Ледяной рыцарь - Леванова Татьяна Сергеевна. Страница 17
Маша никогда в жизни не валялась на сене, только читала об этом в книжках. Девочка с разбегу бросилась в сухую травянистую кучу, зарылась в нее, как в пуховые одеяла, но полежать в свое удовольствие не смогла – мягкое душистое сено кололось намного сильнее грубого шерстяного свитера. Кое-как свернувшись клубочком на сброшенной кожаной куртке, девочка начала дремать. Вернее, сначала ей казалось, что она вообще не уснет, придется спокойно дожидаться утра. Днем в деревне безопаснее, наверняка, кроме собак, есть кому бродить по тропинкам. Но сон все-таки сморил ее.
Под утро кто-то тихо отодвинул засов на двери, осторожно ступая, вошел в коровник. Маша и спала и не спала, она все хорошо слышала и видела, но отчего-то не могла двинуться с места. Вошедшая была женщиной невысокого роста, но стройной и сильной. Она держала фонарь, Маша видела лишь ее силуэт, небрежно заплетенные косы, длинное платье, шубу с капюшоном, наброшенную на плечи…
Ужас сковал сердце Маши. В коровник вошла Рыкоса.
Конечно! В отличие от Мохнатко, она не побоялась пройти в деревню.
Что-то громко звякнуло – неужели лезвие кинжала?
– Нет, пожалуйста, не трогайте меня! – еле разомкнув губы, пробормотала Маша, отползая в угол.
Женщина повела фонарем в ее сторону. При колеблющемся желтом свете девочка с жадностью рассматривала незнакомое лицо – мягкое и грустное. Не Рыкоса. Женщина задела ногой принесенные ведра – они снова громко звякнули.
– Маленькая… Как ты сюда попала? Кто тебя обидел? Пойдем, пойдем, оладушку дам…
Ласково уговаривая, женщина взяла плохо соображающую со сна Машу за руку и повела в дом, оставив ведра в коровнике. Усадила за стол, поставила перед ней тарелку пышных, покрытых золотистой корочкой оладий, миску с топленым маслом.
– Кушай, деточка, не бойся. Кроме меня, здесь никого нет. Кушай, я пойду, подою Зорьку, скоро вернусь.
Маша смущенно кивнула, забыв поблагодарить. Она взялась было за оладушку и вдруг увидела, какие у нее черные пальцы. Воды не было видно, выйти из дому вытереть руки о снег она побоялась, пришлось есть прямо с тарелки, ртом, кусая зубами ноздреватую податливую мякоть.
– Совсем дикарка! – всплеснула руками хозяйка, входя в дом с ведром, полным белого, пахучего молока.
– У меня просто руки грязные, – оправдывалась Маша. – Спасибо большое…
– А я баньку истоплю, вот вся и вымоешься! – предложила хозяйка. – Тебя как зовут?
– Маша…
– Ну надо же, и я Маша! Судьба… Вот же послали Звезды тезку мне в утешение, на старости-то лет. Детей не дали, хозяин мой к дикушкам подался, так хоть тебе пригожусь! Зови меня тетка Марья. Я пойду баньку топить, а ты вон в тот сундук загляни, одежку подбери, не то стыдоба смотреть, ноги голые…
Хозяйка заторопилась, а Маша оглядела себя – после вчерашних приключений штаны и свитер, выданные дикушками, превратились в лохмотья. В общем-то, Маша как Сквозняк могла бы их починить щелчком пальцев, но как потом объяснить добрейшей тетке Марье, откуда взялись новые вещи? Сундук оказался набит добром, судя по всему, у простых людей так же, как и у чистопородных, мода не менялась веками. Маша вытащила на свет несколько линялых сарафанов, богато расшитых бисером по подолу, ворох вязаных кофт с деревянными пуговицами, тьму-тьмущую шерстяных носков. И все-таки она нашла в этой груде старья красоту – из черной шерсти кофту изящного силуэта, удивительной вязки, напоминающей птичьи перья. Подобрала под стать ей штаны, а к ним – вязаную юбку, на которой были вышиты подсолнухи, листья, бабочки.
– Положи кофту, я на ней потом птичек бисером вышью… – посоветовала вернувшаяся тетка Марья.
– Не надо птичек, – попросила Маша, – мне очень нравится, можно мне это надеть?
– Ну прямо как не девочка, ненарядно, – вздохнула хозяйка, – ну да ладно, если хочется. Шерсть черной овцы уж очень хороша, мне ее подружка дала целый мешок. Носи на здоровье.
Пока топилась банька, Маша помогала тетке Марье варить щи из кислой капусты в черном прокопченном чугунке, в печке.
Потом тетка Марья дала Маше в руки стопку льняных полотенец – не таких больших, как простыни в замке, а также одежду и крынку с густым, как крем, самоваренным мылом и велела идти по двору, никуда не сворачивая, по узкой, протоптанной тропинке, к маленькой черной баньке.
– А ваша собака? – Маша вспомнила здоровенную будку.
– Да уж лет двадцать нет у меня никакой живности, корова только, кормилица, да куры. Ни кошки, ни собаки, – вздохнула тетка Марья, и тут же голос ее стал более строгим: – Ты вот что, к баньке иди, можешь войти в предбанник, приготовиться, но одна в первый пар не ходи, соседка не любит…
– Соседка? В вашей бане моется? – не поняла Маша.
Тетка Марья оглянулась по сторонам, потом шепнула Маше на ухо:
– Банница, хозяйка банная, нечистая сила то есть. Она у меня ничего, хорошая, баньку в чистоте держит, от огня бережет, кикимор не пущает. Но своенравная. Ее лучше слушаться, пока ты в бане, делай все в точности, как она велит. Иди, меня дожидайся, я тут управлюсь и прибегу.
«Нечистая сила», – фыркнула про себя Маша. Бабушка у нее тоже сказки рассказывала, при переезде с квартиры на квартиру домового с собой приглашала.
Девочка быстро разделась в предбаннике, сняла и каменные бусы с портретом венцессы, оставшись лишь в рубахе и шерстяных носках, потому что по полу сильно дуло. Стоять в холодном тесном предбаннике ей было скучно. В крохотное окошко, затянутое мутной пленкой бычьего пузыря, света почти не проникало. «Долго мне еще ждать, внутри хоть погреюсь», – решила девочка, взяла мыло, открыла низкую дверь и переступила через порог.
Внутри, в густых клубах пара, спиной к двери на полке сидела женщина с густыми нечесаными волосами, ногу она держала в тазике или шайке.
– Как зашла, так и выйди! – приказала женщина низким звучным голосом.
– Извините… – Девочка замерла в смущении, гадая, кто бы это мог быть.
В ответ на ее слова женщина вынула ногу из тазика и топнула ею об пол. Между пальцами были странные кожаные складки – перепонки. Женщина медленно стала поворачиваться к девочке. Как зачарованная, Маша смотрела на то, как открываются бугристый лоб, одутловатые щеки, крупный нос. Пар сгущался, давил, наполнял легкие, словно ватой. По углам зачавкало, зачмокало, меж бревен принялись протискиваться лягушки и плюхаться на пол. И вдруг девочке стало очень страшно при мысли о том, что она увидит сейчас глаза этой странной женщины. Она шевельнулась, чтобы повернуться и выбежать из бани…
– Как вошла, так и выйди! – повторила женщина громче.
Маша, вспомнив наказ тетки Марьи делать все в точности так, как велит банница, перенесла ногу обратно через порог, вышла, закрыла дверь, потом попятилась на улицу, спиной вперед спустилась с крыльца, угодила ногами в шерстяных носках в сугроб и только тогда завопила от испуга. На крик выскочила тетка Марья.
– Что? Что? Банница? Обидела, напугала, что?
– Ничего, – клацнув зубами, ответила девочка. – Сказала только, как зашла, так и выйди, я так и вышла.
– Ох ты горюшко, кто же с соседями шутит, зачем меня не послушалась! – запричитала хозяйка. – Хорошо еще отделалась.
Она скинула с плеч шубу, укутала в нее Машу и велела сидеть на крыльце, а сама побежала в дом и вернулась с внушительным веником сухой полыни.
– Держи половину!
– Мы что, будем с ней драться? – испугалась девочка.
– Просто утихомирим, надо же нам помыться. Иди за мной!
В предбаннике тетка Марья только скинула валенки и сразу поспешила внутрь:
– Ты, соседушка, не серчай, вот те полынь, на время сгинь. Девка у меня несмышленая, в бане мыться неученая, дикарка, прости по первому разу, в другой – наука будет.
Приговаривая, женщина принялась мести пол, полки, даже печку, пучком полыни. В бане было светло, чисто, ни следа лягушек, только пар по-прежнему клубился, словно дым. Помедлив, Маша сбросила шубу и последовала ее примеру.
– Ты тоже, дочка, поберегись. Тут соседушков много, в бане банница, в доме домовой, во дворе дворовой, в поленнице дровяной, на сеновале сушняк, в печке огневик, со всеми ладить надо. А не поладишь с соседями – отдавать придется. Как мне тогда с хозяйством одной управиться? А ну как заместо них нечисть вредная появится, кикиморы с барабашками, избу палить придется. Наперед слушай, что тебе говорят.