Бог в человеческом обличье - Коган Татьяна Васильевна. Страница 24

Он не помнил, когда чувствовал себя так паршиво. Кем бы ни являлись его похитители, они умели ломать.

– Да ответьте же, мать вашу! Просто скажите, что у меня есть еще сутки! – заорал он во все горло.

В щель скользнула записка.

«У вас есть сутки», – значилось в ней.

Илья осел на пол и закрыл руками лицо. Голова опустела, словно кто-то вымел из нее все мысли одним резким, небрежным движением. Несколько минут он ни о чем не думал, медленно приходя в себя. Тюремщики потрудились узнать о пленнике исчерпывающую информацию и нажимали на самые больные точки. Они отлично подготовились. Браво!

Илья отчетливо скрипнул зубами. Он не допустит, чтобы кто-нибудь пострадал. Сдохнет, но удовлетворит чертовых меломанов. Придумает песню, которая заставит их вопить от восторга, чего бы это ни стоило!

Он оторвал ладони от лица. Его слуха коснулась отдаленная мелодия. Она звучала где-то за дверью и так тихо, что едва угадывалась. Там, за стенами подвала, у кого-то хороший вкус. Было трудно идентифицировать произведение и композитора, но Крестовский интуитивно улавливал классическое роковое звучание. Некоторое время он напряженно прислушивался. Он почти вспомнил название композиции, но мелодия неожиданно оборвалась.

Глава 15

Еще несколько минут игры на гитаре – и пальцы перестанут двигаться, а мозг взорвется. Илья не знал точно, сколько часов не отрывался от инструмента, пытаясь выдавить из себя что-нибудь стоящее. Должно быть, много. Потому что подушечки пальцев жгло огнем, а суставы одеревенели от напряжения.

Он из кожи вон лез от усердия, но если раньше вдохновение стремилось к нулю, то теперь ушло в минус. Любой аккорд казался неправильным и неуместным. Какую бы мелодию Илья ни наигрывал – все звучало фальшиво. Диссонансы резали слух, каждая нота причиняла страдание. Долбаная Муза! Он ведь не требовал от нее шедевра. Он хотел просто хорошую мелодию. Второй раз скормить похитителям третьесортный материал не получится. Они явно разбирались в качественной музыке. Зачем только она им понадобилась?

Илья отложил гитару в сторону, заметив, как мелко подрагивают руки. Такими темпами он скоро превратится в невротика. Неплохо его обработали. Он усмехнулся, подавляя желание закричать.

Они сейчас за ним наблюдают и здорово веселятся. Еще бы, такое развлечение! Добиваться от человека покорности, угрожая расправой над близкими. Комедия.

По спине пробежал холодок. А что, если он не справится? Да, он чуть ли наизнанку не выворачивается, но где результат? У Ильи нет не то что внятной мелодии, – даже намека. А ведь потребуется еще и текст.

«Ну что, парень, с кем ты готов расстаться? Может, с женой? Ты все равно уже давно не питаешь к ней страсти. О разводе поди подумывал? А тут смотри, какое простое решение. Нет? Все-таки не жену? Тогда друга. У тебя, собственно, только двое друзей – Матвей да Андрюха. Жаль, конечно, кого-то терять. Но ведь один останется. Лучше, чем ничего, верно? Кто для группы более незаменим?»

Крестовский остервенело потер виски, пытаясь прогнать из головы издевательский голос. Нельзя кого-то выбрать. Невозможно. Он должен сочинить песню. Он делал это десятки раз. Сможет и теперь. Ничего экстремального похитители не требуют. Всего лишь долбаную песню!

Часов как назло нет. Нельзя прикинуть, сколько осталось времени. И желудок урчит от голода. На кону человеческая жизнь, а организму подавай еды! Илья сел за синтезатор и коснулся клавиш, начав наигрывать то одну мелодию, то другую, перескакивая с аккорда на аккорд, меняя ритм и тональность. И вдруг не выдержал, стукнул кулаком по клавишам, отчего синтезатор жалобно застонал и покачнулся.

В комнате было душно. Спертый воздух действовал на и без того напряженные нервы. Ни пространства, ни общения, ни определенности. В тюрьме хотя бы на прогулку выводят и позволяют беседовать с другими заключенными. Кроме того, в тюрьме ты знаешь, когда выйдешь на свободу. А здесь… Илья чувствовал, что начинает медленно закипать.

– Послушайте, – звенящим от напряжения голосом прокричал он. – Я намерен выполнить ваше задание, но у меня начинается приступ клаустрофобии. Выведите меня на воздух! Хотя бы на пять минут!

Крестовский понимал, что не имеет права ничего просить, не в том он положении. Да и не пойдут похитители на поводу у прихоти пленника. Но он испытывал физическую потребность поговорить – даже если это был разговор с самим собой.

Если подумать, бездействие – одно из самых страшных наказаний. Илюша Крестовский с детства не мог долго усидеть на одном месте. В школе едва выдерживал сорок пять минут урока и по звонку первым выбегал из класса. Его поведение постоянно вызывало нарекания со стороны педагогов; только учитель по физкультуре ладил с гиперактивным ребенком.

Отдавая сына в музыкальную школу, родители не надеялись, что он там надолго задержится. Но, к их величайшему удивлению, Илья увлекся фортепиано сразу и бесповоротно. Без устали повторял гаммы, этюды, пьесы, обгоняя по успеваемости одноклассников. Его будоражила возможность извлекать из неодушевленного предмета пронзительные живые мелодии. Илюша схватывал все на лету. Преподаватели пророчили ему успешную карьеру пианиста. Но однажды утром он проснулся и понял, что больше не хочет ходить в музыкальную школу. Надоело.

Родители сердились, педагоги недоумевали. Илья должен был стыдиться, ибо обманул ожидания многих людей. В него вложили столько труда! Неблагодарный, черствый мальчишка! Он еще раскается в глупом решении, но будет, конечно же, поздно.

Илья никогда не жалел о своем поступке. Он бросил музыкальную школу, а не музыку.

Года три назад, когда группа «Waterfall» уже приобрела известность, Илья решил навестить единственного человека, который с пониманием воспринял его уход из музыкальной школы. Николай Иванович, преподаватель по сольфеджио, бодрый старик с внимательным взглядом… Он всегда твердил Крестовскому, что тот слишком стремителен и непостоянен. И если не обуздает свой нрав, вряд ли его союз с фортепиано продлится долго.

– Ты не умеешь остановиться в нужный момент, – тихо говорил Николай Иванович, глядя поверх очков в толстой оправе. – Ты боишься тишины и неподвижности. Зря, Илюша. Пауза – тоже музыка.

Илья хотел сказать учителю, что, несмотря на свои «стремительность и непостоянство», он кое-чего добился. И что пауза – бессмысленная трата времени и отговорка лентяев. Однако пообщаться им в тот раз не удалось. Николай Иванович умер двумя годами ранее.

Дверь в подвал распахнулась. Двое громил в масках с прорезями для глаз остановились на верхней площадке. Один направил на Илью пистолет и кивнул головой на выход.

Сердце бешено заколотилось, адреналин ударил в кровь. Илья впервые отчетливо увидел похитителей – пусть их лица и были закрыты. Оружие имелось только у одного. У второго на поясе болталась телескопическая дубинка.

А что, если…

Илья медленно двинулся к лестнице. Поднялся по ступеням. Почти поравнявшись с тюремщиками, сделал резкий выпад в сторону, выбивая из рук направленный на него пистолет. И сразу же ударил. Двое замешкались лишь на мгновение, растерявшись от неожиданной атаки. Илье удалось нанести еще один удар, впечатав кулак прямо в блестевший в прорези маски глаз. Бок пронзила острая боль. Илье сделали подсечку, он потерял равновесие, но, прежде чем упасть с лестницы, вцепился в одного из противников и увлек его за собой. Они покатились по ступеням, не переставая молотить друг друга. Черная маска съехала с глаз, лишив врага зрения. Илья поспешил воспользоваться удачей и со всей силы рубанул кулакам в квадратную челюсть. Голова громилы мотнулась назад, стукнулась о край ступени. Илья вскочил на ноги, намереваясь кинуться на второго противника, и замер на месте. Блестящее дуло пистолета целилось ему в переносицу.

Бугай харкнул на пол кровавой слюной, отцепил от пояса наручники и швырнул их Илье. Браслеты стукнулись о его бедро и упали на нижнюю ступеньку, коротко звякнув.