Ника и заплакала.

– Во как! – в абсолютной тишине крякнула Кира Павловна и обвела всех торжествующим взглядом. – «Последняя любовь!»

История четвертая и последняя: «Первая жена – подружка, вторая – служанка, а третья – госпожа»

Несмотря на неудачные замужества, Марья Петровна Саушкина верила в любовь. И эту веру она пронесла через всю свою жизнь, хотя могла бы бросить на полдороге. Доверие к прописным истинам типа: «Не давай поцелуя без любви», «Любит не тот, кто тратит, а тот, кто бережет», «Любовь всегда права», «Если любит, то вернется» и т. д. – в ней воспитали советские школа, двор и девичьи альбомы, именуемые «Анкетами моих друзей». В них на вопрос: «Кем вы хотите стать?» юная Марья Петровна честно отвечала: «Женой военнослужащего» – и рисовала два проткнутых булавкой сердца. В зависимости от настроения из одного из них могла капать алая кровь, «заливая» нижнюю часть страницы, для пущей убедительности заштрихованную красным карандашом. Это выделенное алым цветом поле не было случайностью, на нем романтичная барышня обязательно оставляла подругам главный совет, которому сама старалась следовать неукоснительно:

Этих «двадцати» Марья Петровна боялась как огня. Поэтому, как только она миновала отметку «15», в ее жизни появилась высокая цель, достигать которую коротконогая Машенька – студентка строительного техникума – ходила в гарнизонный Дом офицеров, где каждую пятницу и субботу играла музыка, под звуки которой и должно было состояться ее женское счастье.

Счастье не замедлило себя ждать, представ перед Машей Саушкиной в облике курсанта танкового училища по имени Завен.

– Разрешите пригласить вас на танец? – с акцентом рявкнул симпатичный носатый юноша, пытавшийся перекричать грохот музыки.

– Разрешаю, – с достоинством ответила студентка строительного техникума и сделала шаг навстречу судьбе.

– Завен, – шаркнул ногой низкорослый курсант-второкурсник.

– Марта, – представилась Машенька и тряхнула завитыми локонами с такой силой, что те послушно взлетели в воздух, а потом упали на плечи.

– Парта? – Завен почувствовал, что подвел собственную маму, «выбирая девушку по росту». «Жена не должна быть выше мужа», – звучали в его памяти мамины наставления. И в этом плане девушка, им избранная, целиком и полностью соответствовала выдвигаемым требованиям. Но, к сожалению, Завен не помнил, говорила ли мама о том, что у его возлюбленной может быть столь странное имя.