Человеческая гавань - Линдквист Йон Айвиде. Страница 31

— Как ты думаешь, ты можешь чувствовать себя другим человеком? — спросил он негромко.

Андерс улыбнулся:

— Не знаю.

— Я думаю, что это невозможно.

— В смысле?

— Человек никогда не становится другим. Иногда можно себе такое представить. Когда ты думаешь о близком тебе человеке. Тебе кажется, что ты понимаешь его чувства, мысли. Что он — это ты, и наоборот. Но на самом деле это не так. Другим ты никогда не станешь, ты навсегда останешься собой. И ты никогда до конца не поймешь другого.

Андерс прежде не слышал, чтобы Симон рассуждал на подобные темы. Он всегда был таким простым и незатейливым.

— А бабушка? — спросил Андерс.

— Ну да. Можно прожить жизнь с мужчиной и все про него знать, но она же не мужчина.

— Это я знаю.

Симон указательным пальцем постучал по столу:

— Не так уж много мы знаем. Мы ведь исходим из своих мыслей, мнений, понятий. И только потому, что понимаем смысл того, о чем говорят другие, мы и считаем, будто хорошо знаем, кто они такие. Но на самом деле мы не имеем о них никакого представления. Поскольку мы — то другие.

Когда Симон ушел, Андерс долго лежал в постели Майи и смотрел в потолок. Протянул руку за новой бутылкой и сделал большой глоток. Он думал о словах Симона.

Не так много мы знаем.

Что именно вынудило его позвонить Сесилии? Ведь он думал о том, что она сможет понять, что она хотя бы мысленно увидит то же самое, что видит он, потому что они были вместе в течение стольких лет. Они ведь стали почти одним человеком!

Но что произошло дальше? Они расстались, потому что им было больше нечего делать друг с другом. Оказывается, сломать отношения так легко. Все, что казалось раньше важным и незыблемым, так легко проходит. Как будто ничего и не было.

Андерс поднял бутылку и описал ею в воздухе круг. Он огляделся и громко сказал:

— Но ведь тебя — то я знаю!

Или?

Он вспомнил те времена, когда Майя была еще младенцем. Он стоял и смотрел, как она лежала в своей кроватке. Как ему хотелось тогда понять, о чем она думает, что происходит в ее маленькой головке.

Нет. Мы не знаем.

После того как Майя исчезла, Андерс постоянно думал о ней. Он разговаривал с ней вслух. Поскольку ее больше не было, она не менялась, и он представлял ее себе как куколку, как некий образ, как застывшую картинку.

— Мне очень страшно, — говорил он ей сейчас, — я так хочу знать, где ты? Как ты выглядишь, где ты находишься, что с тобой происходит? Я так хочу видеть тебя снова. Это самое мое большое желание, — у Андерса на глазах выступили слезы и потекли на подушку, — вот что я хочу. Вот что я хочу. Больше всего на свете хочу, да на самом деле только этого я и хочу!

Утерев лицо, он сел на кровати. Под кроватью лежала целая стопка журналов про Бамсе. Он достал их и начал читать. Он в свое время купил эти журналы, чтобы Майе было чем себя занять на Думаре.

На обложке первого журнала были изображены Бамсе и его приятели. Они плыли на лодке, направляясь к острову, наполовину скрытому в тумане. Выглядели они довольно испуганно. Андерс лег на спину в кровати Майи и начал читать историю.

В ней рассказывалось о капитане Бастере и каком — то несуществующем кладе. Андерс читал вслух, улыбаясь в тех местах, в которых смеялась Майя, когда он в десятый раз читал ей этот рассказ.

Он лежал в кровати, в одной руке — журнал, в другой — бутылка. Он засмеялся. Даже когда Майе уже исполнилось шесть, она любила лежать с бутылочкой, в которую был налит сок. Посасывая из бутылки, она листала выпуски Бамсе или слушала кассеты о нем.

Надо же, ее нет уже так долго, а он по — прежнему делает то, что она любила. Все, что она любила, — живо.

Он начинал понимать, что происходит. Кроватка Майи стояла пустой, ее журналы валялись непрочитанными. После нее осталась пустота. И эта пустота должна быть чем — то заполнена, и Андерс решил, что лучше всего заполнить ее собой. Жить ее памятью и делать то, что она делала, — и она не исчезнет. Она останется тут.

— И кроме того, ведь где — то ты есть?

Ноги затекли, и Андерс неуклюже поднялся с кровати. В коридоре он натянул на себя мохнатый свитер, который Майя называла медвежьей шкурой, и пошел к дровяному сараю.

Если он останется тут на зиму, то необходимы дрова, много дров. Топить дом электричеством он не может: выйдет слишком дорого.

В сарае еще оставалась куча чурбаков. Андерс взял в сарае бензиновую пилу и попробовал завести ее. Пила не работала.

Выкурив сигарету и сделав глоток вина, Андерс попытался завести ее снова. Наверное, что — то не так с карбюратором.

Андерс вспотел и устал. Ему хотелось пить, но вместо того, чтобы выпить вина, он отправился в дом и выпил воды. Теперь ему стало лучше. Он взял топор и стал колоть дрова. Чурбаки, валявшиеся в сарае, были довольно большими, и рубить их было трудно. Особенно трудно поддавались береза и ольха.

Он махал топором уже около часу, руки начали болеть, спина тяжело ныла. И тут он почувствовал, что кто — то на него смотрит. Опять. Но на этот раз Андерс не испугался. Он покрепче перехватил топор и развернулся.

— Ну, и кто ты? — закричал он. — Ну, давай же! Я же знаю, что ты тут!

Красно — желтые листья зашуршали, и Андерс зажмурился. Никого не было. Послышались какие — то звуки, и что — то пронеслось у него над головой в сарай. Андерс инстинктивно поднял топор.

Птица. Это оказалась птица.

Нет, все — таки не птица. Что же это такое?

Открыв дверь, он увидел ее. Нет, птица. То ли синица, то ли снегирь. Она крутила головой, черные глазки блестели. Андерс нагнулся и прошептал:

— Майя? Это ты, Майя?

Птица никак не отреагировала. Андерс протянул руку. Птица шарахнулась в сторону и вылетела наружу. Андерс проводил ее взглядом и вдруг заметил бутылку с какой — то мутной жидкостью. От пробки шел странный запах, а на приклеенной этикетке от руки было написано «Полынь».

Андерс узнал почерк — он принадлежал его отцу. Наверное, при помощи настойки полыни боролись с какими — нибудь насекомыми.

Андерс покачал головой. Полынь ядовитая, а ведь Майя столько раз бегала тут.

Как же он раньше не замечал бутылки?

В приступе запоздалого раскаяния Андерс заткнул бутылку поплотнее и поставил на полку над скамейкой, куда Майя не могла дотянуться. Затем он вышел на улицу и начал складывать наколотые дрова в тачку.

Работа помогала ему забыться. Неплохой выдался день.

После работы Андерс проголодался и устал. Дома он приготовил себе обед, сварив макароны. После еды он выкурил сигарету, сел и стал смотреть в окно. Все тело болело, но он чувствовал себя настоящим мужчиной. Теперь у него есть запас дров.

Он решил пойти прогуляться и зайти к Элин. Может быть, она захочет выпить с ним вина. Но если ее нет дома — все — таки о ней ничего не слышно уже два дня, вполне может быть, что она уехала, — то ему сейчас вовсе не обязательно напиваться, чтобы заснуть. Он заснет и на трезвую голову, в первый раз за целую вечность.

Симон решил, что с него хватит. Больше терпеть и ждать он не может.

Найдено тело Сигрид, и вообще произошло уже слишком много разных событий. Он не может игнорировать то, что происходит в его жизни вот уже почти полвека. Довольно. Достаточно.

История любви, бережно хранимая им и Анной — Гретой столько лет, была рассказана Андерсу четыре дня назад. Действительно, это была настоящая любовь. Но почему же тогда Анна — Грета отказалась отвечать? Что в этом было такого особенного? Это не давало ему покоя.

Симон отлично помнил, как, оказавшись в тот день, когда он давал первое свое представление на пристани, в воде, он сразу сосчитал, что ему потребуется максимум полминуты, чтобы найти конец цепи. А потом надо было просто продержаться под водой еще минуту или две — для эффекта.

Мешок ударился о волны и стремительно пошел ко дну. Барабанные перепонки напряглись, и голова заболела. Симон закрыл глаза, чтобы лучше сконцентрироваться. Холодная вода просочилась через мешок, и конечности начали неметь.