Сэндвич с пеплом и фазаном - Брэдли Алан. Страница 20

Необъяснимо. Раздражает. Мешает.

Я оказалась на верху крутой узкой лестницы, которая вела из узкого Г-образного закутка на первом этаже к неожиданной нише за бельевым шкафом на третьем этаже, и если быть честной, я понятия не имела, где я и как я тут оказалась.

«Соберись, Флавия», – сказала я себе в миллионный раз. Эти слова становятся моим девизом.

Научная и химическая лаборатории, насколько я знала, располагаются в одном из крыльев здания: достаточно далеко, чтобы запахи не загрязняли священную атмосферу. Я заметила мензурки и лабораторные стаканы, когда мы были на хоккейном поле, и по словам ван Арк знала, что отдел науки и относящийся к нему музей естественной истории находятся рядом.

– Научка? – спросила я у девочки в кардигане и с ракеткой для сквоша в руках, обогнувшей меня и постучавшей каблуками вниз по лестнице.

Она на миг притормозила и резко кивнула налево, при этом ее волосы распустились, скрыв ее лицо. И исчезла.

Я пошла налево и нашла, что искала: официальные большие черные буквы, написанные на зеленой стене на уровне глаз. НАУКА И ХИМИЯ.

Оба отдела, похоже, занимали целое крыло. Целый ряд дверей с крошечными окошками уходили вдаль, создавая довольно странный эффект оптической иллюзии. Я сложила ладони домиком и заглянула в первое окошко.

Должно быть, это музей естественной истории. Небольшой, но на удивление хорошо оснащенный для своего размера. Стеклянные витрины демонстрировали, похоже, срез всего живого: птиц (я опознала чучело вымершего странствующего голубя, фотографию которого мне доводилось видеть в одной из завораживающих энциклопедий Артура Ми), бабочек, пчел, мотыльков и прочих насекомых, аккуратно пришпиленных к карточкам и подписанных. Все на свете от млекопитающих до минералов и от ископаемых до рыб.

Я подергала дверь, но она была заперта.

Изогнув шею, я рассмотрела в углу человеческий скелет на железной подставке. При виде его у меня перехватило дыхание, поскольку я подумала о Йорике, моем милом скелете, терпеливо ожидающем в моей лаборатории в Букшоу. Йорика подарил дядюшке Тару великий натуралист Фрэнк Букланд, который не только оставил автограф на черепе, но и аккуратно начертал на лобной кости игривую надпись: multum in parvo – «многое в малом», которую можно воспринимать как своего рода шутку.

Рядом со скелетом находилась стеклянная витрина, где аккуратными рядами выстроились черепа животных, вываренные и отбеленные, ранжированные по размеру. Здесь было все от того, что я приняла за череп мыши, до человеческого, завершавшего экспозицию.

Над витриной на стене висел огромный череп с рогами – американский лось. И это тоже казалось шуткой для знатоков. [10]

Я начинаю подозревать, что все профессионалы биологических наук, должно быть, разделяют с другом Шерлока Холмса доктором Ватсоном своеобразную иронию. Может быть, это забавно, но если подумать – по-детски. Химиков никогда не поймаешь ни на чем подобном.

Ну почти никогда.

Все же должна признаться, что размышляла над идеей с утра пораньше прокрасться на кухню, стянуть несколько яиц и взбить шоколадный мусс. Я бы пристроила его в витрину, чтобы утром его обнаружили.

Любой мало-мальски сообразительный человек сразу же проследил бы связь. [11]

Если нет, еще лучше. Больше загадочности. Стенгазета посвятила бы этой новости весь день.

«Полуночный мародер вторгся в музей!»

Но я придержала эту идею при себе, как часто делаю, и пошла дальше.

В конце коридора находился вход в химическую лабораторию. Подходя все ближе, я от волнения задышала быстрее. Я вступаю во владения Милдред Баннерман, преподавательницы химии, оправданной убийцы, королевы фей.

Сквозь окошко я увидела, что миссис Баннерман занимается с пятым классом.

Как бы я хотела присоединиться к ним плечо к плечу, смотреть сквозь защитные очки на милые сердцу жидкости, записывать наблюдения и вдыхать испарения замечательных бурлящих дистилляций!

Но этому не суждено случиться: в качестве скромной четвероклассницы мне придется изучать общие сведения и иссекать кленовый лист или улиток. А с моей удачей это будут даже не мои любимые моллюски конусы, обитатели австралийского Большого барьерного рифа, чей яд настолько ужасен, что его воздействие полностью описывают только в профессиональных медицинских справочниках.

Я потопталась перед дверью, не желая отрываться от лицезрения этого рая.

Мои глаза изучали комнату, впитывая и запоминая каждую деталь.

Но погодите-ка!

Что это за предмет на боковой скамье – совсем рядом, слева? Такой странный и одновременно такой знакомый: черная коробка в ярд длиной и дюймов восемь-десять высотой?

Водородный спектрофотометр! О неужели!

Мое сердце бешено заколотилось.

Не просто какой-то там водородный спектрофотометр, а, во имя всего святого, водородный спектрофотометр Бекмана, модель DU, если я не ошибаюсь! Я видела его фотографию на страницах «Химических выдержек и взаимодействий». Этот малыш, насколько я знаю, может анализировать кровь и яды в ультрафиолетовой части спектра.

А только взгляните туда, в ту нишу!

Этот большой вертикальный тубус, так напоминающий серебряный дымоход и соединенный с помощью черного кабеля-пуповины с приземистым столиком, заставленным счетчиками и калибрами, – это же электронный микроскоп!

Господи боже мой! Во всем мире их всего несколько штук!

Тетушка Фелисити прямо мне заявила, что женская академия мисс Бодикот хорошо оснащена с финансовой точки зрения, и она была права.

Клянусь всеми святыми, как она была права!

Я с удивлением поймала себя на том, что облизываюсь и, кажется, даже пускаю слюни, и быстро утерла рот рукавом.

Как же я завидую девочкам по ту сторону двери! Я бы отдала полжизни, нет, всю жизнь, лишь бы оказаться среди них.

Но я не осмелилась вмешаться. Урок химии – священнодействие, и ведь вы не станете прерывать церковную службу, не так ли?

Я уже собиралась потихоньку уйти, как позади меня раздался голос:

– Что это ты делаешь, девочка?

Я резко обернулась и чуть не упала на нее. Я не слышала, как она подобралась ко мне, и причина этого была ясна: крепкие резиновые шины ее инвалидного кресла давали ей возможность перемещаться по коридорам совершенно беззвучно.

Я открыла рот, не зная, что сказать. Боюсь, что я уставилась на нее, как на зловещее привидение.

На миг мне показалось, что я столкнулась с Эдвардом Дж. Робинсоном [12]: раздражающее лягушиное лицо с толстыми губами, уголки которых опущены книзу, голова, слишком большая для коротенького тельца, черные угрожающие глаза под черными арками бровей, безжалостно уставившиеся на меня сквозь толстые стекла очков… как будто…

– Ну, девочка? Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Я была не в силах подобрать слова. Могла только изумленно смотреть на это странное создание и ее приспособления. Полиомиелит, предположила я, но не была уверена. Как жаль, что здесь нет Доггера, чтобы поставить верный диагноз.

Инвалидное кресло было спереди оборудовано чем-то вроде полочки или столика, словно детский стульчик. Здесь были все необходимые для жизни на колесах вещи: бумага, чернила, ручка, нож для открывания писем, марки, упаковка бумажных салфеток, коробочка с леденцами для горла, спички, пачка сигарет («Свит Капрал» – та же марка, которую курит Фабиан), фарфоровая чашка с блюдцем и – невероятно – большой чайник под чайной бабой: судя по размеру, это Коричневая Бетти [13].

– Ну? Ты что, язык проглотила?

– Да, – выдавила я.

– Да, мисс Моут, – поправила она.

– Да, мисс Моут, – эхом отозвалась я.

– Я тебя спросила, чем ты тут занимаешься. Соблаговоли ответить мне, будь добра.

– Ничем, мисс Моут, – сказала я.