Живых смертниц не бывает: Чеченская киншка - Речкалов Вадим Владимирович. Страница 15

Оперативники давно охотились за Рустамом Ганиевым, но безрезультатно. Его младшая сестра Раиса, конечно, знала, где скрывается брат, периодически с ним виделась, но с федералами информацией не делилась. Посадить Раису в подвал и силой выбить из нее показания федералы не могли. Семья Ганиевых известна на весь мир. Десять детей, пятеро из которых — боевики. Две сестры — двадцативосьмилетняя Айшат и семнадцатилетняя Хадижат участвовали в захвате “Норд-Оста”, где и погибли.

А двадцатилетняя Раиса Ганиева выглядела вполне законопослушной девушкой. Жила с родителями в станице Ассиновской Ачхой-Мартановского района, училась в Грозненском университете. Посади такую в подвал, тут же поднимется шум на весь мир, что Раису Ганиеву задержали только за то, что она является родственницей террористов.

И тут властям попадает в руки подруга Раисы Зарема Мужахоева. И дает на Раису показания. Что Раиса познакомила ее с Рустамом, снабдила ваххабитской литературой, ввела в банду. Оперативники едут из Москвы в Ассиновку, приходят к Ганиевым и показывают Раисе этот протокол. Теперь, говорят оперативники, мы можем вполне законно посадить тебя, Раиса, за терроризм лет этак на десять-двадцать. Но у тебя, Раиса, есть шанс избежать наказания. Сдай нам своего брата Рустама. За это мы сделаем тебе новые документы и вывезем из Чечни. Раиса немного подумала, выдала брата и начала новую жизнь.

Таким же образом можно было вытащить и Зарему Мужахоеву. Зарема тоже много чего знала и могла долго торговать информацией, обменять ее на новый паспорт и свободу. Хотите узнать, где находится наша база? Хотите получить показания на Раису и Рустама? Хотите найти Игоря и Андрея? Тогда покажите меня по телевизору, дайте при всех гарантию, что меня как ценного свидетеля освободят от уголовной ответственности и где-нибудь спрячут. В конце концов, я сдалась добровольно, отказалась от совершения преступления, а значит, ни в чем не виновата… Не хотите, ну что ж, хозяин — барин… Тогда я ничего не знаю, в Москву приехала впервые, адресов не помню, своих настоящих имен Игорь и Андрей мне не называли. А Николаю Платонычу вашему, Патрушеву, передайте, что с работы его скоро выгонят, потому что на базе, которую я вам не покажу, еще шесть шахидских поясов лежат, и они со дня на день начнут взрываться…

Такова единственно верная линия защиты. Адвокат Евлапова это понимала, но защитить Зарему не могла. Между террористской Ганиевой и террористкой Мужахоевой принципиальная разница. Чем занималась в своей Ассиновке Раиса, никто не знает, а при разминировании сумки Заремы погиб взрывотехник ФСБ. Наутро вся страна увидела его гибель по телевизору. И все считали, что виновата Зарема. Не принеси она эту сумку на 1-ю Тверскую-Ямскую, и Трофимов был бы жив. И если Путин Зарему отпустит, это будет воспринято публикой как трусость и предательство. И адвокат здесь бессилен. Зарему приговорили еще до суда. Адвокат Зареме вообще был не нужен. Адвокат был нужен следователям и оперативникам. Наталья Евлапова не защищала Зарему, а добывала у нее информацию. О базе, о сообщниках. Оперативники лично и через адвоката врали Зареме, что за содействие следствию ей максимально скостят срок. Хотя знали, что суд не уступит Зареме ни дня. Оперативники врали и боялись, что после сурового приговора Зарема уличит их в обмане. Боялись, потому что Зарема была им нужна и после приговора. Боевиков продолжали ловить, теракты не прекращались, суд над Рустамом Ганиевым тогда еще не закончился. Зарема еще должна была выступать как свидетель, опознавать людей. Для того чтобы хоть как-то оправдаться перед девушкой, и придумали для нее суд присяжных.

— Решение по Зареме никто не может принять в одиночку, — сказала мне адвокат Наталья Евлапова.

Решать участь Заремы поручили народу. Как народ скажет, так и будет. Скажут присяжные “достойна снисхождения”, значит, можно будет соврать Зареме, что это ФСБ о ней позаботилась. Скажут что “виновна”, можно будет соврать, что ФСБ сделала все возможное, но народ — сволочь, такой жестокий оказался. Присяжные сказали “виновна, снисхождения не достойна”.

— Сделали из меня кумушку, — сказала Зарема после оглашения приговора. И усмехнулась сама себе. Мол, ну и дура.

Зарему посадили на двадцать лет за попытку террористического акта, повлекшую по неосторожности смерть человека. То есть за убийство майора Трофимова, которое она не совершала.

На одно из последних судебных заседаний прокурор притащил изорванный взрывом защитный костюм, в который был одет Трофимов в момент гибели. Когда прокурор нес пластиковые пакеты с костюмом через судебный двор, его окружили все местные псы, заинтригованные исходящим от пакетов застарелым запахом человеческой крови и плоти.

— Вы бы хоть постирали его что ли, — заметила прокурору секретарь суда. — Что ж, теперь эту грязь на столы что ли класть?

Прокурор предложил для Заремы двадцать четыре года. Именно столько Зареме исполнилось в феврале 2004-го. Не срока потребовал. А половины жизни. Такой вот прокурорский юмор.

— У меня к Мужахоевой личных претензий нет, — сказала в суде Елена Трофимова, мать погибшего взрывотехника. — Я вообще человек не мстительный. Я не думаю, что она приехала в Москву, чтобы уничтожить моего сына. Но ее действия были направлены против русских. А мой сын в этом деле оказался олицетворением всех русских.

Майор Георгий Трофимов с семьей.

Лучше бы майор Трофимов был не русским, а сухим занудным немцем, чуждым эмоций и бесшабашного риска. Тогда он остался бы жив. Вторым номером у Трофимова в ту ночь был взрывотехник Павел Мынкин. Спустя пять месяцев после случившегося Мынкина допросил дознаватель ФСБ.

Выдержки из допроса Павла Мынкина — эксперта Института криминалистики ФСБ, второго специалиста-взрывотехника, оператора технических средств.

— Кто руководил группой и операцией?

— Следователь.

— Какой инструкции он придерживался?

— Инструкции по обезвреживанию взрывных устройств нет. Ситуации всегда различны, и ответственность за принятое решение лежит на взрывотехнике, в нашем случае на Георгии Трофимове. Трофимов принял решение обезвредить сумку с помощью робототехнического комплекса “ХОБО”. Также был развернут постановщик радиопомех, на случай, если бомба радиоуправляемая. Прибыв к сумке, робот ее осмотрел, вернулся к Трофимову и был направлен им обратно уже с гидропушкой. Робот прицелился, выстрелил, но пушка не сработала. Робот снова вернулся к Трофимову, тот его перезарядил уже зарубежным патроном, а не нашим, как в первый раз, и опять отправил к сумке. После выстрела, так как заряд был водный, образовалось облако из пороховых газов, водной пыли и пыли обычной. Сумка приоткрылась, мы увидели провода. Робот попытался вытащить бомбу схват-губками, предназначенными для изъятия и подъема самодельных взрывных устройств. Это не вполне удалось, сверток зацепился проводами, которые уходили от него в сумку. Полностью отделить бомбу от сумки не удалось. Робот выложил бомбу на тротуар рядом с сумкой и вернулся к Трофимову.

Трофимов решил сам осмотреть бомбу. Я помог ему одеться в защитный костюм. Трофимов пошел, а я остался в укрытии за углом дома. В 2.15 я услышал взрыв.

— Кто решил, чтобы Трофимов собственноручно обезвреживал бомбу?

— Все решения взрывотехник принимает сам. Начальник не может командовать специалистом.

Через некоторое время я вышел на 1-ю Тверскую-Ямскую и около дома №14 или №16 на проезжей части увидел лежащего Трофимова, над ним уже стояли врачи. Меня кто-то увел от тела. Что было дальше, вспомнить не могу.

Трофимов не должен был подходить к сумке, не переговорив с ее хозяйкой. Однако известно, что Трофимов и Мужахоева не встречались. Мужахоеву допрашивали, выясняли у нее, где сообщники, оставив Трофимова один на один с неведомой бомбой. По его действиям видно, что взрывотехник знал об устройстве бомбы куда меньше, чем мы знаем сейчас. Например, о том, что тумблер выведен через отверстие в наружный карман, Трофимов не знал.