Дом на городской окраине - Полачек Карел. Страница 3

«Собственничество, — делает вывод Полачек, — срастается с человеческой индивидуальностью. И когда в доме живут чужие люди, у домовладельца такое ощущение, будто они живут в его внутренностях. Я все чаще прихожу к убеждению, что дома, населенные несколькими семьями, должны стать общественным достоянием». Многолетний опыт нашей страны показал, что и такой рецепт далеко не панацея от всех бед. Мы знаем, в какое запустение могут прийти дома, ставшие «общественным достоянием». Но нравственное предостережение, скрывающееся в повести Полачека, не утрачивает своей силы, а художественное обобщение, заключенное в образе Яна Фактора, выходит далеко за рамки взаимоотношений между домохозяевами и жильцами. Такие люди еще покажут себя в гораздо более крупных масштабах!

Комическое видение мира не покидает Полачека и в этой книге. Но пером его движут гнев и возмущение, писатель внутренне содрогается от сцен, которые сам нарисовал. Мария Пуйманова писала о «Доме на городской окраине»: «Эту юмористическую книгу нужно принимать серьезнее, чем добрых три четверти современной чешской литературной продукции». А сам Полачек, как вспоминают его друзья, порой удивлялся: «Что в моих книгах вызывает у людей смех? Ведь смеяться тут не над чем».

Но порой он прощал маленькому человеку родимые пятна мещанства. Видел в нем труженика, представителя социальных низов. И тогда едкая сатира уступала место добродушному юмору. Впрочем, добродушие это никак не проявляется в самой манере повествования. Полачек принадлежал к числу тех юмористов, которые при самом веселом повествовании сохраняют серьезную мину. Эта бесстрастность парадоксальным образом сближает его с другим знаменитым пражанином — Францем Кафкой. Чешский режиссер и критик Ян Гроссман убедительно доказал, что обстоятельное, почти протокольное и чрезвычайно конкретное описание, ровный, как бы безразличный тон повествования контрастируют у Кафки не только с трагическим, но и с комическим абсурдом. Гроссман приводит свидетельство Макса Брода о том, что, читая «Процесс», Кафка всегда смеялся. Его герои часто ведут себя совершенно несоответствующим ситуации образом. Алогизм тут граничит с анекдотичностью. А отстраненная, бесстрастная манера повествования заставляет нас необычное воспринимать как обыденное.

Подобным же образом мы воспринимаем и все, что происходит с героем юмористического романа Карела Полачека «Михелуп и мотоцикл» (1935).

«Писатель все должен брать из жизни. Но то, что он заметил вокруг себя, это лишь нераскрывшийся бутон мака. Надо осторожно развернуть его, додумать увиденное, призвав на помощь фантазию, чтобы этот бутон распустился во всей красе. Тогда выдумка становится правдивее, чем сама правда», — говорил Полачек. Из банальной истории, которая если не стала, то могла бы стать содержанием очередного судебного фельетона, писатель извлек комическую ситуацию, позволившую ему не только построить не банальный сюжет, но и ярко обрисовать черты распространенного социального типа.

По счастливому стечению обстоятельств скромный бухгалтер Михелуп выгодно покупает мотоцикл. Однако для героя Полачека это не покупка нужной вещи, а лишь удачная сделка, выгодное приобретение. Он вовсе не собирается ездить на мотоцикле. Но вскоре выясняется, что содержание мотоцикла сопряжено с большими материальными издержками; а для Михелупа любая трата — острый нож в сердце. Между тем на его голову обрушивается одно несчастье за другим: из-за мотоцикла его семья лишается возможности дешево провести часть лета у родственников; за использование мотоцикла, хоть он и стоит без употребления, нужно, оказывается, платить налог; из-за лишней уборки и тесноты в квартире уходит служанка; у Михелупа, расстроенного расходами, начинаются ссоры с женой; пытаясь избавиться от мотоцикла, несчастный бухгалтер становится жертвой мошенника. В конце концов, герою приходится искать для машины гараж, так как держать ее в квартире он больше не может, и шофера, потому что сам он управлять мотоциклом не умеет. Развязка носит трагикомический характер. На мотоцикл Михелупа налетает автомобиль богача, герой и его жена получают легкие ушибы, зато полученные супружеской парой отступные значительно превышают все понесенные убытки.

Михелуп вполне счастлив. Взамен мотоцикла он приобретает безобидный радиоприемник и, слушая речь Гитлера, самодовольно говорит: «Пан Гитлер! Бухгалтер Михелуп лишает вас слова!» Поворот рычажка — и Гитлер умолкает. Михелупу кажется, что его благополучию ничто не угрожает, политические события происходят где-то в другом мире и его не коснутся. Но читателю ясно, что именно такая позиция Михелупа и ему подобных способствовала трагедии Мюнхена, после которой многие из «маленьких людей» оказались в гитлеровских концлагерях.

Один из героев Полачека говорил: «Нравственно совершенные люди ценят лишь идеалы, но человека не видят. Для нас, грешников, человек ближе, чем идея». Вот почему идейной программой писателя было отсутствие всякой идейной программы. Не без влияния Карела Чапека он усвоил релятивистский взгляд на мир, что не мешало ему относиться к этому миру в высшей степени критически. Не идеализировал он и общественный климат в демократической Чехословацкой республике. «В этой стране, — писал Полачек не без горечи, — где слово „Отвага“ является предметом повседневной необходимости и где хнычут, что нет юмористов, которые бичевали бы злоупотребления, Шоу явно пришлось бы срочно собрать свои монатки. Сатирически бичевать разрешено только злоупотребления прошлого, например, разгул иезуитской реакции в эпоху тьмы. В остальном разрешено сатирически бичевать только извозчичьих кобыл, тещ да забывчивых профессоров». Свое политическое кредо Полачек порой выражал весьма неожиданным образом. На какие социальные обобщения, казалось бы, может навести обыкновенный мужской жилет? Но вот что пишет о нем чешский юморист: «Назначение жилета заключается в том, чтобы составлять переход между визиткой и брюками. Из этого видно, что характер у него компромиссный. Жилетка не любит крайностей, отдавая предпочтение надежному среднему пути. Если бы жилет решил приобщиться к политической жизни, было бы мало правдоподобно, чтобы он руководствовался тезисами Третьего Интернационала или на худой конец заразился настроениями поднимающих головы фашистских молодчиков… я уверен, что он склоняется скорее к либеральному третьему пути… Ибо назначение честного и сознающего свои обязанности жилета — нежно обнимать купол брюшка, которое в стремительном течении событий нашего мира означает твердую точку, имея каковую Архимед сдвинул бы земной шар».

Угроза «коричневой чумы», нависшая над Европой в середине 30-х годов, заставила Полачека серьезно задуматься над большими политическими и социальными проблемами эпохи. Он примыкает к широкому антифашистскому фронту, который объединил в то время все прогрессивные силы чешской интеллигенции. В фельетоне «Сгинь!», в котором Полачек обрушил язвительную силу своего сарказма на немецких гитлеровцев, франкистских мятежников в Испании и их чешских апологетов, мы читаем: «Год 1936-й будет жить в нашей памяти, как Отец Лжи. Его властью Правда была однажды ночью схвачена, подвергнута пыткам в подземельях Коричневого Дома, заточена в концлагерь и, наконец, расстреляна при попытке к бегству. Правда была объявлена врагом человечества, хулой на честь нации и вообще историческим пережитком (…).

Когда-то давно нашими национальными цветами были красный и белый. Год 1936-й ввел иную моду: патриотическими цветами стали черный и коричневый. Черный — цвет фашистских рубашек и испанских мавров, коричневый — цвет Гитлера (…).

Год 1936-й посеял ложь. Какой урожай взрастет из этого посева? Готовьте противогазы!»

Наметившаяся в романе «Михелуп и мотоцикл» тема: «мещанство и фашизм» — получает развитие в сатирической эпопее о судьбах мелкой чешской буржуазии с кануна первой мировой войны до периода возникновения независимого чехословацкого государства. Почву, на которой в конечном счете вырос чешский фашизм, писатель видит в косной психологии провинциального мещанства. Причем психология эта, по мнению Полачека, вовсе не являлась специфической чертой глухого захолустья. Она отравляла общественную атмосферу всей довоенной Чехии, которая была тогда большой провинцией Австро-Венгрии. Полачек успел опубликовать лишь четыре тома из предполагавшейся пенталогии: «Провинциальный город» (1936), «Герои идут в бой» (1936); «Подземный город» (1937), «Распродано» (1939). Однако актуальная политическая направленность всего цикла вырисовывается в них достаточно четко. Своекорыстие и зависть, самодовольная заносчивость и трусливое раболепие, политическая беспринципность и пустое фразерство, злобный шовинизм и преклонение перед духом казармы — все это не только в прошлом. И не только в прошлом — угроза войны.