У обелиска (сборник) - Перумов Ник. Страница 56
Нона разрыдалась, снова в бессилии опускаясь на стул. Нянька, все еще сердито пыхтя, обняла ее за плечи, укрыла одеялом, закутала, как куклу.
– Будет тебе, будет. Будет плакать. Наговорила глупая старуха, а ты и к сердцу принимаешь. Не принимай, брось.
В дверь постучали. Нона тотчас сбросила с головы одеяло, метнулась к зеркалу – привести в порядок волосы. Нянька принялась собирать постельное.
Стук повторился.
Плеснув на ладонь из чайника, Нона потерла лицо, открыла дверь. На пороге стоял Крапкин. Пальто его было застегнуто криво, папка в руках трепетала как живая, словно готова лететь, глаза мага за стеклышками очков были красны. На одном стеклышке виднелся отчетливый след пальца.
– Вот, Нона Васильевна… – заговорил он, – какой беды я наделал!
Нянька подхватила в один большой ворох одеяла и белье и выволокла за дверь, оставляя воспитанницу наедине с магом.
Он отдал Ноне папку. Она, забыв обо всем, бросилась перелистывать документы. Выписку из протокола заседания совета факультета полевой магии Института военной и общей магии имени Ленина с обсуждением теории Крапкина, снабженную язвительными пометками на полях и рукописной внизу резолюцией декана: «Бездоказательный бред». Рецензии нескольких магопрактиков из их НИИ – сплошь отрицательные, от едко-саркастических до полных жалости к талантливому коллеге, пошедшему по ложному пути. Несколько отчетов о лабораторных и полевых испытаниях разных исследовательских групп, заключающих данные, расходящиеся с теорией Крапкина.
– Там еще ответ из Министерства. В коричневом конверте, – подсказал Леонид Яковлевич сдавленным голосом.
– Отстранить на полгода? – не поверила глазам Нона. – От практических экспериментов и исследований, касающихся «слизи»?! Но почему? Мы должны это опротестовать. Ведь руководство знало о ваших исследованиях, все данные были известны, а теперь вам одному отвечать?!
– Ошибся я, Нона Васильевна. Вы правильно говорили об ошибках – смелый человек свои промахи признает. Вот и я готов признать. Не отнимайте хоть этого – последней смелости. Из-за меня, моей глупой самонадеянности и торопливости люди, которых могла бы спасти ваша племянница, теперь погибнут. Я так виноват перед ней, и перед вами и Зоей Васильевной виноват. Я заставил вас поверить моим скоропалительным выводам и разрушил вашу семью. Мне нет прощения, Нона Васильевна. Какие полгода? Всю жизнь я буду искупать свою непростительную оплошность.
– Вы спасли от гибели ребенка, – попыталась утешить его Нона. – Спасли дочь моей сестры. Этот проклятый дар убил бы ее…
Она остановилась, поняв, что повторяет то, что только что сказала Няньке. Словно, повторяя это, хотела уговорить саму себя.
– Вы очень о них заботитесь, – с тоской проговорил маг. – Обо мне никто не заботился так… И теперь, когда мою работу высмеяли и закрыли… У меня и так немного друзей. Да что там, их нет вовсе, такой уж я человек…
– Да прекратите вы мямлить, Леонид Яковлевич! – гневно оборвала его Нона. Эта проклятая нерешительность разрывала ей сердце. – Спросите уже, наконец, стану ли я вашей женой!
– А что вы ответите? – дрожащим голосом спросил Крапкин.
– Я соглашусь, – с какой-то отчаянной болезненной злостью ответила Нона. – У меня давно нет семьи. Мои родители умерли, сперва мама, потом отец, когда я была подростком, оставив на моих руках маленькую сестру. Я очень старалась быть хорошей матерью, но, как видно, не имею таланта к материнству. Я заботилась о них как могла – о Зойке, о няне. Даже об Антоне, моем женихе, его матери… Почти двадцать лет никто не заботился обо мне самой. И только вы первый, хоть и зовете себя слабым… Вы первый… – голос Ноны сорвался. Она закусила указательный палец, стараясь сдержать слезы жалости к себе.
Крапкин церемонно снял очки и положил их на комод. Заметив беспорядок в своей одежде, застегнул пальто как следует. Потом подошел к Ноне и очень бережно, словно боясь разбить кувшин тончайшего хрусталя, обнял.
Румянов надеялся, что Оля проявит себя, вылечив кого-нибудь. «Такой дар – не иголка в сене, тотчас доложат, если никому не известная девчонка начнет тяжелые маготравмы лечить», – говорил он, сжимая кулаки. Но ни об одной юной лекарке со сколько-нибудь приметным магическим даром не докладывали. Крапкинские исследования, вызвавшие сперва негативную реакцию, все же привлекли внимание магической общественности, но слишком поздно, чтобы спасти большую часть детей с тем же даром, что и у Оли Волковой.
После росписи Нона перебралась в квартиру мужа.
Нянька не пожелала остаться в «чужом доме без хозяев», хоть и прожила в нем больше двадцати лет, и ушла санитаркой в районную поликлинику. Она умерла от инсульта в августе сорок восьмого. Комната Волковых стояла запертая. Раз или два Нона возвращалась туда, думая разобрать вещи и пустить в комнату жильцов, но так и не заставила себя ничего выбросить.
Какое-то время она подступала к мужу с просьбой вернуть память о бегстве Зойки: Румянов словно забыл о них, допросы окончились, никто их не тревожил. Уступив, наконец, просьбам жены, Леонид Яковлевич попытался обратить заклятие, но магия маленькой Оли оказалась ему не по зубам.
Жизнь вошла в мирную колею.
Казалось, судьба наконец улыбнулась незадачливому магу Крапкину: им с Ноной выделили от института новое жилье – не комнату, а целую собственную квартиру с кухонькой в четыре метра и парой крошечных комнат. Леониду Яковлевичу не только позволили продолжить исследования «слизи», под эти исследования была организована решением Министерства НИЛ, объединившая сотрудников центральных магических вузов Союза. Руководство лабораторией доверили Крапкину. Нона долгое время оставалась его помощницей и правой рукой, но первые же результаты работы лаборатории привлекли к ней внимание передовых магов страны. Ноне неловко было среди академиков и генералов магии, Леонид, окрыленный успехами своей работы и окруженный соратниками, забыл о робости и уверенно шел к решению проблемы «слизи». Нона все больше удовольствия находила в домашних занятиях, проводя время с кулинарной книгой, а не за расчетами.
Звонок грянул словно гром среди ясного неба. Шестого сентября пятьдесят девятого года. Нона только поставила в духовку рыбу. Любимый Ленин минтай, залитый омлетом. Она всегда подолгу взбивала омлет, добиваясь воздушности. Потому что Лене так нравилось. И Зойке нравился такой омлет, когда она была девочкой. Она всегда ела прямо из сковородки. Леня же ждал, пока Нона положит рыбу в омлете на тарелку, заправлял за воротник салфетку, совсем как послушный мальчишка, и неторопливо кушал, благодарно улыбаясь.
Телефонный звонок оказался так некстати. Омлет уже начал зарумяниваться, но вокруг мысков рыбы еще побулькивал бульон. Телефон трезвонил. Нона, сердясь, выключила, не открывая, духовку и пошла в прихожую – к аппарату.
– Алло.
– Нона Васильевна? Капитан Семенов вас беспокоит.
– Слушаю, – рассеянно проговорила Нона, вытирая руки о фартук. В запахе из духовки ей почудилась легкая горчинка – брызги бульона попали на поддон и начали гореть. Нужно было поскорее отвязаться от этого Семенова, пока омлет не впитал горчину.
– У нас плохие новости. Ваш муж… – продолжил голос в телефоне. Трубка выскользнула из мокрой руки, закачалась на проводе. Нона схватила, принялась вертеть, позабыв, где динамик.
– Что с ним? Он жив?
– … Жив, – после паузы ответил капитан на другом конце линии. – Ваш муж участвовал как теоретик в операции группы полковника Румянова и… нарушил некоторые правила техники безопасности. Он… пострадал.
– Куда ехать? – ледяным голосом оборвала собеседника Нона. Она уже набросила на плечи пальто, взяла сумочку, оставив грязный фартук прямо на трюмо в прихожей.
Она знала этот госпиталь. Оказалось, помнила все очень хорошо, хоть и не была там пять с лишним лет – с того самого дня, когда пропала Зойка. Дверь в кабинет главврача была приоткрыта – даже там мало что изменилось, все те же светло-голубые стены, все та же груда медкарт на столе.