Петербург – столица русской гвардии. История гвардейских подразделений. Структура войск. Боевые дейс - Алмазов Борис Александрович. Страница 78

Его родной племянник Андрей Андреевич таких чинов не достиг, вышел в отставку поручиком и поселился в Бежецком уезде Тверской губернии, где ему досталась по наследству деревня с 20 душами крестьян, и состоял в законном браке с Елизаветой Андреевной, в девичестве Ветлицкой (1750–1820).

23 сентября 1769 г. у супругов родился сын Алексей. Главное влияние на развитие его характера оказала мать, которую Аракчеев всю свою жизнь боготворил. По нынешним временам совсем юная Елизавета Андреевна (при рождении первенца ей исполнилось 19 лет) оказалась образцовой матерью. Она неустанно заботилась о том, чтобы он был набожен, умел «обращаться в постоянной деятельности», был педантично аккуратен и бережлив, умел повиноваться и усвоил себе привычку толково предъявлять требования к «людям». Все эти требования хорошо и прочно были усвоены Аракчеевым, так как наглядно диктовались ему условиями жизни бедной дворянской семьи, желавшей «жить прилично». Первоначальное образование Алексея Аракчеева состояло в изучении под руководством сельского дьячка русской грамоты и арифметики, которую «полюбил до страсти» и усердно занимался ею.

Когда ему шел 11-й год, к соседнему помещику, отставному прапорщику Корсакову, приехали в отпуск два его сына, кадеты Артиллерийского и Инженерного шляхетного корпуса, [125] и деревенский мальчик «не мог наслушаться их рассказам о лагере, учениях, стрельбе из пушек». «Особенно поразили меня, – признавался он впоследствии, – их красные мундиры с черными бархатными лацканами. Мне казались они какими-то особенными, высшими существами. Я не отходил от них ни на шаг». Вернувшись домой, он был, по его выражению, все время «в лихорадке» и, бросившись на колени перед отцом, просил отдать его в Корпус.

Но прошло два года, прежде чем мечта осуществилось. Причина – бедность. Только в январе 1783 г. «на долгих» отец с сыном и слугой отправились в столицу. Прибыв в Петербург и наняв на Ямской на постоялом дворе угол за перегородкой, Аракчеевы 10 дней непрерывно ходили в канцелярию Корпуса, пока, наконец, добились, что 28 января 1783 г. прошение их было принято. Затем началось ожидание «резолюции». Месяцы шли один за другим, наступил, наконец, и июль, между тем положение Аракчеевых становилось день ото дня все тяжелее, небольшие средства их быстро иссякали. Они жили впроголодь, продали постепенно всю свою зимнюю одежду и, наконец, нужда заставила их принять даже милостыню, которую им подал, в числе прочих бедных, митрополит Гавриил. Аракчеев впоследствии рассказывал, что когда отец его «поднес полученный им рубль к глазам», то «сжал его и горько заплакал», и что сам он также не выдержал и заплакал. 18 июля 1783 г. Аракчеевы издержали все до последнего гроша, и на другой день, голодные, снова явились за справкой в Корпус. Отчаяние придало сыну столько храбрости, что он, совершенно неожиданно для отца, увидев генерала Мелиссино, [126] подошел к нему и, рыдая, сказал: «Ваше превосходительство, примите меня в кадеты… Нам придется умереть с голоду… мы ждать более не можем… вечно буду вам благодарен и буду за вас Богу молиться».

Рыдания мальчика остановил директор, который выслушал отца, тут же написал записку в канцелярию Корпуса о зачислении Алексея Аракчеева в кадеты. 19 июля стало для Аракчеева счастливым днем, несмотря на то что с утра он ничего не ел и что отцу не на что было поставить в церкви свечку, потому «Бога благодарили земными поклонами». «Этот урок бедности и беспомощного состояния», по собственному признанию Аракчеева, сильно на него подействовал: впоследствии он строго требовал, чтобы «резолюции» по просьбам исходили без задержки…

В Корпусе Аракчеев быстро выдвинулся в ряды лучших кадет и через 7 месяцев переведен «в верхние классы», а затем в течение 1784 г. произведен: 9 февраля – в капралы, 21 апреля – в фурьеры и 27 сентября – в сержанты. Благодаря полученным в родительском доме прочным основам мировоззрения и воспитания он без всяких особых наставлений быстро стал образцовым кадетом, и ему уже в эти годы стали поручать обучение слабых по фронту и по наукам товарищей. Легенда гласит, что Аракчеев «круто поворачивал подчиненных и тычков не щадил» и что в 15–16 лет он «выказывал над кадетами нестерпимое зверство». Позднее литературное происхождение этого предания выдает то обстоятельство, что во времена службы Аракчеева сержантом кадетов драли как сидоровых коз постоянно: «Секли за все и про все, секли часто и больно, а за тычками никто не гонялся», [127] так что нестерпимого зверства, придуманного недругами Аракчеева, в действительности не наблюдалось.

На самом деле было все наоборот. Сверстники, которые в своих имениях были лучше кормлены, а стало быть, сильнее, били Аракчеева чуть ли не ежедневно. По его собственным воспоминаниям, он спал на залитой слезами подушке. Но он устоял, не сломался и тяжелейшие обстоятельства тогдашней своей жизни перетерпел и преодолел!

В августе 1786 г. сержант Аракчеев награжден «За отличие» серебряной вызолоченной медалью, которая носилась в петлице на цепочке, а 17 сентября 1787 г. произведен в поручики армии, но с оставлением при Корпусе репетитором и учителем арифметики и геометрии, а потом и артиллерии. Кроме того, Аракчееву поручено заведывание Корпусной библиотекой, которая по подбору специальных книг считалась одной из лучших. Библиотекарская деятельность, можно думать, развила в нем любовь к книгам и зародила в нем мысль создать свою библиотеку.

Сказанное развенчивает еще одну ложь об Аракчееве как о человеке непросвещенном: «Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания». [128] Что ж это он тогда с молодых и голодных лет своих значительную часть жалованья тратил на книги? В личной его библиотеке, которую он собирал 30 лет, в 1810 г. было 11 тысяч томов прочитанных книг самого разного содержания.

Вот очень характерное для него высказывание, сделанное при формировании им, Аракчеевым(!), офицерских библиотек: «Чтение полезных книг в свободное время есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера, оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и Отечеству».

Сейчас, по прошествии столь долгого времени, является возможность непредвзято судить о характере Аракчеева и о причинах, его сформировавших. В отличие от своих однокашников и впоследствии однополчан, он не только не имел, так сказать, «тылов» – имения, любого другого имущественного благополучия, но от своего ничтожного по тем временам жалованья отрывал крохи для помощи родителям и братьям. С 1780 г. он дает частные уроки детям графа Салтыкова. Все полученные от репетиторства деньги отсылает домой на содержание братьев. Бедность, стоявшая над ним, как колокол, незнатность происхождения, православная нравственность и, разумеется, сержантский чин отдаляли его от товарищей по Корпусу.

Как-то забывается, что известный нам портрет Аракчеева, кисти Доу, висящий в Военной галерее Зимнего дворца, относится к тем годам, когда он был всесильным военным министром, он облачен в военный мундир нового времени, острижен и причесан по моде начала XIX в., а служить-то он начинал в XVIII в. – времени красных каблуков, кружевных манжет, завитых напудренных париков, помады и мушек, вероятно, никак не сочетавшихся с его «корявой», по высказыванию современников, внешностью, какая не позволяла рассчитывать на благосклонное внимание дам и вообще претендовать на какое-нибудь «приличное положение в обществе».

Однако его природная, поистине бешеная энергия должна была в чем-то воплотиться, и она нашла себе применение. Искренне набожный, всю жизнь аскетичный в быту, Алексей Аракчеев все помыслы свои и всю жизнь свою отдал воинской службе. Как это ни удивительно звучит в применении к сформировавшемуся столетиями мнению об Аракчееве, он сыграл огромную роль как педагог, как теоретик и практик военного дела.