Девушка, не умеющая ненавидеть - Данилова Анна. Страница 46

– Гриша?

Я в чем была, в халате, наброшенном на пижаму, перебежала дорогу, распахнула калитку, моля Бога об одном – чтобы машина не оказалась призраком, а оранжевые от электрического света окна не поголубели от инея, чтобы тепло, исходившее от дома, сохранилось в тот момент, когда я коснусь двери…

Я поднялась на заснеженное крыльцо и, увидев четкие следы обуви, предположительно мужской, если судить по размеру и форме подошвы, слегка коснулась рукой ручки двери, надавила на нее, и она поддалась! Дверь открылась бесшумно.

– Гриша? – позвала я. – Это ты?

Я вела себя так, как повела бы соседка, заметив признаки появления в заброшенном доме хозяев, которых давно не видела. И тем более, если с соседями связывала дружба.

На мой голос в холл вышел Григорий. В длинном черном пальто. Черный же шарф обвивал шею. Он был коротко подстрижен, свеж и красив. Как всегда. Я почувствовала, как ноги мои подкашиваются, и я была близка к обмороку. Так не бывает, это невероятно, это сон, это какая-то моя очередная фантазия, ставшая на миг материальной. Может, я схожу с ума? Хотя, с другой стороны, что особенного в том, что Гриша вернулся в свой дом? Он же хозяин, а потому время от времени должен проверять, все ли здесь в порядке, не протекла ли крыша, не завелись ли мыши.

– Машенька? – Он нежно улыбнулся, задержал на мне взгляд своих синих глаз. Боже, как же он был красив, элегантен. Я мысленно подошла к нему совсем близко и обняла его, обхватила ладонями голову и впилась губами в его губы. Как тогда, давно, на залитой полуденным солнцем кухне… – Рад тебя видеть!

Он сам приблизился ко мне, приобнял, поцеловал в макушку. Снял пальто и оказался в светлом свитере.

– Маша, да ты в пижаме! – Он отстранил меня от себя, чтобы убедиться в этом. – Холодно же! Январь!

– Увидела свет и вот… Не устояла…

Перед моим мысленным взором побежали подкрашенные желтизной времени кадры наших с ним последних встреч в его подъезде, где я униженно просила впустить меня в квартиру, его презрительные или даже брезгливые взгляды, наши вынужденные чаепития, когда он просто не мог не впустить меня, замерзшую, мокрую от дождя, к себе домой… Что последует за этим его неожиданным поцелуем – в макушку, как взрослые дяди целуют маленьких девочек? Поцелует в лобик?

– Проходи, я включил отопление. Хочу этот вечер провести здесь, в доме. Что-то соскучился по нему. Забудет еще! – Григорий улыбнулся. – Ну, чего ты стоишь такая нерешительная?

Он легонько подтолкнул меня в сторону кухни, откуда лился яркий свет.

В доме было очень холодно, и Григорий, понимая это, принес мне плед, укутал меня и усадил поближе к батарее. Она уже начала наливаться теплом, и я примостилась таким образом, чтобы колени мои упирались в теплые панели.

– Чаю? – спросил меня Григорий.

– Да…

Я была так потрясена тем, что человек, которым я болела все эти годы и считала за счастье просто находиться рядом с ним, так неожиданно появился передо мной и мы были вдвоем в пустом доме, что окончательно растерялась.

– Да что с тобой, Машенька?

– Мне кажется, что это сон… Что ты снишься мне.

Я все еще не могла поверить своему счастью.

– Я тебе не снюсь. Вот, – он взял мою руку в свою и подышал на нее своим горячим дыханием, – убедилась? Расскажи, как вы тут? Как мальчики? Денис? Мы с ним давно не виделись. У меня дел полно, работы по горло… Я много бываю в Питере, ты знаешь.

– Гриша? – я перебила его каким-то сиплым, нервным фальцетом. – Ты женишься? Или уже… женился?

– В смысле? На ком? – Он нахмурился, словно никак не мог вспомнить, о какой именно женитьбе идет речь, как будто у него было много кандидаток на роль супруги.

– Ну… ты сказал мне в Москве, когда я приходила к тебе, помнишь?.. – Я начала ломать руки, словно они зажили своей судорожной жизнью. – Сказал, что ты женишься, а потому не можешь ответить на мои чувства. Вот я и спрашиваю, это все было серьезно? Кто эта женщина?

– Ах, вон ты о ком… Да, у меня действительно была женщина. Но у нас с ней ничего не получилось, – уголки его губ приподнялись в фальшивой улыбке. – Она оказалась замешана в очень некрасивой истории… Мошенница, представляешь?! Пыталась украсть у какой-то женщины ее брильянты, деньги… А внешне была просто красавицей, такой интеллигентной, воспитанной…

– И как ее звали? – Я затаила дыхание. – Я ее не знаю?

– О, нет, не знаешь, конечно, откуда?! Мы познакомились с ней в другом городе, и вообще, мне бы не хотелось ее вспоминать… Я успел к ней привязаться, собирался, как я тебе уже сказал, жениться на ней, а ее посадили в тюрьму… Мне было жаль ее, я пытался ей помочь, отправлял в колонию посылки, платил людям, чтобы они присматривали за ней, понимаешь? Говорю же, никак не мог с ней окончательно порвать, все надеялся, что это ошибка, что это не она украла эти драгоценности… Но потом встретился со следователем. Нет, я, конечно, и прежде с ним встречался, но все равно не верил…

– Она до сих пор в тюрьме?

– А… нет, не в тюрьме. Она уже вышла и куда-то исчезла. Меня это не интересует.

– А когда она была в тюрьме, ты навещал ее?

– Она мне отказывала. Думаю, ей было просто стыдно.

– Значит, сейчас твое сердце свободно?

– Ну да! – Он как-то очень грустно улыбнулся. – Вот чай. Знаешь, туда лучше положить малиновое варенье, чтобы ты не простыла.

– Хорошо. Варенье осталось еще с того времени, как здесь жила твоя жена Лида?

– Знаю, о чем ты сейчас подумала. Что я – невезучий человек. Да?

Он достал из буфета банку с вареньем, оно было засахаренным, и Григорий с трудом размешал его и положил в чашку с чаем. Сразу запахло летом, малиной, цветами, вспомнились наши вечера в саду, карты, тихие разговоры, смех. Как же было нам всем хорошо!

Я с удовольствием сделала несколько глотков чаю. Григорий сел напротив меня.

– Я люблю тебя, – сказала я. – Так люблю, что словно болею… Лишь о тебе и думаю. Что бы ни делала, в голове только ты. Закрываю глаза и вижу тебя. И не знаю, что с этим делать. Как жить, Гриша? Ты представить не можешь, сколько часов я провела в Москве на чердаке, в доме напротив, чтобы только иметь возможность видеть твои окна, тебя в окнах, чувствовать, что ты там, пусть даже и не один… А ведь у меня есть муж, дети…

– Маша, я тоже думал об этом… Наверное, теперь все изменится…

– В смысле?

– Если ты не любишь своего Дениса и так страдаешь, то, значит, ты не должна больше оставаться с ним… Каждый человек достоин любви.

– Ты правда так думаешь? – Я поднялась и, кутаясь в плед, подошла к Грише, села к нему на колени, обняла его. Прижалась губами к его теплой щеке. – Господи, это просто невероятно… Так не бывает. Ущипни меня, скажи, что я схожу с ума…

Но он только обнял меня, и я вдруг почувствовала, как кухня вместе с Гришей опрокидывается, над головой моей проплыл светильник в форме ландыша, промелькнуло окно, за ним зимний пейзаж, японские, в красных маках, фарфоровые чашки за стеклом буфета, и я большой розовой рыбой нырнула в теплое глубокое море…

21. Лариса. Январь 2015 г.

В какой-то момент мне стало стыдно перед Тамарой. За все, за каждое свое слово, за каждый поступок, за то, что я вдруг возомнила себя покровительницей, что пыталась облагодетельствовать ее, такую честную, чистую, что поставила ее, наконец, в неловкое положение, в котором она почувствовала себя некомфортно, даже униженно.

Чувствовать себя обязанной – об этом ли она мечтала, пытаясь заснуть на нарах, в колонии?

Конечно, положение, в котором она оказалась, выйдя из колонии, было ужасным. Семья предала ее: мать обособилась и жила своей жизнью, сестра вообще подставила ее, посадила в тюрьму. Любимый человек тоже остался в прошлом…