Шаг за черту - Рушди Ахмед Салман. Страница 64

В ответ на готовность Германии использовать экономические и культурные рычаги давления в мою пользу Иран вновь подтвердил фетву и возобновил предложения о награде за мою голову. Это был глупый шаг: он только усилил решимость все большего числа стран вмешаться в это дело на правительственном уровне. Вслед за Германией выступила Швеция, совместным решением правительства и Пен-клуба отдав мне премию Курта Тухольского [179], традиционно присуждаемую писателям, пострадавшим от нарушения прав человека. Вице-премьер Швеции Бенгт Вестерберг произнес страстную речь на пресс-конференции, пообещав мне полную и активную поддержку правительства. Лидер социал-демократической партии Швеции Ингвар Карлссон обещал вовлечь в это дело социалистические партии других стран Европы. Мне известно, что в настоящее время он обсуждает этот вопрос с лейбористской партией Англии, побуждая ее к активным действиям. До сегодняшнего дня, когда пишутся эти строки, ни со мной, ни с организацией «Статья 19» никто из руководства лейбористов не связывался и не сообщал нам о своей позиции и намерениях. Я предлагаю Джону Смиту или Джеку Каннингему принять решение как можно скорее.

Один дипломат, хорошо знавший положение дел на Ближнем Востоке [180], сказал мне: «Секрет дипломатии заключается в том, чтобы оказаться на вокзале, когда приходит поезд. Если вас нет на вокзале в это время, не жалуйтесь, что поезд ушел. Проблема в том, что поезд может прийти на многие вокзалы, так что позаботьтесь о том, чтобы в нужное время находиться сразу на всех».

В ноябре генеральный прокурор Ирана Мортеза Моктадеи заявил, что убить меня — святой долг каждого мусульманина, и тем самым подтвердил лживость заявлений о том, что фетва не имеет никакого отношения к государственным структурам Ирана. Аятолла Саней, инициатор объявлений о награде за мою голову, предложил, чтобы повсюду были разосланы боевые группы добровольцев. Затем, в начале декабря, я снова пересек Атлантический океан, направляясь в Канаду в качестве гостя канадского Пен-клуба. (Оказывали ли собратья по перу еще кому-либо такую единодушную поддержку? Если весь этот абсурд когда-нибудь закончится, остаток своей жизни я потрачу на то, чтобы хоть немного отблагодарить коллег за то тепло, поддержку и помощь, которые я от них получаю.) На вечернем приеме в Пен-клубе в Торонто выступавшие так много обо мне говорили, что кто-то прошептал мне на ухо: «Это просто бар-мицва какая-то»; так оно и было. Премьер-министр провинции Онтарио Боб Раэ поднялся на сцену и заключил меня в объятия. Он стал первым главой правительства, который открыто стоял рядом со мной на публике. (За кулисами, еще до начала мероприятия, он расцеловал меня для фотографии. Естественно, я вернул поцелуй.)

На следующий день в Оттаве я, среди прочих, встретился с министром иностранных дел Канады Барбарой Мак-Дугалл и лидером оппозиции Жаном Кретьеном. Я также выступил со свидетельскими показаниями перед парламентским подкомитетом по правам человека. Это повлекло за собой целый ряд событий. Спустя двое суток была принята резолюция с требованием, чтобы правительство Канады поставило этот вопрос перед ООН и добивалось бы его рассмотрения. Обращения во многие другие места, например Международный суд ООН, были быстро одобрены парламентом Канады при поддержке всех партий, и правительство приняло их к исполнению.

Новый поезд и новый вокзал. За это время я имел несколько дружеских встреч в Дублине — с новым министром иностранных дел Диком Спрингом и двумя другими министрами; а также с президентом Мэри Робинсон, по ее приглашению, в ее резиденции в Феникс-парке. Может, следующий на очереди президент Клинтон?

Я всегда знал, что борьба будет долгой; но теперь дело хотя бы сдвинулось с мертвой точки. В Норвегии политики, сочувствующие кампании против фетвы, заблокировали проект нефтяного соглашения с Ираном; в Канаде была заморожена кредитная линия в один миллиард долларов, обещанная Ирану.

Куда бы я ни отправился, я говорю, что борьба идет не только из-за меня. Даже главным образом не из-за меня. Она идет за такие важные понятия, как свобода слова и национальная независимость. Просто дело о «Сатанинских стихах» стало самым громким из всех дел писателей, интеллигентов, диссидентов и других прогрессивных деятелей, которых сажают в тюрьмы, подвергают гонениям и даже убивают повсюду в мусульманском мире. Художественная интеллигенция Ирана знает об этом не понаслышке, а потому именно она первой выступила с мужественными заявлениями, выражая мне простую человеческую поддержку. Известные мусульманские интеллигенты, поэт Адонис, романист Тахар бен Джеллун и многие другие, призвали положить конец иранским угрозам, не столько беспокоясь обо мне, сколько потому, что это борьба и за их права. Победить в этом случае означает одержать победу и в гораздо более важной битве. Проигрыш обернется весьма печальными последствиями для меня, но также и поражением в гораздо более серьезном конфликте.

Когда этот материал готовился к печати, появились известия о том, что Ясир Арафат осудил фетву, как направленную против ислама; вот и здесь, в Великобритании, печально известный демагог доктор Калим Сиддики, полагает, что пора «обеим сторонам забыть и простить». После четырех лет страданий и унижений, разумеется, есть что прощать. Но я приветствую даже такую сомнительную оливковую ветвь.

Из выступления воскресным утром в Капелле Королевского колледжа в Кембридже

14 февраля 1993 года.

Вот я стою здесь, и мне все вокруг напоминает о том прекрасном, что есть в религиозной вере: ее способность приносить утешение и вдохновлять, стремление к духовному совершенствованию, естественное сочетание силы и утонченности. И, конечно же, я почитаю за особую честь приглашение выступить здесь именно сегодня, в четвертую годовщину пресловутой фетвы, выпущенной покойным ныне имамом Хомейни. Будучи студентом этого колледжа в 1965–1968 годах, когда здесь царили цветы и молодость, я бы счел идею о выступлении в Капелле Королевского колледжа, как мы говорили, нереальной; и все же повороты жизни непредсказуемы, и вот я стою здесь. Я благодарен здешнему капеллану и руководству колледжа за приглашение, которое я воспринимаю как жест солидарности и поддержки; поддержки не просто меня как личности, но и, что гораздо важнее, высоких моральных принципов — прав и свобод человека, которые были столь грубо попраны фетвой Хомейни. Ибо если Королевская капелла может быть названа символом всего, что есть лучшего в религии, то фетва стала символом всего, что в ней есть худшего.

Мое выступление именно здесь тем более уместно, что в последний год учебы в Кембридже, занимаясь историей, я наткнулся на рассказ о так называемых сатанинских стихах, то есть о том, как пророку Мохаммеду было послано искушение и как он это искушение поборол. В тот год я выбрал спецкурс о Мохаммеде, о происхождении ислама и халифата и работал над рефератом по этой теме. На этот спецкурс записалось так мало студентов, что лекции были отменены. Остальные студенты переключились на другие спецкурсы. Тем не менее мне так хотелось продолжить работу, что Артур Хибберт, один из профессоров истории в Королевском колледже, согласился стать моим руководителем. Вот так и получилось, что я, единственный из всех студентов колледжа, написал по этой теме реферат. Мне говорили, что на следующий год этого спецкурса не предлагали. Поневоле поверишь в провидение.

Предание о «сатанинских стихах» можно, помимо прочих источников, найти в канонических писаниях классика аль-Табари. Он повествует о том, как однажды Пророку были ниспосланы стихи, в которых, казалось, удостоверялась божественная сущность трех наиболее почитаемых языческих богинь Мекки, что, безусловно, компрометировало строгий монотеизм ислама. Позднее он отказался от этих стихов, как происков Дьявола, заявив, что сам Сатана явился к нему в облике архангела Гавриила и произнес эти «сатанинские стихи».

вернуться

179

Курт Тухольский (1890–1935) — немецкий писатель и журналист, самый известный публицист периода Веймарской республики, левый демократ и пацифист. После прихода к власти нацистов эмигрировал в Швецию, где покончил жизнь самоубийством.

вернуться

180

Я имею в виду Джанни Пико, который сумел добиться освобождения многих заложников в Ливане. — Авт.