Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 74

– Больше не налегаешь на мясные рулеты?

Еда? Мясные рулеты? Как может Кропик болтать о таких вещах, зная, что парнишка вот-вот рассыплется на атомы? Троглодит. Нелепое старомодное словечко – но именно оно пришло на ум Аояги в данной ситуации. Да осталось ли в этом типе хоть что-нибудь человеческое? Если и осталось, то лишь на уровне троглодита.

Аояги с отвращением взглянул на Кропика и в этот самый миг упустил главное. Пока коллеги смотрели друг на друга, юнец пробежал глазами первую страницу из врученной ему папки. Выражение его лица нисколько не изменилось – даже когда он достиг последней строки. Если бы это заметил кто-то из сотрудников, он бы наверняка покачнулся, как от удара в челюсть. Однако оба они увлеклись поединком взглядов, причем лица их выражали один и тот же набор чувств: неприязнь, раздражение и презрение, насквозь пропитавшие обоих за десятилетия, проведенные ими в этих стенах.

– Что за галиматья? – громко произнес юнец, размахивая листом бумаги. – Я вообще без понятия обо всем, что тут написано!

В голосе его звучали вопрос и упрек одновременно.

Теперь оба бюрократа уставились на него, потрясенные как никогда за все время их работы в офисе. Неужели Кропик допустил ошибку? Вытянул неверную папку? Невероятно! Да еще и в случае со своим полным тезкой! Когда миновал первый шок, Аояги едва удержался от ликующего возгласа. Вот уж промах так промах! Начальство узнает об этом еще до конца дня, и тогда задница Кропика почернеет и задымится, как подгоревший тост.

А юнец, словно стараясь подчеркнуть грубость допущенной ошибки, заявил обиженным тоном:

– Я не знаю никого по имени Андреа Хэрмон. И я никогда не бывал в Крейнс-Вью, штат Нью-Йорк. Это что, шутка такая? А как же насчет моей мамы? Вы говорили, что я смогу ее вспомнить!

Юнец смотрел на Аояги, а тот на юнца, и оба упустили из виду внезапную перемену в лице Кропика, когда тот услышал женское имя и название городка. Он широко открыл рот и тут же его захлопнул, словно собирался что-то проглотить, но передумал. Не сумев издать ни звука, он сделал то, чего никогда ранее не делал, не должен был и не смог бы сделать в любой другой ситуации: протянул руку через стол и выхватил листок у клиента. Буквально вырвал из пальцев.

Аояги оторопел. Юнец поднялся со стула и гневно ткнул пальцем в направлении Кропика:

– Да что за херовина тут творится?!

Аояги шагнул вперед и положил руку на плечо парнишки в попытке его успокоить. Он не знал, что делать дальше. Происходило что-то очень важное и таинственное, но уяснить суть происходящего он не мог. И он, конечно же, не мог ожидать подобной выходки от коллеги, всегда скучно-однообразного и предсказуемого в своих действиях, как столетняя галапагосская черепаха.

Старый Кропик проигнорировал их обоих, сосредоточив все внимание на листке из папки. Через несколько секунд его нижняя челюсть начала двигаться – на сей раз быстро, как у жующего хомячка.

Юнец заметил это первым и со смешком прокомментировал:

– Похоже, ваш приятель шизанулся!

Не отрывая взгляда от страницы, Кропик крепко хлопнул себя ладонью по лбу и затем начал яростно тереть ушибленное место. Что это было – нервный срыв? Или умопомешательство?

– Андреа! – вдруг воскликнул он. – Ты должна была мне сказать! Если бы я только…

Голос его угас, и подбородок вновь начал совершать подобие жевательных движений.

– Эй, а где же моя папка? – сердито спросил юнец. – И с чего это он так офонарел?

Как следовало поступить Аояги? Юный Кропик был клиентом, старый Кропик был его коллегой. В сущности, ему было наплевать на обоих, но спасительный выход подсказала ему трусость. Просто трусость, и ничего более. Кропик скоро отойдет от дел – быть может, даже сегодня, судя по развитию событий. А если клиент не будет обслужен, неприятности ждут уже самого Аояги. Так или иначе, об этом станет известно, и его вызовут на ковер к начальству. Да и с Кропиком все было не так уж плохо – он казался совершенно потерявшим голову, но это не походило на какой-то опасный для жизни приступ.

Бросив последний взгляд на коллегу – хлопки по лбу, выпученные глаза, трясущаяся челюсть, – Аояги направился к картотечному шкафу и потянул на себя ручку ящика.

Ранее Кропик сказал юнцу, что называть свое имя не нужно, поскольку им и так известно о нем все. Однако он не дал никаких пояснений. Суть же была вот в чем: с появлением клиента сотрудник офиса, не зная имени пришедшего и вообще не зная о нем ничего, наобум открывал любой картотечный ящик. И так уж само собой выходило, что какую бы папку он ни взял из ящика, она оказывалась именно той, которая требовалась в данном случае. Когда Аояги только начал работать в офисе, сверхъестественность этого процесса повергала его в трепет, но, как водится, с годами он привык. Выдвигаешь ящик, позволяешь своим пальцам выбрать папку – и готово. Проще некуда. Ваша тайная история уже в моих руках.

Итак, пока старый Кропик продолжал корчить рожи и что-то бубнить себе под нос, Аояги проследовал к шкафу и выдвинул первый попавшийся ящик. Но когда он потянулся за папкой, что-то пошло не так. Впервые за долгое время работы нечто помешало ему прикоснуться к папкам. Нечто очень могущественное и категоричное. «Допуска нет», – как бы сказало оно. И точка.

– Ничего вам оттуда не выудить, – раздался за его спиной голос юнца.

– Это почему?

– Потому что моя папка сейчас у него в руках. Все правильно, никаких ошибок.

Оба посмотрели на старого Кропика, который теперь уже плакал: тяжелые маслянистые слезы одна за другой скатывались по его щекам.

Лицо юнца не выражало никаких чувств – ни жалости, ни любопытства, ни даже насмешки, – когда он продолжил:

– Он видел цвет моих волос. Он слышал мое имя. Казалось бы, этого вполне достаточно, чтобы он понял.

Тут Аояги кое-что вспомнил. Как-то раз они с Кропиком вместе оказались в уборной, где справляли малую нужду, стоя рядом перед писсуарами. Когда Кропик закончил и стряхивал последние капли, Аояги невольно скосил взгляд и поразился необычайному, морковно-красному цвету его лобковой поросли. Ничего подобного он дотоле не видел. Это открытие стало едва ли не единственной замечательной особенностью, обнаруженной им в коллеге, хотя Аояги, понятное дело, на данную тему не распространялся.

И вот сейчас воспоминание об этих ярких волосах в интимном месте Кропика обрушилось на него одновременно со следующими фразами юнца, произнесенными спокойно, без нажима:

– И он до сих пор меня не узнает. Взгляните на него.

Старый Кропик разговаривал с листком бумаги. В глазах его была мольба, губы артикулировали многосложные слова. Он просил прощения, он пытался кого-то в чем-то убедить. Смысл его речей был неясен, но говорил он очень взволнованно.

Аояги не удержался от вопроса, который совсем не хотел задавать:

– Выходит, ты – это он? И сейчас он видит свои собственные воспоминания?

Юнец кивнул, довольный тем, что его наконец-то опознали:

– Ладно хоть кто-то здесь еще способен соображать.

– Но у Джулса просто не было выбора, мама! – вскричал старый Кропик, обращаясь к давно умершей женщине, которая, сказать по правде, никогда не питала к нему сильной любви.

– Как такое могло получиться? Как можно не узнать самого себя? – Это были скорее мысли вслух, нежели вопрос к юнцу.

– Потому что он слишком долго проторчал в этой конторе. Делая свое дело, он забыл, каково это – быть человеком. Вот почему меня сюда прислали. Это его последний день.

Изрядная часть подкрашенных волос Аояги встала дыбом.

– Значит, вот как это заканчивается? И со мной случится то же самое? Под конец они пришлют за мной МЕНЯ САМОГО?

Юнец пожал плечами:

– Очень может быть. Разве маленьким мальчиком вы не мечтали узнать, каким вы станете через много лет? Но тогда, по идее, в зрелом возрасте вы никак не должны забыть того самого мальчика, себя в детстве… Кстати, это ведь ваша работа – возвращать людям память о прошлом, не так ли?