Дочь фортуны - Альенде Исабель. Страница 15

Вот так все и происходило под конец 1845 года, когда морскую торговую компанию из Великобритании решили перевести в Вальпараисо, именно так и распорядился духовник, чтобы иметь возможность внимательно выслушивать духовные нужды протестантов. У мужчины было твердое намерение уничтожить католиков, воздвигнуть основательный англиканский храм и придать новые силы своей религиозной организации. Первым его официальным действием стало изучение истории миссионерского проекта на Огненной Земле, результаты которого практически нигде не наблюдались. Джекоб Тодд был приглашен в имение Августина дель Вайле с мыслью предоставить новому пастырю время прийти в себя, но, когда спустя две недели туда вернулся, только убедился, что капеллан ни о чем не забыл. Некоторое время Тодд подыскивал отговорки, чтобы избежать данного дела, но, в конце концов, все-таки пришлось столкнуться с судьей, а затем и с поручением Англиканской церкви. Пустился было в объяснения, что становились все более и более фантастическими по мере того, как цифры все яснее доказывали собой огромную растрату. Пришлось вернуть деньги, что еще оставались на счету, хотя его репутация и пострадала от необратимой перемены. Тут-то для молодого человека и закончились музыкальные вечера по средам в доме семьи Соммерс. Больше никто из иностранных представителей этих мест не стал снова его приглашать; начали избегать и на улицах, а также те, кто имел какие-то общие с ним дела, теперь видели в этой персоне лишь законченную личность. Новость об обмане достигла и друзей-чилийцев, которые мужчине тактично, однако же, твердо, намекнули, чтобы больше в «Объединенном клубе» не появлялся, если, конечно, желает избежать позора быть публично исключенным из заведения. Отвернулись от него и члены игры в крикет, также потерял расположение окружающих и в баре Английской гостиницы, а вскоре почувствовал себя изолированным даже от друзей-либералов, что лишь удалялись и удалялись. Семья Вайле в целом перестала даже здороваться, за исключением, пожалуй, Паулины, с которой Тодд изредка, но все же поддерживал письменную связь.

Паулина родила своего первого сына где-то на севере страны, и из писем было понятно, что женщина довольна своей жизнью в замужестве. Фелисиано Родригес де Санта Крус, согласно людской молве, все богател и богател, и оказался малообщительным супругом. Человек верил, что смелость, выказанная Паулиной, когда та сбежала из монастыря и переубедила свою семью, чтобы выйти за него замуж, вообще-то не должна исчезнуть и в хлопотах по хозяйству, а это как раз и было выгодно для благополучия их обоих. Его жена, эта образованная сеньорита, едва умела читать и считать, и все же даме удалось-таки развить настоящую деловую хватку. Поначалу Фелисиано удивлял интерес этой женщины к попытке узнать какие-то подробности относительно процесса раскопки руды и перевозки полезных ископаемых, какой и был у главных людей Торговой Биржи, но вскоре научился уважать необыкновенную интуицию собственной жены. С помощью советов последней за семь месяцев брака получилось нажить немалое состояние, спекулируя сахаром. Благодарный, раздобыл чайный сервиз из обработанного серебра в Перу, что весил все девятнадцать килограмм. Паулина, которая едва могла шевелиться с прилично выпуклой нижней частью живота, где спокойно поживал ее первый сын, отказалась принять такой подарок, не отрывая взгляда от шерстяного носка, что вязала в данный момент.

- Предпочитаю, чтобы ты открыл счет на мое имя в Лондонском банке. И отныне и впредь вносил на мой депозит двадцать процентов тех доходов, что получаешь благодаря мне же.

- Зачем это? Разве я не даю тебе все, что ни пожелаешь, и даже больше? – обидевшись, спросил Фелисиано.

- Впереди долгая, полная различных потрясений, жизнь. Ни за что не хочу остаться вдовой, а тем более, вдовой с детьми на руках, - объяснила она, пощупывая пузо.

Фелисиано вышел, хлопнув дверью, но врожденное чувство справедливости было способно на большее, нежели дурное настроение супруга, к которому утрачено доверие. Более того, те двадцать процентов стали бы мощным стимулом для Паулины, – так решил себе этот человек. И сделал, как его и просила жена, несмотря на то, что никогда не слышал, будто у замужних дам должны быть собственные деньги. Супруга в силу тех или иных причин не могла перемещаться самостоятельно, подписывать все необходимые документы, прибегать к правосудию, продавать или покупать что-либо без позволения мужа, а о счете в банке и дальнейшем его использовании на собственные прихоти вообще не шла речь. Подобную ситуацию нелегко было бы объяснить сотрудникам банка и окружающим, полноправным членам общества.

- Поехали с нами на север, ныне будущее за шахтами и там можно все начать заново, - напомнила Паулина Джекобу Тодду, когда узнала об одном из его коротких визитов в Вальпараисо, где последний попал в такую беду.

- Дорогая моя, что же я буду делать в тех краях? – прошептал он.

- Продавать свои Библии, - пошутила Паулина, но тут же взволновалась, увидев глубинную грусть собеседника, которому предложила свой дом, дружбу и работу на предприятиях мужа.

Однако Тодд настолько упал духом из-за невезения и публичного позора, что начинать на севере очередное сомнительное дело не было никаких сил. Любопытство и тревога, что будоражили мужчину раньше, сменились навязчивой идеей восстановить утраченное доброе имя.

- Я совершенно промотался, сеньора, разве вы не видите? Обесчещенный человек – сущий мертвец.

- Времена изменились, - утешила его Паулина. – Ранее опозоренное достоинство женщины искупалось лишь кровью. Но вы же видите, мистер Тодд, в моем доме оно становится прежним, стоит лишь прибегнуть к жестянке с шоколадом. Запятнать честь мужчин еще труднее, нежели нашу. Не отчаивайтесь.

Фелисиано Родригес де Санта Крус, который не забыл его вмешательство в сорвавшиеся в дальнейшем романтические отношения с Паулиной, захотел одолжить денег молодому человеку, чтобы тот завершил свою миссию до последнего сентаво. Между тем, чтобы остаться должным другу либо капеллану, Тодд предпочел последнего, ввиду того, что, как ни крути, репутация уже загублена. Немного спустя, пришлось распрощаться с котами и тортами, потому что вдова-англичанка выгнала его из пансиона под нескончаемое брюзжание, полное упреков. Добрая женщина удвоила усилия человека по приобретению незаконного вознаграждения, чтобы оплатить распространение его веры там, где всегда стояла спокойная зима, где спектральный ветер завывал день и ночь, как говорил Джекоб Тодд, мастер красноречия. Узнав о судьбе своих накоплений в руках ложного миссионера, мужчина разозлился в полную силу и выгнал того из собственного дома. Прибегнув к помощи Хоакина Андьета, кто подыскивал себе другое жилье, смог переехать в небольшую комнату, но все же с видом на море, что располагалась в одном из скромных кварталов порта. Сам дом, принадлежавший чилийской семье без каких-либо европейских притязаний, был выстроен из побеленного известью необожженного кирпича и покрыт крышей из керамической плитки. Строение состояло из прихожей прямо у входа, большой, почти лишенной мебели, комнаты, служащей временами гостиной, столовой и даже родительской спальней, еще одной, меньшего размера и без окна, где спали все дети, и другой, в самой глубине дома, которую сдавала эта семья. Собственник трудился школьным учителем, а его жена вносила вклад в семейный бюджет, занимаясь кустарным производством свечей, изготовляемых на кухне. Весь дом был пропитан запахом воска. Тодд ощущал этот приторно сладкий аромат в своих книгах, на своих одежде и волосах, он даже успел проникнуть в саму душу; и запаху так удалось въесться в кожу, что много лет спустя, совершенно на другом краю света, все еще чувствовался этот аромат свечей. Часто посещал в одиночку кварталы бедноты, где никого не интересовало, хорошая или дурная репутация была у рыжеволосого гринго. Питался вместе с беднотой и проводил дни напролет среди рыбаков, гнувших спину в лодках, закидывая в море свои сети. Физические упражнения пошли ему на пользу, и уже через несколько часов удалось забыть об уязвленной гордости. Лишь Хоакин Андьета навещал молодого человека в то время. Они запирались и обсуждали новости политики и обменивались работами французских философов, в то время как с другой стороны двери резвились дети учителя и струился, точно золотая нить, воск свечей. Хоакин Андьета никогда не касался темы денег, требуемых для различных миссий, хотя и не мог игнорировать этот вопрос ввиду того, что в течение недель в воздухе уже витал громкий скандал. Когда Тодд захотел объяснить собеседнику, что мошенничества у него не было даже в мыслях и все это лишь результат его дурной головы, что плохо дружит с цифрами, его общеизвестной сумбурности и невезучей судьбы, Хоакин Андьета поднес палец ко рту, призывая мужчину замолчать универсальным жестом. В порыве стыда и аффекта Джекоб Тодд неловко обнял его, чуть потеснив буквально на миг, однако ж, тотчас резко отстранился, краснея до самых ушей. Ошеломленные, оба синхронно отступили, не понимая, каким образом могли нарушить элементарное правило поведения, что воспрещало физический контакт между мужчинами, не принимая во внимание войны или грубые виды спорта. В последующие месяцы англичанин совсем сбился с пути, стал небрежным по отношению к собственной внешности и, как правило, бродил, не бреясь несколько дней, источая от себя запах свечного воска и алкоголя. Когда он вовсю выходил за рамки приличия, выпивая можжевеловую водку, то, бывало, что чесал языком, точно какой-нибудь маньяк. Причем делал это без передышки, поливая грязью английскую королевскую семью, людей военных и политиков, систему привилегий различных социальных классов, которые сравнивал с кастами Индии, религию в общем и христианство в частности.