Все предельно (сборник) - Кинг Стивен. Страница 15

Перед глазами у меня так и стояли эти бледные длинные пальцы с острыми желтоватыми когтями.

— Так где, Гэри?

— Не знаю, не помню, — ответил я.

— Там, где ручей разделяется надвое? У большого камня?

Я просто не мог солгать отцу, особенно когда он задавал вопрос в лоб, был не в силах солгать даже ради спасения его или моей жизни.

— Да, там. Но только не ходи туда, ладно, пап? — И я вцепился ему в руку. — Пожалуйста, не надо, не ходи! Это очень страшный человек! — Тут меня, что называется, осенило: — Кажется, у него есть ружье.

Отец задумчиво смотрел на меня.

— Может, то и не человек был вовсе, — произнес он после паузы, с особым нажимом на слово «человек» и слегка вопросительной интонацией. — Может, ты просто уснул, закинув удочку, и тебе приснился дурной сон. Ну, вроде того сна о Дэнни, прошлой зимой.

Прошлой зимой мне часто снились страшные сны о Дэнни. Особенно часто снилось, как я открываю дверь в чулан или в темный погреб, пропитанный кисловатым запахом сидра, и вижу, что он стоит там и смотрит прямо на меня. И лицо у него просто ужасное, все красное и распухшее. Тут я с криком просыпался и будил родителей. А ведь отец, наверное, прав. Я действительно ненадолго задремал, сидя на берегу ручья. Да, задремал, но потом проснулся, как раз незадолго перед тем, как человек в черном хлопнул в ладоши и пчела свалилась мне на колени мертвая. Однако тот человек снился мне совсем не так, как Дэнни, я был в этом совершенно уверен, хотя встреча с ним уже успела приобрести некоторый оттенок нереальности, как всегда бывает, когда сталкиваешься с чем-то сверхъестественным. Чтож, раз папа считает, что этот страшный человек существует лишь в моем воображении, тем лучше. Тем лучше для него.

— Наверное, так оно и было, — пробормотал я.

— Ладно. Тогда вернемся и найдем твою удочку. И корзинку.

И он уже двинулся к лесу, но тут я снова намертво вцепился ему в руку и стал тянуть назад.

— Потом! — воскликнул я. — Пожалуйста, не надо, не ходи туда, пап! Просто мне хочется поскорее увидеть маму. Убедиться, что она жива и здорова.

Он задумался на секунду, потом кивнул.

— Да, наверное, так будет лучше. Сперва заглянем домой, а уж потом, попозже, пойдем искать твою удочку.

Мы вместе двинулись к ферме. Отец шел, закинув свою длинную удочку на плечо, и оба мы жевали на ходу чудесные свежайшие ломти хлеба, щедро смазанные джемом из черной смородины.

— Что-нибудь поймал? — спросил отец, когда впереди показался амбар.

— Да, сэр, — ответил я. — Радужную форель. Довольно здоровую. — А та, первая, была куда как больше, подумал я, но решил этого не говорить. — Если честно, то более здоровой рыбины я просто раньше не видел. Но теперь ее у меня нет, папа, и показать тебе я не могу. Пришлось отдать тому человеку в черном костюме, чтоб он меня не сожрал. И знаешь, помогло… хоть и ненадолго.

—. И все? Больше ничего?

— Да сразу задремал, как только поймал. — Не вся правда, но и не ложь тоже.

Хорошо хоть удочку не потерял Ты ведь не потерял ее, а, Гэри?

— Нет, сэр, — неуверенно ответил я. Лгать не хотелось, к тому же никак не удавалось придумать подходящее объяснение. Особенно если Он твердо намерен отправиться на поиски пропавшей удочки, а по его лицу я сразу понял, что намерен.

Впереди показался Кэнди Билл. Он с пронзительным лаем стрелой вылетел из амбара и помчался навстречу нам, умудряясь вилять не только обрубком хвоста, но и всем задом, как делают только скотч-терьеры, когда донельзя возбуждены. И я, подгоняемый надеждой и тревогой одновременно, не выдержал. Вырвал руку у отца и помчался к дому, все еще в глубине души убежденный, что найду маму мертвой. Найду на полу в кухне, с безобразно распухшим пурпурным, как у Дэна, лицом, как тогда, когда отец принес его на руках с поля, плача и поминая имя Господа Бога всуе.

Но она стояла у разделочного столика, живая, здоровая и невредимая, и, мурлыкая под нос какую-то песенку, чистила бобы. Обернулась, взглянула на меня — сначала с удивлением, затем, заметив мои заплаканные глаза и бледное лицо, с тревогой.

— Что такое, Гэри, сынок? Что случилось?

Я не ответил. Подбежал к ней, начал обнимать и целовать. Тут вошел и отец. И сказал:

— Не волнуйся, Ло, все в порядке. Просто парень задремал у реки и ему приснился дурной сон.

— Бог даст, на этот раз последний, — сказала мама и еще крепче обняла меня. А Кэнди Билл танцевал у наших ног и заливался пронзительным лаем.

— Если не хочешь, можешь, конечно, со мной не ходить, Гэри, — сказал отец, хоть и говорил раньше, что пойти с ним я должен, просто обязан. Хотя бы для того, чтоб взглянуть в лицо собственным страхам. Единственный способ избавиться от них — так, во всяком случае, принято думать в нынешнее время. Рассуждать со стороны, конечно, хорошо и просто, но с момента моей встречи с тем ужасным человеком в черном костюме не прошло и двух часов, я до сих пор был убежден, что существо это вполне реальное. Но убедить в этом Отца никак не получалось, что, впрочем, вполне объяснимо. Ну сами подумайте: легко ли девятилетнему мальчишке убедить отца, что он видел самого Дьявола, выходящего из леса в черном костюме?..

— Ладно, пошли, — сказал я. И выбежал из дома за ним следом, собрав все остатки мужества, хотя сердце снова ушло в пятки и ноги отказывались идти. Догнал отца, и мы остановились во дворе, возле поленницы дров.

— Что это у тебя за спиной? — спросил он.

Я медленно вынул руку из-за спины. Я твердо вознамерился идти с отцом и решил подготовиться. При этом я от души надеялся, что человек в черном костюме, с ровным, как стрела, пробором прилизанных черных волос на голове, исчез. Но если не исчез… Короче, на этот случай я захватил с собой нашу семейную Библию. И медленно достал ее из-за спины. Сначала я хотел захватить Новый Завет, который получил в воскресной школе в награду за выученные наизусть псалмы (выучить удалось почти все, за исключением двадцать третьего, который ровно через неделю напрочь вылетел из головы). Но потом мне показалось, что этой маленькой красной книжицы недостаточно, чтоб отпугнуть самого Дьявола, пусть даже все изречения Иисуса выделены в ней красным шрифтом.

Отец взглянул на старую Библию, распухшую от вложенных в нее семейных документов и фотографий, и я уже подумал, что он сейчас велит мне отнести ее обратно в дом. Но этого не случилось. Он печально и сочувственно кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — А мама знает, что ты ее взял?

— Нет, сэр.

Он снова кивнул.

— Тогда остается надеяться, она не хватится ее, пока мы не вернемся. Ладно, пошли. Но только смотри не потеряй.

Примерно полчаса спустя оба мы стояли на берегу, неподалеку от того места, где Кэстл Стрим раздваивался. Там, где я встретился с мужчиной с красно-оранжевыми глазами. Бамбуковая удочка нашлась — я подобрал ее под мостом и теперь держал в руке. Корзинка для рыбы валялась ниже, на камнях. Плетеная крышка была откинута. Довольно долго мы с отцом смотрели вниз, ни один из нас не произносил ни слова.

«Опал! Алмаз! Сапфир! Агат! Браслеты, ожерелья! Откуда этот аромат? Тут пахнет лимонадом, Гэри!» Я вспомнил эти противные слова, вспомнил, как он, говоря их, откинулся на спину с диким хохотом — ну точь-в-точь как ребенок, вдруг обнаруживший, что у него достало храбрости произнести вслух неприличные сортирные словечки типа «писать» или «какать». Лужайка на склоне поросла густой и зеленой травой, как и положено лужайке в штате Мэн в начале июня… за исключением того места, где лежал мужчина в черном. Там вся трава выгорела и пожелтела, и на земле осталось пятно в форме человеческой фигуры.

Я снова посмотрел вниз, а потом заметил, что сжимаю нашу толстую старую семейную Библию так крепко, что пальцы даже побелели от напряжения. В точности так же сжимал в руках ивовый прут муж Мамы Свит Норвилль перед тем, как вонзить в землю, чтобы обнаружить подпочвенные воды и уже потом вырыть там колодец.