Там, где свобода… - Харви Кеннет Дж.. Страница 8

По словам его матери, Рут родилась от денег. Так она, бывало, и говаривала, его мать. Прежде, чем ее убили. Мать лежала мертвая на полу, а отец глядел на него не своими глазами. Рут родилась от денег. Они встретились, потому что он хотел, чтобы мать познакомилась с Рут. Он думал, что Рут ей придется по душе. Так оно и вышло. Но вовсе не оттого, что Рут была богачка. Они сидели рядышком и разговаривали. Мать в своем домашнем халате, с сигаретой. Рут в летнем платье. Она больше слушала. Они проболтали с час. Он тогда ушел, оставив их наедине. Ему нравилось, что они разговаривают. Они хорошо поладили.

Рут родилась от денег. Как и все вокруг. Этот город, мегаполис. Машины, огни, витрины, зеркала, ночная жизнь, такси. Она так и жила среди денег. Это выдавали ее одежда и манера разговаривать. Движения губ. Однажды он повстречал ее отца. Случайно столкнулся с ним в магазине. Тот был с Рут. Мельком увидел. Отец Рут знал его не хуже самой Рут. Только по-другому. Потому что он был мужчина. Дурная жизнь. Скатертью дорожка. Он видел в нем источник бед. Рут видела иное, потому что она была женщиной. Жизнь обошлась с ним дурно. Несправедливо.

— Положить тебе сахару?

Он покачал головой. Зря он сюда пришел. В этом доме он был чужой. Трудно было определить, есть ли тут мужчина. Живет ли в доме мужчина.

— Тебе с молоком?

Он кивнул. Он мечтал о ней долгие годы. В тюрьме он мечтал о ней. Мечтал до сих пор. Двадцать пять лет спустя. Зачем?

Она села напротив. Они сидели у стола на кухне, отделанной деревом. Тепло, удобно и не дует. По стенам висели разные рисунки, где были изображены дома, море или луга, а под потолком — гирлянды из сухих трав и фруктов. В кухне приятно пахло. Дочке, Джеки, здесь бы понравилось. Она бы долго здесь все рассматривала. Стояла бы и глазела по сторонам. Во дворе было довольно места для игр. Летом малышка Кэролин могла бы бегать босиком по мягкой траве, не боясь наступить на разбитое стекло. Деревья. Пригород. Неподалеку жили лошади. По пути они проезжали конюшню. Настоящие живые лошади. Жевали или смотрели на них, едущих мимо. Самое большое животное, которое можно завести.

На деревянном столе были разные вещицы. Поднос с банками, чтобы посыпать еду. «Вкус жизни», — вспомнилось ему откуда-то. Стол был сделан добротно. Мастер не пожалел труда. Там он учился работать по дереву, плотничать. Он медленно провел ладонью по столешнице.

— Ты голоден?

На ней была красивая белая блузка. Волосы она собирала в хвост на затылке. С возрастом она не перестала носить хвост. Ему это нравилось. Напоминало о прошлом.

— Нет. — Он отхлебнул кофе.

— Как твоя семья?

— Хорошо.

— У тебя есть внучка.

Он взглянул в ее глаза. Откуда она узнала? От друзей? Из телевизора?

— Думаешь, что я уже старый?

Она усмехнулась. Но не так, как на кладбище.

— Нет. С чего бы это?

— Да кто его знает.

Зря он приехал. Здесь ему не место. Этот дом состоит из притворства. Жизнь здесь лучше, чем есть на самом деле. За городом.

— Как ее зовут?

— Кэролин.

Рут улыбнулась. На этот раз смелее и шире.

— Как здорово. — Протянув руку, она коснулась его ладони. — Тебе холодно. Я сейчас включу отопление. — Она хотела встать, но он остановил ее:

— Не надо. Мне всегда холодно.

— Точно?

Он не ответил, потому что знал наверняка.

— Хотела спросить, что ты собираешься делать.

— А… — Он со смехом потянул себя за нижнюю губу.

— Почему ты смеешься?

— Что я собираюсь делать. Все спрашивают.

Он взглянул в окно у стола. Окна были узкие и высокие. Они открывались при повороте шпингалета. Такие окна были дороги. Большие окна. Ему такие всегда нравились. У него всегда были маленькие окна. В детстве он еле пролезал в окно в своей комнате. Едва мог протиснуться.

— Я помню, что ты любил играть в пул. Мы раньше с тобой играли.

— Верно. — Вспоминать об этом было приятно.

— Внизу у меня есть бильярдный стол. В подвале.

Он отхлебнул кофе. Ему стало не по себе оттого, что у нее есть бильярд. Бильярд в доме. Отдает фальшью. Другое дело — в баре, где каждый может сыграть. А кто играет здесь? Наверное, никто из ее гостей и не умеет. Только так, для смеха. Вроде смотрите, я катаю шары.

— Давай сыграем.

Он вздохнул. На сердце стало немного легче. Отхлебнул еще кофе. Кофе был славный, но с незнакомым привкусом. Он допил остатки.

— Еще чашечку?

— Нет, — сказал он и улыбнулся. — Мне хватит. — Он понял, что улыбается ее улыбкой.

Она это тоже заметила.

— Идем сыграем в пул. Я последнее время частенько играю.

Прелесть бильярда с женщиной состоит вовсе не в игре. А в том, чтобы ею любоваться. Движениями ее тела. Тем, как она наклоняется и выпрямляется. Ее джинсами. Юбкой. Брюками. Блузкой. С открытой шеей. С пуговицами. Туго натянутой на груди. Под музыку еще лучше. От музыки тело женщины меняется. Женщина неумело держит кий. Приходится ей помогать. Учить ее. Она позволяет себя учить. Вот что ему нравилось. Касаться ее. Вдыхать ее аромат. Прижиматься к ней. Бережно. Не позволять себе распускать руки. Ее волосы. Их цвет. Исходящее от них тепло. Ее кожа. Ее лицо. Ресницы. Моргание век. Украдкой любоваться ее лицом. Какое чудо. Она радовалась, когда ей удавалось забить шар в лузу. Ей это было важно. Радовалась до чертиков. Оборачивалась к нему с улыбкой. Он с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на нее. Прямо там. Но так можно было все испортить. Промазав, она взбесилась. Грохнула кием об пол. Черт возьми. В этом была она вся. Эта женщина. Рут. Игра вернула ее к жизни.

Они играли до ужина. За игрой пили пиво. Ему нравилось, что она любит пиво. Не разноцветные и сладкие фруктовые напитки, нет. У нее были разные сорта пива. Слабые и крепкие. Она давала ему пробовать, вручая бокалы. Этот день он никогда не забудет.

Потом Рут повела его показать дом. Сначала ее пошатывало. От счастья. Как будто от счастья. Она что-то скрывала. Настоящее. Чего он не знал. Этот дом. Она пряталась за своим напускным счастьем. Ему это претило.

В гараже стояла старая машина. Подарок отца. Коробки, полки. Гаражный запах.

Гостиная. Также вся из дерева. Широкая, просторная. Большие окна, книги. Рояль. Когда она включила свет, предметы в комнате проступили резче. Небо за окнами уже темнело. Он все не мог отвести глаз от рояля.

Ванная.

— Здесь ты уже был. Ходил сюда раз или два.

Она повела его дальше. Оставалась только одна комната в конце коридора.

— А тут спальня, — сказала она изменившимся голосом.

От этого голоса все между ними как-то померкло, он содрал с нее притворное счастье и обнажил боль. Он стоял позади. Она обернулась и неуверенно посмотрела на него. Они были близко. Она положила ладони ему на грудь, почти толкая его. Но не сильно. Ее взгляд упирался ему в горло. Двадцать пять лет прошло. А они все еще здесь. Снова здесь. В чужом доме. Словно на какой-то вечеринке. Чужой дом, чужая спальня.

— Как я рада тебя видеть.

Она назвала его по имени. В ее глазах стояли слезы. Она думала не о нем, а о чем-то еще. Он должен был помочь ей забыться.

Он взглянул на кровать. В этом месте ему меньше всего хотелось оказаться. Не сейчас. Сейчас не время. Ей это не поможет. Он ей не поможет. В этом месте он был бесполезен. Он злился оттого, что не может помочь ей. Что нет надежды.

Она все смотрела на его горло, растирая ему грудь ладонями. Опьяневшая. Лизнула верхнюю губу. Она не могла встречаться с ним глазами, не хотела их видеть. Просто хотела его.

Он мог с ней сделать все, что угодно. С ней. Но не для нее. С ней. Может быть, ей того и надо было. Отдаться и обо всем забыть. Сняв с себя ее руки, он держал их.

— Почему ты такой холодный? — заволновалась она. От выпивки у нее повысилась возбудимость. Тревожность.

— Какой?

— Как твои руки. — Взяв его большие ладони в свои маленькие, она сделала шаг назад. В спальню.