Ледяная царевна - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 32
Ранняя декабрьская Тьма не опустилась, упала на белый Город.
Несмотря на то, что после второй ночи Тьмы день начал удлиняться на пару секунд, власть ночи была абсолютной и бесконечной… А на часах – всего пять часов дня.
Мир стал черно-белым, как негатив: черное небо и белые контуры зданий, деревьев…
И Катя впервые ощутила древний страх всех своих предков, понимающих Новый год – зимнее солнцестояние – как борьбу света с тьмой, белого с черным. Или черного с белым?
И никогда неизвестно, кто из них победит…
Как и ей неизвестно, захочет ли Господь отпечатать завтра новое фото с черно-белого негатива, в который превратился их Киев, или признает его негодным…
«Ведь в три ночи Тьмы можно изменить даже то, что изменить невозможно».
Снег уже был по пояс. Катя хотела взмахнуть рукой, расчистить свой путь, но боялась, что этот взмах сметет с ног кого-то беззащитного, незамеченного ею во тьме…
«А если снег больше никогда не прекратится?»
И сначала заметет Нижний Город – и Контрактовая, и Почтовая площади, и Могилянка, и Гостиный двор, и церковь Успения Богородицы Пирогощи, и памятник Сковороде, и фонтан «Самсон» превратятся в настоящее мертвенно-белое царство Велеса, подобно Атлантиде на дне белого снежного океана… Затем снег накроет Верхний Киев, а потом земля и небесные хляби соединятся вместе…
Потихоньку шевеля обмерзшими пальцами, понемногу расчищая себе дорогу, Катерина принялась обходить хорошо освещенный Контрактовый дом справа, внимательно вглядываясь в мельчайшие детали – банкомат, афиша какой-то выставки… Нет, не то, все не то.
Дойдя до тыльной части здания, поравнявшись со входом в подземный переход, она потопталась, осматриваясь и все энергичней отгоняя руками чрезмерную мошкару снега, – и после очередного властного взмаха обнаружила себя стоящей на вентиляционной решетке метро, как великая Мэрилин Монро.
«Где царство мертвых? – внезапно осенило ее. – Под землей! Так не спуститься ли под землю – в подземный переход…»
Спуск, украшенный полуотвалившимся старым кафелем советских времен, привел ее в длинную нору, а целый караван торговых лотков немедленно укрепил подозрения – Велесово дело процветало тут и поныне. Несмотря на снежный коллапс, большинство магазинчиков все еще были открыты, и замерзшие, подпрыгивающие, безуспешно дующие себе на руки продавщицы казались сейчас целым гаремом Настенек, ожидающих прихода Морозко.
Катерина пошла мимо них, с легким презрением разглядывая слишком дешевую, в ее понимании, одежду, бездарные сувениры и малосъедобную еду.
– Зря идете туда, – остановила ее «Настенька», окруженная лифчиками и мужскими трусами с изображеньями сексуально озабоченных Дедов Морозов, – в метро не пробиться… никого не пускают. Там жетоны закончились.
– А как же мы выберемся? – испуганно отозвалась «Настенька?2».
– Так часа через два подвезут…
– …а у нас тут МЧСники с волонтерами дрались, – вещала тем временем «Настенька-третья» «Насте-четвертой». – МЧСники вытягивали машины из завалов за сто гривен, а волонтеры – бесплатно. За это их и пытались побить… – Она засмеялась. На ее красном шарфике образовался бриллиантовый морозный налет от дыхания.
И Катя подумала, что никогда не видела дыхание в таком вот материальном виде. И, возможно, дыхание – способность жить и дышать – и есть лучший, равный бриллиантам подарок, который может дать человеку бог смерти. За этим подарком для Даши она, «Настенька?5», и идет к нему…
В конце норы, у стеклянных дверей метрополитена «Контрактовая площадь» скопилась толпа – возмущенные люди, требовавшие, чтобы их пропустили бесплатно или в обмен на реальные деньги. Сквозь возмущенных с трудом пробивались немногие счастливые обладатели проездных, успевающие по ходу преодоления людской толчеи стать несчастными, измятыми и многократно обруганными.
Против ее желания Катерину толкнуло и прижало к одному из лотков, заполненному сувенирным мусором – фен-шуйными жабами и деревцами с золотыми монетами, оберегами из соломы и небольшими вязками снопов, вроде тех, что Маша звала дидухами.
– Возьмите. Очень помогает для богатства, – поймала ее взгляд продавщица. – А еще лучше это, – протянула она Кате денежное дерево. – Я сама себе такое купила… Не поверите, сразу деньги пошли.
– Уже озолотились? – Катерина с сомнением посмотрела на ее пальтишко из паршивенькой ткани и снова потянулась взглядом к дидуху.
«Кого несли из поля в дом и звали важно… Дидухом!» – неужели это единственная загадка, на которую они ответили правильно?
Или правильный ответ – Велесом, и это они, люди, неправильно ставят ударение, ведь откуда им знать, как произносили имя, если оно дошло до них только в текстах.
Или правильные оба ответа? Ведь дидух – символ Велеса, в нем, как в царстве мертвых, живут наши предки. Точно так же, как они живут в елке, украшенной семейными игрушками…
Катя внимательно посмотрела на дидухи и монетки, на пристроившийся рядом другой магазинчик со сдобой, печеньем, хлебцами и бубликами, тоже украшенный колосками – символами Велеса…
«Намек или совпадение?»
– Неужели кто-то все это покупает?.. – спросила она.
– А то!.. Здесь хорошее место, все покупают. – Девушка обиженно насупилась и поставила денежное дерево.
«Хорошее торговое место… и всегда было таким. Во всяком случае, я иду в правильном направлении».
– Могу продать вам жетон, – нежданно предложила девица, – сто гривен.
– Сколько? – переспросила возмущенная Катя.
– Кому надо, тот и не за столько купит. Вам надо в метро?
– Мне нужно в метро, – внезапно поняла Катерина. – Мне нужно еще глубже – под землю!
Она больше не торговалась, а молча обменяла купюру на пластмассовый голубоватый кружок, сжала его в кулаке и с трудом протиснулась сквозь толпу…
Из-за отсутствия жетонов людей на перроне оказалось немного. Повинуясь неосознанной, еще студенческой привычке, Катя пошла к дальнему краю, почти перед самым тоннелем. Из тьмы уже проступали два светящихся глаза прибывающего поезда. Люди оживились: поезд приближался, голубой, новый – с изгибами в колдовском стиле Модерн. Это сразу насторожило Катерину Михайловну…
Гул, чередующийся с бумканьем колес, заглушил недовольный ропот, прокатившийся по перрону волнообразной лавиной: плотно забитый, заполненный людьми поезд шел мимо, не собираясь брать новых пассажиров!
И лишь когда длинная змея поезда почти скрылась в тоннеле, он вдруг затормозил, последняя дверь последнего вагона открылась перед Катей – она успела заметить, что на стекле вагонной двери какой-то нелегальный расклейщик успел налепить праздничную рекламу новогодне-рождественской ярмарки с изображенным на ней пышным пшеничным дидухом…
Это решило дело. Она шагнула вовнутрь, и прежде чем кто-то из потянувшихся к хвосту возмущенных и брошенных пассажиров успел последовать ее примеру, двери за ней закрылись, поезд-змея ушел в непроглядную тьму.
Держась за серебристый эмалированный поручень, Катя застыла у самой двери, бездумно разглядывая свое отражение во тьме дверного стекла и размышляя, как ей разгадать новый знак.
Внезапно вагон замедлил темп, дернулся и остановился – из тьмы окна проступили ржавые трубы, крюки и неопрятный бетон с темно-серыми стыками.
– Вы выходите на следующей? – обратился к Кате мужчина сзади.
– Нет. Если вы не заметили, мы вообще-то стоим.
– Вы выходите на следующей, – повторил он утвердительно.
И только тогда Катя навела на него резкость и увидела в черном отражении стекла стоящего у себя за спиной – смертельно-снежное лицо и мохнатую шубу белого Крампуса, его жуткие черные дыры-глаза, бледные щеки и огромную меховую шапку – показалось ли ей, или в ней скрывались рога?
– Не нравлюсь вам?
– Нет… что вы…
– Но я только ваше представление обо мне, – тихо, брезгливо сказал он. – И это главная тайна смерти… однажды вам предстоит ее познать. Не сейчас.
Поезд вздрогнул. Свет мигнул, и в короткий пронзительный миг тьмы Катя увидела, как изменились лица всех пассажиров, как вытянулась и потемнела шея девушки в синей шубке, на лбу у мужчины в спортивной шапке образовалась кровавая вмятина, челюсть высокого молодого человека рядом отвалилась – упала на пол…