Ледяная царевна - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 24

– Бегемот послал. Это плата ему за толкованье сна. Но ее здесь не продают…

– Весьма и весьма любопытно. – Демон крутанул свою трость, точно Маша сообщила ему невероятную новость.

– Может, хоть ты растолкуешь?.. Или тебе тоже купить колбасы?

– Пожалуй, откажусь от вашего щедрого гастрономического искушения… Просто скажу: до сего дня Бегемот никогда не помогал вам. Из этого следует: либо вы чем-то заслужили его уважение, либо он задумал некую каверзу. Все может быть. Ясно одно: если кот послал вас за колбасой, которой тут нет, значит, он послал вас сюда не за колбасой… а за ответом.

«Сюда?»

Маша обвела взором волшебный чудо-остров кокосов и бананов, придирчиво пробежалась по названиям на бутылках и банках… но сделала это скорей для проформы. Тот, кто должен был дать ей ответ, несомненно, стоял перед ней.

Или сам Киевский Демон – был ответом?

Дед Мороз, ДМ…де-мон!

– Ты – Дед Мороз? – не церемонясь, спросила она.

Демон утвердительно кивнул.

– Но ведь ты сам сказал, что Санта – это Сатана.

Г-н Киевицкий уверенно кивнул еще раз, точно желая раздавить подбородком ее последние сомнения.

Как ни странно, Даша Чуб не ощутила полета. Когда головокружительный до тошноты водоворот завертел ее, она рефлекторно зажмурилась и почти сразу же плюхнулась на мягкую от глубокого снега землю. Открыла глаза и ослепла от смертельной белоснежности.

До этого мгновения она не знала, что белее снега на свете нет ничего. Самая ослепительная, самая непорочная белизна покрывала огромное, почти бескрайнее поле. И слева, и справа, и сзади нее – поле уходило в горизонт, перетекало в белое небо и растворялось в нем. Впереди, на далеком холме, виднелось небольшое село.

Слетевший с ноги сапог лежал рядом. Даша отряхнула его и надела. Еще раз недоуменно огляделась и, убедившись, что шагать в три стороны точно бессмысленно, встала и сделала решительный шаг по направленью к четвертой – слишком решительный, она поскользнулась, нога поехала вбок.

Чуб упала и по мгновенной, пронизывающе острой боли сразу поняла: что-то не так. Помедлив, она попыталась встать, но стоило ей лишь пошевелить левой ногой, боль резанула снова.

– Перелом или вывих, – сказала вслух Даша.

Поначалу она не испугалась. За свою недолгую жизнь Чуб успела сломать себе пару конечностей и срастить их опять… Прежде чем страх, ее окутал мороз. Почти ласково обнял за плечи, скользнул за воротник белой шубки, пролез под свитер, погладил по лопаткам и голой спине. Даша вздрогнула, повела плечами, пытаясь вытряхнуть его – он и не подумал отступать.

Но и тогда ей не стало страшно – горожанка, она не привыкла бояться мороза.

– Холодно ли тебе, девица? – дразняще спросила она у себя. – Черт знает как холодно! И где я? И куда мне идти? И как? – Звук собственного голоса успокаивал и бодрил.

Она осторожно ощупала ногу и, не обнаружив никаких видимых повреждений, пошевелила ею еще раз – боль пронзила, как ток.

– Все-таки перелом, – сказала Даша и обнаружила, что зубы ее вновь начинают понемногу отбивать дробь. – И все-таки, где я?

На самом деле последний вопрос вообще не волновал ее, в отличие от последующего:

– Что делать? Ведь если я буду тут сидеть, я замерзну…

«…насмерть», – закончил мозг. Но и тогда она не испугалась. Каждый знает, что если остаться на морозе надолго, можно замерзнуть насмерть. Но это знание никогда не имело отношения к Чуб.

И вдруг отнеслось.

– Я могу замерзнуть насмерть, – повторила она, стараясь поверить, испугать себя, сдвинуть с места. А все же не верилось.

Жизнь в Городе, в столице, в центре, в небогатой, но и безбедной семье – никогда не ставили ее жизнь в зависимость от снега и холода. Зима была лишь красивым пейзажем за окном, веселым и сказочным праздником…

«А как же люди в селе? – подумала Даша. – Выходит, если зимой человек один пошел в лес за дровами и подвернул ногу, как я, – он, считай, и пропал… особенно если у него нет мобильного. А еще пятьдесят лет назад их вообще не было ни у кого. А даже если и есть… может не быть приема, а если есть прием… как мне, например, объяснить, где именно я сейчас в поле лежу?

А если у какой-то дряхлой старушки в пургу не хватит сил выйти за дровами… она замерзнет насмерть. И если мороз ударит ночью внезапно, вечером плюс, а ночью бац – минус двадцать. И вся семья за ночь замерзнет в доме…»

Картинки – одна печальней другой – сменялись в ее воображении.

«Зима и смерть были в понятии сельских жителей, по сути, едины», – сказала Маша.

«Холодно ли тебе, девица? – Холодно!» – и это хорошо. Когда уже перестанешь ощущать холод, вот тогда будет по-настоящему плохо…

«Нельзя сидеть. А то карачун тебе придет, придет карачун», – подумала Чуб и, повалившись на бок, поползла, как Маресьев.

Нога взывала, но боль перестала быть нестерпимой. То ли мороз, уже овладев ее телом, приморозил и боль, то ли кости Киевиц срастались удивительно быстро.

«Точно, ведь я Киевица, меня нельзя убить, я не могу умереть… – подумала Чуб. – Или могу? Раз я сама сюда угодила… по собственному, мать вашу, хотению».

А кроме того, она была Киевицей в своем времени. А где она сейчас – на этот вопрос, заданный ею уже трижды, она так и не сыскала ответа. Где-то за городом. Но за каким городом? За Киевом? Или в любом другом месте, в любом другом времени… какой сейчас год?

У белого снега нет особых примет, он один во все времена… и будет таким же белым по окончании времен. А село стояло чересчур далеко – гораздо дальше, чем ей казалось, пока она сидела на месте.

«Там, в степи глухой, замерзал ямщик…» – Всю жизнь она знала эту песню, но ни разу не думала, что он замерзал насмерть… ну замерзал себе и все, просто холодно ему было – так, неосознанно, всегда воспринимала она.

Снег был глубокий и вязкий, он мешал ей ползти куда больше, чем боль, – ее она уже почти и не ощущала. Не только ее – вообще не чувствовала собственных ног. Мороз поработил их незаметно.

Говорят, замерзнуть насмерть – самая приятная, самая безболезненная и самая красивая смерть.

«Зима – это смерть», – повторила Маша.

«Подумай… раз уж собралась скакать в преисподнюю! – добавила Катя, – …кто хозяин загробного мира под землей и как он называется – ад!»

Белый ад.

Преисподняя – это не пламя, а снег и полнейшее равнодушие. Место, где тебе уже все равно.

– Санта – это Сатана?

Демон утвердительно кивнул. А затем кивнул еще раз:

– Сатана, по убеждению людей, выполняет все их желания в обмен на душу… Санта выполняет все желания, не требуя ничего взамен. Естественно, со временем они предпочтут его и Сатане, и Иисусу… Ведь брать все и ничего не платить – и есть главное желание людей, за которое они и заплатят когда-то самую страшную цену. Но не сейчас… Я понял, зачем вас прислали сюда, – сказал он тоном человека, получившего последний фрагмент головоломки. – И вполне могу вам помочь… Идемте!

– Куда?

Г-н Киевицкий ткнул длинным, обтянутым синей швейцарской кожей пальцем в листок «Киевского слова», который она держала в руках.

И Маша прочла на первой же странице:

– Прошу… По дороге доскажите мне вашу историю! – Киевский Демон услужливо распахнул перед ней зеркальную дверь, отодвинул рукой штору из мелких искорок снега, давая ей пройти.

И снежный Киев конца XIX века вновь распахнулся пред ней… Магазин «Бр. Елисеевых», на Крещатике, 11, рядом с новенькой биржей. Извозчик, восседающий на козлах саней, уже поджидающих их у входа… Хоть ехать отсюда до «Шато» было всего-то минуту иль две – их хватило вполне, дабы изложить Духу Города суть дед-морозной проблемы.