Дочь фортуны - Альенде Исабель. Страница 8

По ночам едва удавалось заснуть, отдавая должное компаниям музыкантов, потасовкам пьяниц и похоронным процессиям, что случались непременно во втором-третьем часах ночи. Полыхающее кладбище располагалось высоко на холме, видневшееся высоко над городом. В определенный сезон разверзались пустоты и скатывались по лестницам могилы вперемешку с костями, соединяющие парами всех покойников в некое низшее сословие. Многие отмечали, что десять лет назад положение мертвых было лучше, когда состоятельные люди удалялись от общества, скрываясь в церквях, а бедные прятались в оврагах, иностранцы же находили приют на пляже. А страна-то взбалмошная, пришел тогда к выводу Тодд, с закрывавшим лицо платком, потому что ветер распространял омерзительный смрад нескончаемого несчастья, с которым боролись власти с помощью эвкалиптовых костров. Чуть только молодой человек почувствовал себя лучше, как сразу же заинтересовался процессиями. Вообще-то, шествия не привлекали к себе внимание окружающих, потому что не менялись из года в год, случаясь на святой неделе и по другим религиозным праздникам, однако в данном случае стали напоминать собой некое массовое действие, которое взывало к небу, чтобы прекратить этот затянувшийся сезон дождей. Из церквей выходили длинные ряды благочестивых, возглавляемые религиозным братством одетых в черное мужчин. Шли с гружеными носилками, где находились статуи святых в великолепных, расшитых золотом и драгоценными камнями, костюмах. На шествие был возложен распятый на кресте Христос с терновым венцом на голове. Как ему объяснили, речь шла об образе Христа, спасшего население города от наводнения в мае месяце, привезенном из Сантьяго специально по заказу для особых случаев, потому что именно это его изображение и считалось в мире самым чудотворным, единственным, кому под силу изменить климат. Двести лет назад ужасное землетрясение свело на нет столицу, целиком и полностью разрушило церковь святого Августина, и единственное, что удалось тогда спасти, как раз и был алтарь, где и находился этот самый Христос. Венец соскользнул с головы на шею, где все еще и оставался, потому что каждый раз, пытаясь вернуть его на свое место, снова начинало трясти. В шествиях соединялось бесчисленное количество монахов и монахинь, обессиленных строгим постом набожных женщин, молящегося и поющего раздирающим криком простонародья. Туда входили также исповедники в грубых балахонах и флагелланты, стегающие себя по обнаженным спинам кожаными плетками с острыми шайбами на концах. Некоторые падали в обморок, о таких заботились женщины, обмывая их истощенную плоть и давая какое-то утешение, но, чуть подлечив, тотчас возвращали людей обратно в шествие. Проходили ряды индейцев, истязаемых сумасшедшим религиозным пылом, и группы музыкантов, исполняющих религиозные гимны. Гул плаксивых молитв напоминал поток шумной воды и влажного воздуха, одновременно воняющего ладаном и человеческим потом. Было шествие и роскошно одетых аристократов, правда, во все черное и без драгоценностей, а также и других представителей разутой, в лохмотьях, черни, что пересекала ту же площадь, однако, никого не задевая и не смешиваясь с основной толпой. По мере того, как продвигалась процессия, нарастал вопль, образец благочестия становился все более обширным; благоверные выли в голос, вымаливая прощение за свои грехи, уверенные в том, что непогода и есть божье наказание за их бесчисленные прегрешения. Кающиеся сходились в массы, церкви уже не могли с этим справляться и располагали священников в ряд под навесами и зонтами, чтобы у всех была возможность внимательно прослушать молитвы к исповеди. На англичанина подобное зрелище произвело обворожительное впечатление, еще ни в одном из его путешествий не было ничего столь экзотичного, как и мрачного. Привыкший к протестантской скромности, молодой человек, казалось, будто вернулся в прошлое, в самый разгар Средневековья; лондонские друзья никогда бы этому не поверили. Даже с благоразумного расстояния можно было ощутить страх и страдание примитивного животного, что бежало и бежало в нескончаемом людском потоке. С неимоверными усилиями он взобрался на постамент памятника в сквере, что расположен перед церковью Спасителя с высокой колокольней, откуда мог наблюдать широкую панораму собравшейся толпы. Вскоре молодой человек ощутил, словно кто-то теребит за брюки, опустил глаза и увидел испуганного ребенка с покрывавшей голову накидкой и лицом, перепачканным кровью и слезами. Внезапно было отошел сам, однако чуть запоздало, ведь брюки уже успели вымараться. Выругался и попытался объяснить ей все жестами, пока не мог вспомнить подходящих слов испанского языка для выражения возникших мыслей, но был все же удивлен, услышав возражения девочки на совершенном английском языке, что, мол, потерялась и заблудилась, и, возможно, дяденька отведет ее домой. Затем он взглянул на ребенка более внимательно.

- Я Элиза Соммерс. Вы меня помните? – прошептала девочка.

Извлекая пользу из того факта, что мисс Роза была в Сантьяго, позируя для собственного портрета, и Джереми Соммерс едва появился дома на днях, потому что до этого прочно обосновался в недрах своей конторы, молодой человек решил было отправиться на процессию. Все же удалось так надоесть Маме Фрезии, что женщина, в конце концов, уступила. Ее покровители запрещали даже упоминать о католических или индейских обрядах в присутствии девочки. А о том, чтобы предоставлять последней возможность их видеть, не было и речи, но в то же время сам ребенок просто умирал от желания лицезреть всю процессию в честь Христа, спасшего народ от землетрясения тогда в мае, хоть разок в своей жизни. Никогда об этом не узнают брат и сестра Соммерсы, – вот к какому заключению пришел молодой человек в то время. Подобным образом оба покинули дом тайком, пешком спустились с горы, влезли в повозку, что оставила их недалеко от площади, и присоединились к шествию кающихся индейцев. Все бы пошло так, как и было запланировано заранее, если бы не кутерьма и религиозный накал этого дня, и если бы Элиза не потеряла руку Мамы Фрезии, которая, не отдавая себе в том отчета, заражала ее коллективной истерикой. Начала было кричать, но ее голос тут же затерялся в молитвенных воззваниях и печальной барабанной дроби членов братства. Пустилась бежать, разыскивая свою няню, но все женщины были словно на одно лицо под своими темными накидками, скользя ногами по булыжной мостовой, покрытой грязью, воском от свечей и кровью. В скором времени различные колонны объединились в одну сплошную толпу, что волочилась вперед, точно раненое животное, и все происходило под сводящий с ума звон колоколов и звук сирен с судов, стоящих в порту. Она, охваченная ужасом, не знала, сколько прошло времени, до того как постепенно не началось проясняться собственное сознание. Шествие тем временем немного успокоилось, все опустились на колени, и на возвышении перед церковью епископ лично совершил знаменитую обедню с песнопениями. Элиза решила было отправиться к Серо Алегре, но боялась, что, прежде чем очутится дома, не на шутку испугается темноты, ведь ранее одна никогда не выходила, поэтому практически не умела ориентироваться. Тогда приняла решение не двигаться с места до тех пор, пока не рассеется толпа, после чего, возможно, Мама Фрезия ее и найдет. Тут-то и пал взор девочки на рыжеволосого человека, высоко висящего на памятнике, что размещался на площади. Немного погодя узнала в нем больного, за которым она вместе со своей няней и ухаживали. Не колеблясь, девочка начала прокладывать дорогу прямо к молодому человеку.

- Что же ты здесь делаешь? Да еще и ранена? – воскликнул мужчина.

- Да потерялась я, можете отвести меня домой?

Джекоб Тодд отер ее лицо своим платком, наскоро рассмотрев ребенка, удостоверяясь в отсутствии видимых повреждений. Мысленно заключил, что, должно быть, испачкалась брызгами крови флагеллантов.

- Я отведу тебя в контору мистера Соммерса.

Но она уже умоляла молодого человека этого не делать, потому что, узнай ее покровитель об участии девочки в шествии, прощай тогда Мама Фрезия. Тодд отправился разыскать и нанять экипаж, найти который в это время было не так-то и легко. Девочка же, тем временем, молча шла, не выпуская большую руку. Впервые в своей жизни англичанин ощутил нежный трепет еще до того, как эта маленькая теплая ручонка схватилась за его крупную ладонь. Вместо снисходительного взгляда на девочку, молодой человек содрогнулся при виде этого детского личика с черными, миндалевидными глазами. Наконец, им попалась повозка, запряженная двумя самками мула, и кучер согласился отвести их в гору за вдвое большую, чем обычно, плату. Пропутешествовали молча, и спустя час Тодд уже высадил Элизу прямо перед домом. Она попрощалась, поблагодарив, однако ж, не приглашая зайти молодого человека. Тот видел, как уходило все дальше и дальше маленькое и хрупкое создание, закутанное до самых ног в черную накидку. Вскоре деточка обернулась, бросилась ему навстречу, кинулась в объятья и по-детски поцеловала в щеку. Спасибо Вам, - еще раз сказала она. Джекоб Тодд вернулся к себе в гостиницу на той же повозке. Вместо того чтобы коснуться щеки, молодой человек все не переставал удивляться этому сладкому и одновременно печальному чувству, что возродила в нем девочка.