Диско-бар - Родионов Станислав Васильевич. Страница 4

— Как тебя допустили до самбо? — невероятно удивился инспектор.

— А что?

— Ты же нервно-дёрганый.

— Я не дёрганый, а надоело объяснять про этот магнитофон.

— Домой идёшь?

— Домой.

— Пройдёмся.

Шеренга спортсменов куда-то свернула. Город заметно пустел. Но к полночи народу прибудет — школьники, студенты и влюблённые потекут к набережной, под широкий разлив зыбкого белого света. Инспектор шёл с удовольствием, благо спутник оказался тоже широкошагим.

— Миша, у меня всего один вопрос: зачем тебе деньги?

— А то не знаете…

— Не знаю. Ведь родители, как говорится, кормят-поят-одевают-обувают.

— У всех одна проблема…

— У кого у всех?

— У ребятишек.

— Миша, тебе шестнадцать лет. Какой же ты ребятишка?

— А кто я?

— Ты, Миша, дядя.

Он польщённо хохотнул, отчего спортивная сумка на плече запрыгала пёрышком на ветру. С его лица спала отчуждённость, и оно словно полегчало в этом июньском лёгком воздухе.

— Так какая проблема-то? — спросил инспектор.

— Джинсовая.

— Штанов, что ли?

— Джинсы.

— Штаны.

— Ну, штаны.

— Купил?

— За двести рублей, фирму.

— Двести рублей за штаны?

— За джинсы.

— Я и говорю, за штаны.

— Чего вы их все штанами зовёте? — опять начал обижаться Миша.

— А они… не штаны?

— Штаны, — нехотя согласился он.

Инспектор знал, что джинсы для этого Миши были и не только штанами — были символом приобщения к современности. Но почему символом стали штаны?

— Они прочные и удобные, — сообщил Миша угрюмо.

— Штаны-то?

— Джинсы.

— Носи, только деньги за магнитофон отдай.

Они замолчали, вышагивая совместные метры. Инспектор вздохнул — покопаться бы в этом парне, как в забарахлившем моторе. Поговорить бы свободно и не раз, что-нибудь вместе сделать, куда-нибудь съездить, познакомиться бы с его родителями… А мимолётная встреча ничего не даст.

— Сами тоже были молодые, да забыли.

— Нет, Миша, не забыл.

— Скажите, у вас не было проблемы модной одежды?

— Миша, мы посчитали бы того идиотом, кто соединил бы два слова: «проблема» и «одежда».

Его спутник глядел упрятанными глазками, скосившись, — он не понял, почему эти два слова несоединимы.

— Ну разве штаны могут быть проблемой? — легонько вскипел инспектор.

— А какие у вас были проблемы?

— Мир перевернуть, Миша.

— Это вы… образно?

— Нет, буквально.

И опять юный гигант непонимающе скосил глубокие глазки. Инспектору захотелось толкнуть его в сквер, который был за оградкой, усадить на тихую скамью и объяснить за эту грядущую белую ночь, что такое молодость. Инспектор, знал ёмкое определение молодости — знал он его… Молод тот, кто хочет переделать мир. В свои шестнадцать инспектор и приступил к его перестройке, дабы мир стал лучше. Да он и теперь бился над этим вместе с ребятами из уголовного розыска.

Но сквер остался позади.

— А сами ходите в коже, — буркнул Миша, оглаживая взглядом инспекторский пиджак.

— Он куплен на заработанные деньги, а не на деньги, вырученные от продажи чужого магнитофона.

Инспектору показалось, что Мишино внимание неуловимо перешло на другое. Его глаза покрупнели и окинули Петельникова любопытствующим взглядом, будто инспектор пообещал продать ему свой кожаный пиджак.

— После школы я хочу работать в милиции, — выпалил Миша.

— А возьмут?

— Самбо занимаюсь, стреляю прилично, в жаргоне секу…

— Ещё что?

— Не пьянею от водки, память тренирую, могу смотреть глаза в глаза…

Инспектор засмеялся жёстко. От обиды Миша далее убавил шаг. Но Петельников и вовсе стал, вперив в него взгляд своих тёмных спокойных глаз, — парень натренированно не мигал.

— Миша, мы ходим в засады…

— Я не испугаюсь.

— Мы бываем в схватках…

— Скоро получу разряд по самбо.

— У нас случаются передряги…

— Ну и что?

— Мы попадаем в беды…

— Подумаешь.

— Нет, не возьмут, — заключил инспектор.

— Из-за магнитофона? — насупился он..

— Михаил, ни я, ни мои товарищи не сядут в засаду с человеком, для которого элементарные штаны стали проблемой.

— Почему?

— Ты подумай. А потом встретимся.

5

Старый мол представлял собой узкую косу гранитных валунов и бетонных глыб. Она далеко уползала по мелководью залива, похожая на многовагонный и далёкий поезд, убегавший в открытое море. Днём на вагонах-глыбах сидели мальчишки с удочками. Но сейчас, без пяти одиннадцать, лишь какая-то парочка приютилась на плоском валуне.

По песчаному берегу разбежались, кусты молодого сквера. Незапыленная зелень, невысокие деревца и незатертые скамейки создавали впечатление какой-то первозданности. Вот только серые валуны да старый дуб, пастухом стоявший среди кустиков, остались ещё от тех времён, когда мол нёс свою службу.

Леденцов огляделся. У самого мола расхаживал паренёк в джинсах и синей клетчатой рубашке — видимо, тоже ждал девушку. Больше никого не было, потому что белые ночи встречали и провожали на гранитных берегах реки и залива. А тут не хватало пространства для прогулок, базарно орали чайки, пахло несвежей рыбой, и не было ни волн, ни белых кораблей.

Инспектор обосновался под дубом, в кустах и несовершеннолетних берёзках. Он видел почти весь сквер, оставаясь незаметным. И удивился — зачем же? Ведь на свидание пришёл, а не в засаду… Он уже хотел вылезти к скамейкам, но объясняющая мысль остановила — ему не хотелось толочься на песчаной аллейке вместе с клетчаторубашечным и бросать на него косоватые взгляды.

Это свидание не одобрила бы мама, да и капитан Петельников усмехнулся бы так, что слов не надо. Но где инспектору знакомиться с девушками, как не в транспорте, в засадах и на местах происшествия? Не ходить же на танцы. А в райотделе женщин почти нет.

Наташа казалась ему невесть где взращённым цветком, который можно опалить и дыханием. Особенно умилял её тубусик, похожий на неошкуренное полешко. И скромность умиляла — постеснялась сказать о свидании. Как там…

— «Она так хороша, что римская бэби Юнона показалась бы рядом с ней чахоточной», — сказал Леденцов вслух, чтобы развеять одиночество.

Но когда Наташа успела написать записку? Когда он брал в гардеробе её плащик. Как сунула в его кардан? За стойкой, когда он, допустим, смотрел на свирепую барменшу. Почему Наташа убеждена, что он знает старый мол? В их районе все его знают. И почему она уверена, что он придёт на свидание? Потому что того надо чайником по морде, кто не пойдёт с ней на свидание.

Инспектор поморщился. Права мама, к нему пришло профессиональное отупение — анализирует предстоящее свидание, как рецидивиста берёт. Он посмотрел на часы, тут же заметив, что посмотрел рывком, как в засаде. Десять минут двенадцатого. Женщины всегда опаздывают — у них это в генах. Вот и клетчаторубашечный мается.

Было светло и бело, лишь слегка сгладилась резкость линий да исчезли детали. На отдалённых берёзках вдруг пропали тонкие ветки, отчего листья вокруг этих веток показались собранными в шары и конусы, пронзённые воздухом и пространством, — они висели вокруг стволиков, не соприкасаясь, словно плавали в белом свете. Залив прикрылся кустами и проявлял себя холодящим ветерком да запахом свежести — воды ли, корюшки ли, донной ли травы… И ещё какой-то кислый запах, вроде уже не привнесённый с залива, мешал инспектору. Он огляделся — в рваном дупле огромным грибом застыл пенистый розоватый сок. Кто-то разворошил его палкой, и на землю упали телесные куски дубового сока…

В аллейке хрустнул гравий. Инспектор вскинул голову, сразу теряя интерес к этому хрусту — не Наташа. К молу шли два парня. Клетчаторубашечный быстро шагнул к ним. Не девушку он ждал…

Но инспекторский интерес вдруг ожил, и он не смог бы объяснить почему.

Трое стояли посреди аллеи плотно, лицом к лицу, спинами к белому свету, и казались туго сколоченной фигурой из трёх плоскостей. Леденцов не видел ни их лиц, ни цвета одежды, да и крупные клетки ждущего парня растворились в белёсом свете. Инспектору почему-то казалось, что эти трое, стоит им разомкнуться, произведут разрушительный взрыв, вроде снарядного.