Шаг за черту - Рушди Ахмед Салман. Страница 59

В Дели сегодня жара и ветер. Город накрыло пыльной бурей. И вот когда в новостях мы слышим, что это единственная на сегодняшний день буря, и та по естественным причинам, напряжение начинает спадать, и можно наконец сказать вслух, что бояться нечего и что долгая полемика, которая стала причиной моей разлуки с Индией, исчерпана.

У людей в головах свой сценарий. И конец там другой. Реальность превзошла ожидания, и сегодняшние события несут — и для Зафара, и для меня — огромный эмоциональный заряд, с которым не сравнить даже бурю радости двадцатилетней давности, когда вышли «Дети полуночи». И здесь в конце кульминация, но счастливая, а не трагическая.

Вечером, без четверти восемь, мы с Зафаром входим в холл отеля «Оберой», где регистрируют прибывающих гостей, и с этого момента — и вплоть до посадки в самолет — нас сопровождает ощущение праздника. Тотчас нас окружает толпа журналистов, с фотокамерами и без, и лица у них сияют абсолютно непрофессиональными улыбками. С трудом сквозь этот кордон продираются друзья, чтобы заключить нас в объятия. Первым меня обнимает актер Рошан Сет [169], только недавно поднявшийся на ноги после тяжелой болезни сердца, и он говорит мне: «Посмотри на нас, а-а? Оба давно уже должны были отправиться на тот свет, а мы молодцом». Подходит известная журналистка Амита Малик, дружившая с нашей семьей еще когда мы жили в Бомбее, которая поначалу принимает Зафара за моего телохранителя, а потом, оправившись от конфуза, пускается в воспоминания, замечательно рассказывая про моего отца, его остроумие и находчивость, и про любимого дядюшку Хамида, которого давно нет в живых.

Я беседую с замечательными молодыми писателями: Раджем Камалом Джа, Намитой Гокхал, Шуной Сингх Болдуин, которые великодушно высоко оценивают влияние моих книг на свое творчество. Наянтара Сахгал, одна из крупнейших индийских романисток, пишущих на английском языке, жмет мне руку и говорит тихо: «Добро пожаловать домой». Оглянувшись, я вижу: у Зафара берут интервью, и он легко и непринужденно рассказывает, что рад своему приезду в Индию. Сердце мое переполняется радостью. Я не только не смел даже мечтать о таком конце, но, заразившись страхами от полицейских, готов был лишь защищаться. А сейчас защитная броня спадает и в сердце волной поднимается ощущение счастья, похожее на тропический рассвет — яркий, быстрый и жаркий. В жизни мало подобных моментов. Прошу прощения, если я уделяю ему чересчур много внимания. Но так редко удается утолить желания сердца.

Где-то здесь в этом здании Премию писателей Содружества вручают Дж. М. Кутзее [170], благодаря решающему голосу Шаши Дешпанде [171], каменнолицей судии. Но суждения ее, от которых кровь стынет, бессильны испортить мне настроение. Моя премия — Индия.

«Рушди вернулся домой: почти как Солженицын, только без гневных, чуть ли не средневековых пророчеств. В нем только радость, огромная радость». Уже по первой странице «Индиан экспресс», где одни сплошные восторги, понятно, что пресса подхватила настрой вчерашнего вечера, заглушивший немногие критические голоса. Во всех данных мной интервью я старался не касаться старых ран и, как мог, объяснял, что я не враг индийским мусульманам и никогда не был врагом, что вернулся я, чтобы восстановить прежнюю связь со своей родиной и, так сказать, начать с новой страницы. Статья в сегодняшнем номере «Эйшиан эйдж» так и называется — «Откроем новую страницу». А в «Аутлук» читаю (разумеется, с удовольствием), что Индия «старается загладить вину перед ним, так как первой запретила „Сатанинские стихи“». «Пионер» выражает удовлетворение тем, что Индия «снова встала на защиту демократических ценностей, среди которых право человека на самовыражение». Та же статья, в менее приподнятых выражениях, несправедливо, но забавно упрекает меня за то, что по моей вине «искушенные делийские дамы превратились в хихикающих школьниц» и говорят мужьям: «Дорогой, по сравнению [с ним] наши болливудские красавчики просто мальчишки».

Но больше всех меня растрогал Дилип Пагдаонкар, написавший в «Таймс оф Индия»: «Он помирился с Индией, а Индия помирилась с ним… с ним произошло нечто удивительное, отчего он, должно быть, теперь не сможет гипнотизировать нас своими рассказами. Он вернулся туда, где оставалось его сердце. Вернулся домой». Передовая статья в «Хиндустан таймс» называется: «Пересмотрите запрет». Эту мысль повторяют едва ли не все масс-медиа. В «Таймс оф Индия» об этом пишет индийский ученый мусульманского вероисповедания. В Интернете ведется голосование: 75 % за то, чтобы «Сатанинские стихи» были наконец напечатаны в Индии, и 25 % против.

Виджай устраивает прощальный вечер в мою честь. Как раз вовремя вернулась из Вены, куда летала на конференцию, его жена Рани, эксперт по вопросам тюрем и пенитенциарной реформе. Мне подготовили сюрприз: пришли обе мои тетушки, актрисы Азра Батт и Зохра Сегал, и дочь Зохры, моя двоюродная сестра Киран, одна из лучших в стране исполнительниц и преподавательниц древнего классического индийского танца одисси. Все трое веселые, озорные, все остры на язык. Одно время, в 1960-х, когда я учился в Рагби, Зохра и Киран жили в Хэмпстеде, в съемной квартире, и, когда на каникулах я приезжал к ним в гости, то ночевал в гостевой комнате рядом со спальней Киран, которая на своей двери повесила здоровенный предупреждающий знак — череп и кости. Как выяснилось, Виджай Шанкардасс и Рошан Сет тогда тоже останавливались у них и ночевали в той же комнате. И мы одинаково смотрели с обидой на череп и кости, но никто не рискнул открыть дверь.

— Давно я не видел, как ты танцуешь, — говорю я Киран.

— Приезжай еще раз, — говорит она. — Тогда и станцую.

II. Записки чумных лет

Ниже читатель найдет подборку моих выступлений, которые я опубликовал в период длительной кампании против фетвы, объявленной из-за «Сатанинских стихов».

Я хотел бы поблагодарить всех, кто способствовал этой поездке. Как ни странно, это оказалось не простым делом! Это должно быть простым делом для писателя, заинтересованного в свободе слова. Писатель не должен держать в секрете планы своих поездок. Службы безопасности не должны уделять мне особого внимания. Все выглядит словно в каком-нибудь научно-фантастическом триллере, где в альтернативном настоящем на Пикадилли-серкус царит инквизиция, а на Потомаке сжигают ведьм.

Фетва имама Хомейни сделала бредовым наш мир. Кровавое Средневековье сорвалось с цепи, вооружившись современными хитрыми технологиями. В мир вернулась борьба, которая, как нам казалось, осталась в прошлом, — борьба против того, что обозначается понятиями «богохульство» и «ересь», которыми на протяжении всей истории человечества пользовались передовые отряды фанатиков. Многие люди, не подумав, рьяно принялись защищать преступников и обличать жертв. И по сей день в Великобритании действует мощное лобби, которое неустанно чернит меня. Мне сложно выступать в качестве собственного адвоката в этом деле и давать оценку самому себе. Когда я пытаюсь защищаться, меня обвиняют в наглости и неблагодарности. Если же умолкаю — о моем деле все тут же забывают. Все шиворот-навыворот.

Как говаривали мы в 1960-е годы, в мире что-то неладно. Не спешите подстраивать под него свое мнение. Преступлением против свободы является то, что творится вокруг «Сатанинских стихов», их автора, издателей, переводчиков и продавцов. В самом романе нет ничего преступного, и автор его не преступник.