Отпуск - Родионов Станислав Васильевич. Страница 9

Под лопатой глухо стукнуло. Олег упал на колени, запустил руку в яму, вытащил какой-то свёрток и положил его на землю осторожно, как новорождённого. Плоскоскулый стремительно нагнулся к этому свёртку…

Теперь! Один на коленях, второй согнулся. Пест бы взять… Но пестом ему нельзя. Это они могут ломами, ножами, кастетами. Теперь — у него есть полсекунды.

Инспектор взвился с топчана и пять метров до сарая пролетел птицей. Олег успел только поднять голову. Плоскоскулый успел только обернуться. Но инспектору и нужно было, чтобы тот обернулся, потому что бить по затылку он не привык. С налёту, с силой врезал он кулак в его плоскую скулу — плоскоскулый, зацепившись ногами за лежащее бревно, рухнул на доски и затих. Следующим рывком Петельников схватил руку так и не вставшего Олега и завернул за спину. Тот скорчился.

— Тебя бы надо ломиком по затылку, — сказал инспектор, слегка отпуская его кисть.

Залаяли собаки, почуяв неладное. Из-под дома шарахнулась кошка. Где-то скрипнула дверь — через двор.

Петельников нагнулся, поднял свободной рукой плоский камень и швырнул его в дом. Окатыш ударился о стену и отскочил в железную бочку, которая отозвалась пустым звуком.

Сразу засветилось окно. Через полминуты белая фигура осторожно возникла на крыльце и замерла, боясь ступить в сад. Без ружья, а вот теперь оно было бы к месту.

— Августа, принесите верёвку! — весело крикнул инспектор.

Она пропала в доме. Когда появилась вновь, то пошла к инспектору опасливо, как бы пробуя землю ногой и не доверяя её твёрдости. Увидев Олега, Августа прижала ладони к груди и так стояла, пока инспектор вязал ему руки. Словно дождавшись своей очереди, зашевелился плоскоскулый. Инспектор посадил его на бревно. Увидев его в лунном свете, Августа вскрикнула.

— Что? — быстро спросил Петельников.

— Бочкуха…

— Какая бочкуха?

— Фамилия. Через два дома живёт…

— Где её отец? — рыкнул инспектор.

— В моей кладовке спит, — выдавил из себя Бочкуха, потирая щёку и подбородок.

— Как же они водили его по посёлку, к морю? — удивился Петельников, связывая за спиной руки плоскоскулого.

— У Бочкухи «Москвич», — сказала Августа.

Она уже нетерпеливо отстранялась от них в сторону бочкухинского дома.

— Августа! — остановил её инспектор. — Дойдите до почты и позвоните в милицию.

Она без слов ринулась на улицу.

Петельников посадил Олега рядом с Бочкухой. Со связанными руками далеко не убежишь, да и куда им бежать — через два дома? Теперь можно было посмотреть и свёрток, ради которого, видимо, эта пара орудовала.

Инспектор поднял его на доски, ощутив странную для столь небольших габаритов тяжесть. Под мешковиной оказалась какая-то труха, словно мыши ели бумагу или ткань истлела. В этой трухе лежали странные жёлтые куски, похожие на окаменевший сыр. Или сливочное масло, ибо они поблёскивали. Он тронул один кусок, ощутив холодное металлическое прикосновение… Золото!

Стояла какая-то нереальная южная ночь.

Казалось, запахи табачного поля, помидоров и сухой пыли вытеснили воздух. За спиной джунглями чернел виноградник. На бревне сидели двое связанных. Маслянисто поблёскивали золотые брусочки. И золотом горела луна.

В этой странной ночи вдруг сипловато сказали:

— Закурить бы.

Бочкуха шевельнул плечом, готовый закурить.

— Потерпишь, — буркнул инспектор.

— Мне б спросить кое о чём…

— О чём?

— За что стараешься, парень? — глухо, но сильно заговорил Бочкуха. — Премию хочешь в размере оклада? Иль дополнительный отпуск на шесть дён? Али приобресть за нас цветной телевизор?

— Не дадут? — полюбопытствовал инспектор.

— Шире варежку разевай, — почти весело вставил напарник.

Петельников втянул носом воздух: кислый запашок обволакивал этого Олега, который, видимо, трезвым был только однажды — тогда на пляже.

— Неужели вы цветного не стоите? — развеселился и Петельников.

— Чего время терять да зубы скалить! — озлился Бочкуха. — Вон твоё счастье лежит, в энтих брусочках. Никто, окромя нас да придурошного старика, о них и не знает. Отпусти, — сбежали, скажешь… А брусочков, мол, и не видел. Не будь дурнем, парень, такого фарта тебе не подвалит…

— И сколько дадите? — полюбопытствовал инспектор.

Надежда так и рванула Бочкуху вверх, как обескрыленную птицу:

— Одного хватит?

Петельников покачал слиток на ладони. Килограмма два… А всего брусков шесть. Двенадцать килограммов золота!

— А два? Всем по паре, — сдавленно предложил Бочкуха.

Инспектор бы взял — показать ребятам в своём райотделе. А то ведь не поверят. Значит, так: он входит, вытаскивает из карманов слитки и кладёт на стол начальнику уголовного розыска. Что это? Золотишко, четыре кило. Откуда? Привёз с юга. Как так? Заработал честным сыском. А вас теперь звать случайно не Монте-Кристо?

— Ну?! — остервенело спросил Бочкуха.

— А сколько тебе лет? — вдруг поинтересовался Петельников.

— Пятьдесят четыре.

— Ого! Уже можно звать «папаша».

— И что?

— А то, что пятьдесят четыре года прожил и всё зря.

— Почему же зазря? — насторожился плоскоскулый.

— Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашёл в жизни ничего дороже золота?

— А и не нашёл! — отрезал Бочкуха. — Ты ж дурило, тебе ж счастье прёт в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь…

— И всё?

— Чего всё?

— Кроме баб и товара, больше ничего и не знаешь?

— А ты знаешь?

— Эх, дядя. Да купался ли ты в море? В нём же одуреешь от счастья…

— Парень, ты пощупай золотишко-то, пощупай! — не сдавался Бочкуха.

Инспектор пощупал. Бруски оказались холодными. Странно: драгоценный металл, из-за него идут на преступления, а он как покойник.

— Несогласный, придурок, — вздохнул Бочкуха.

— А кто пьёт портвейнчик розовый, скоро ляжет в гроб берёзовый, — ожил вдруг приятель плоскоскулого.

Августа не возвращалась. Видимо, позвонив в милицию, она пошла к дому Бочкухи искать отца.

Ночь шла на убыль. Потускнела луна и сдвинулась к горизонту. Виноградник из чёрного стал серым. Лишившись лунного света, потеряло блеск золото. Откуда-то сверху подул ветерок. Волглая рубашка сразу легла на спину инспектора полиэтиленовой плёнкой.

— Холодно, — поёжился Бочкуха.

— Ничего, в крематории согреешься, — ободрил молодой.

Машина появилась почти бесшумно, вынырнув откуда-то из табачных зарослей. Она резко тормознула у дома. Три фигуры пересекли свет фар и вошли во двор. Они стали у крыльца, рассматривая тёмные окна.

— Сюда! — крикнул Петельников.

Трое мгновенно оказались у сарая. Высокий, худощавый парень в очках окинул всех быстрым взглядом и строго приказал:

— Ваши документы, гражданин.

Инспектор вытащил удостоверение. Приехавший глянул в него, протянул руку и улыбнулся:

— Начальник уголовного розыска Куликов.

Потом было то, что бывает на любом месте происшествия: следователь, понятые, протоколы… Только Петельников чувствовал себя необычно в роли свидетеля. Он сидел в большой и чистой комнате Августы и строчил свои показания. Поставив роспись после стандартной фразы «Записано собственноручно», он вдруг понял, что утомился так, как никогда не уставал на работе. Перевалив всё на чужие плечи, он расслабился, и на него накатило какое-то безразличие. Тяжёлая дрёма легла на глаза…

Когда он их открыл, то увидел перед собой Куликова, который тихо спросил:

— Устал, капитан?

— Есть чуть-чуть. Кончили?

— Да. Этот Бочкуха у нас давно на примете. Жадный, дачников пускает и в сарай, и в прачечную… Спекульнуть не прочь. А второй — его племянник. Приехал погостить. Судимый, между прочим.

— А золото откуда?

— Григорий Фомич перестраивал сарай, копал яму и нашёл клад. Ещё дореволюционный. Спрятал в ту же яму и пошёл на радостях к Бочкухе: мол, куда сдавать да как… Те его и схватили, на «Москвича» и в дом над обрывом. Всё-таки заставили сказать, где лежит золото. Дальше ты знаешь…