Предания о самураях - Бенневиль Джеймс С.. Страница 57

Тэрутэ спокойно переступила порог дома Мантё, как раз когда прозвучал звон вечернего часа монастырского колокола. Почерневшая от ярости О’Кабэ впустила ее в комнату к Мантё с О’Наги. Пред ними предстала живая и здоровая несостоявшаяся жертва. Кто из многочисленных спорщиков предложил бы за нее максимальную ставку пари? Долой эту униформу кухарки! О’Наги носила самые изысканные и дорогие одежды из сундуков ее дома.

На приветствие Кохаги Мантё плотно сжал губы от ярости. А тут еще появились банто и кодзо дома, принесшие нанамоно. Сдерживать себя у него уже больше не было сил. «Как, Кохаги, ты смогла на одну-единственную тёмоку купить товаров стоимостью несколько иен? Один только омар стоит во много раз дороже ценности этой монеты. Отвечай и не смей лукавить. Не пытайся мне лгать, ведь тут не обошлось без тайного любовника, снабдившего тебя деньгами. Ты обсчитываешь меня, отнимаешь у моего дома деньги». Тэрутэ ответила ему так: «На самом деле, уважаемый хозяин, дело это совсем простое. За вашу монетку тёмоку сыновья земледельцев насобирали на горе комацу, мадакэ и ябукодзи. Я продала их или обменяла на остальные нужные товары. Тем самым ваша Кохаги успешно справилась с поручением». – «А где же вырученные тобой деньги; ты можешь доказать свою сообразительность, предъявив их мне?» – «Нет, хозяин, все оставшиеся деньги я положила в ящик для пожертвований в Каннон-до у Кагами-икэ, что находится в конце деревни». От возбуждения Мантё буквально взревел. Он выскочил в сад и, схватив Кохаги, бросил ее на землю. «Ах ты, воровка! Твои заработки принадлежат твоему хозяину, которого ты ограбила. Тот комацу принадлежал хозяину горы. Понятно, что матибугё приговорит тебя к положению рабыни, если не к смерти. Но Мантё будет рассчитывать как раз на наказание. Получай! И еще, еще!» Сдерживаемая им ярость прорвалась наружу. Бросившись на несчастную девушку, он принялся жестоко избивать ее кулаками. Потом стал пинать. Даже О’Наги попыталась его утихомирить. «Мантё-доно, подумай сам! Ты же наносишь ущерб своей собственности. Накажи ее, но как-то помягче. Старайся не изуродовать ее лицо. Пинай ее ноги и бей по спине. Тем самым, излив свою ярость, ты сэкономишь на кармане». Такой совет пришелся Мантё по душе. На мольбы Тэрутэ о пощаде он ответил ударами, наносимыми в соответствии с квалифицированными подсказками двух злобных старух и своего собственного пыла. О’Кабэ приготовилась было спрыгнуть вниз для оказания прямой практической помощи. Вместо этого она издала вопль ужаса. Мантё услышал над ухом свирепое пыхтение, а также почувствовал на шее жаркое дыхание. Затем кто-то обхватил его за талию, оторвал от земли и встряхнул, как кот встряхивает крысу. Из-за хлева показался Оникагэ и стал приближаться к нашей парочке. Именно устами этого мощного зверя зверь человеческий просил помощи, которую мужчины не осмелились предоставить. Прибежавшие на голос О’Кабэ, они толпились, но жестоким ударом копыта каждый из них отбрасывался в сторону, если пытался приблизиться к коню. Затем Оникагэ, игриво пританцовывая, поскакал к выступу в стене, находившемуся в центре двора. Все ждали, что мозги Мантё забрызгают двор не только внутри, но и снаружи. При таком радикальном повороте событий послышался властный голос: «Оникагэ! Оникагэ! Опять ты проказничаешь?» Так самурай попрекал своего скакуна. Конь осторожно опустил на землю стонущего Мантё, побитого и неспособного пошевелиться, а потом поставил на него свое копыто. «Что тут произошло?» – спросил Сукэсигэ. Он обратился и к своему коню, и к окружавшим место действия людям. Мантё ответил так: «Ах! Сэнсэй-доно, какого же жестокого зверя вы завели! Прошу вас привязать его понадежнее или отправить куда-нибудь еще. Эту вот женщину я послал купить нанамоно, а она меня обворовала. Мантё как раз занимался ее наказанием, а его так сильно покалечили». Сукэсигэ посмотрел на нечто бесформенное – это лежала несчастная Тэрутэ. У этого дома давно существовала дурная репутация из-за частых ссор его обитателей, так что Сукэсигэ совсем не хотелось углубляться в причины происшедшего. «И как же она тебя обворовала?» – все-таки спросил он. Мантё изложил свое видение дела. Он от души постарался выложить все, что наболело от общения с Кохаги. Он поведал о ее упорстве по сохранению целомудрия, а также о своих собственных ухищрениях, когда пытался ее опорочить. Выслушав рассказ о бедах, выпавших на долю девушки, Сукэсигэ испытал не просто жалость: теперь им овладела ярость. Ханван для вынесения вердикта уселся на сруб колодца. Он смотрел холодными глазами; каждый вопрос отдавался болью. В конечном счете он сказал: «То, что ничего плохого тебе не сделали, понятно любому честному человеку. Наоборот, ты сам изобретал самые подлые методы притеснения девушки. Приобретя для тебя нанамоно, она с лихвой оплатила все, что задолжала твоему дому, ведь, отправив девушку за покупками с одной-единственной монеткой тёмоку мон, ты просто поиздевался над нею. Что же касается земли горы, то всем известно, что она числится общей собственностью. Если кто-то хочет пожаловаться, пусть идет к родителям мальчишек, собравших растения, к жрецу, посоветовавшему такой порядок действий. – Потом сказал резко: – Просто эта женщина не для тебя. Прошу назвать цену за нее. Сэнсэй Сотан лично должен выдвинуть предложение».

При имени знаменитого в округе мужчины и художника Мантё уважительно склонил голову; он бы испугался, если мог. «Честно говоря, я заплатил за нее пять сотен гуанов. Она стоит в два раза больше, но торговаться не приходится, и Мантё готов расстаться с нею по себестоимости». Сукэсигэ сказал: «За портрет Нарихиры Асона этот Сотан в виде дара смотрителя храма получил три сотни гуанов. Он может предложить тебе как раз эту сумму. Вот она. Прими ее без возражений». Но тут Мантё, что называется, уперся; его отказ прозвучал весьма эмоционально. «Я не могу согласиться на сумму меньше той, что заплатил сам при покупке товара. Отношение матибугё к моему дому всегда было дружеским. Он воспримет это дело совсем по-другому». Сукэсигэ вздохнул: «Эх! Совсем недавно ты тоже вел себя совсем иначе. Пожалуй, Оникагэ должен сам во всем разобраться». Он подал знак своему коню. Мантё, снова подвешенный за пояс, почувствовал, как за его спиной стиснулись зубы зверя. Он буквально завопил от ужаса. Конь пока что нежно его встряхнул. Сукэсигэ рассмеялся. Тут вперед выступила О’Наги: «Прошу хозяина взять в толк. Спасти тебя не представляется возможным, и нам дорога твоя жизнь. Судьба – штука изменчивая, и сэнсэй Сотан может заплатить Мантё не только деньгами». Ханако искренне жалела эту девушку, совсем как кое-кого из остальных родственников ее дома. Честно говоря, она молила искренне и мило. Даже самому Сукэсигэ так подумалось. Мантё угрюмо уступил: «Пусть будет по-вашему. Приглашаю всех присутствующих в свидетели сделки. За три сотни гуанов эта девушка переходит к сэнсэю-доно. Забудем все зло». Сукэсигэ подал сигнал, и конь отпустил свою жертву. Мантё со стуком ударился о землю. Сукэсигэ передал мешочек с золотым песком в руки банто по имени Манкэи. Тот сказал: «Позвольте позаботиться о ваших забытых до поры до времени ранах. Примите ванну и наложите превосходный заживляющий крем, принадлежащий Сотану, и через час вы почувствуете заново родившимся. Вашего коня мы привяжем покрепче. Пожалуйста, прикажите женщинам заняться покупками Сотана. На самом деле она явно нуждается в заботе гораздо больше, чем вы сами, милостивый государь. С ней обошлись совсем немилосердно». Мантё пробурчал свое согласие на все. Его напугало имя постояльца, при этом повысилась самооценка, а возмущение постепенно прошло. Кохаги подняли и унесли не замеченной со стороны Сукэсигэ. Его больше всего заботило назначенное на ночь свидание и поведение Оникагэ. Он лично отвел своего коня-победителя в предназначенное для него стойло.

Глава 15

Сэнсэй Сотан

Как же так получилось, что Сукэсигэ под именем Сотан оказался на постоялом дворе Мантё? Если отвлечься от случайности нахождения там, его роль определялась задачами политики властей того времени. Как известно, в 30 году периода Оэй (1423) Ёсимоти прилагал серьезные усилия, чтобы договориться с Мотиудзи, окопавшимся в Камакуре. Чтобы случайно не обидеть Муромати Бакуфу в Киото, было принято решение послать разрозненные отряды рото Огури в несколько городов между Футю (Сумпу или Сидзуока) и Оцу, а также поручить им следить за обстановкой, что на данном оживленном пути особого труда не составляло. Сам Сукэсигэ в сопровождении Мито-но Котаро отправился в деревню Аямэ, находившуюся недалеко от Аохаки. Здесь он стал выдавать себя за бедного учителя рисования и каллиграфии. Тем временем братья Асукэ из Яхаги пристально изучали события в Киото, ведь мало кто мог уверенно сказать, насколько далеко может зайти Ёсимоти со своим примиренческим настроем в отношениях с Мотиудзи.