Человеческая гавань - Линдквист Йон Айвиде. Страница 60

Однажды в самом начале пятидесятых Анна — Грета приплыла на остров вечером, позже, чем обычно. Пока она распаковывала товары, поднялся сильный ветер, и дорога обратно могла быть просто — напросто опасной. Намного безопаснее для Анны — Греты было остаться на маяке на ночь. Густав вполне мог связаться по рации с поселком и предупредить Торгни, Майю и Йохана о том, что она сегодня не приедет.

Хоть у Анны — Греты и Густава были вполне деловые отношения, все же он чувствовал себя неловко оттого, что в его доме ночует женщина. Он смущался и не знал, как себя вести.

По счастью, Анна — Грета вела себя совершенно естественно и не отказалась выпить с ним по рюмке коньяка. Они сидели друг напротив друга за кухонным столом, глядя на бурное море.

Трудно поверить, но в тот вечер Густав был очень даже разговорчивым. Он рассказывал Анне — Грете о затонувших кораблях, гнездовьях чаек и о многом другом.

Наконец рассказы иссякли. Густав помолчал, а потом сказал Анне — Грете:

— Нам надо быть начеку.

— Неужели ты суеверный, Густав?

— Нет. Но есть то, во что я верю, — ответил Густав и достал бутылку, наполненную какой — то мутной жидкостью. — Если уж ты собираешься ночевать тут, тебе надо выпить вот это.

Из вежливости Анна — Грета сделала глоток. Вкус был отвратительный, от горечи у нее перехватило дыхание, на глазах выступили слезы.

— Не особо вкусно, да? — спросил Густав, когда Анна — Грета поставила стакан на стол. — Но зато теперь мы в безопасности.

Анна — Грета не удовлетворилась таким объяснением. Коньяк сделал ее особенно любопытной, а Густава разговорчивым, так что она выпытала все, что хотела знать.

Море звало его, сказал Густав. Оно приказывало ему, угрожало. Густав сопротивлялся до последнего, а потом нашел средство — он стал пить полынную настойку.

И это подействовало. Море больше не осмеливалось обращаться к нему, и по ночам он не слышал угрожающего шепота волн.

На следующее утро ветер утих, и Анна — Грета могла спокойно отправляться домой. Прежде чем попрощаться, она спросила Густава за утренним кофе, где она может набрать полыни.

— Это хорошо, что ты решила позаботиться о себе, — сказал он.

Он повел ее на берег и выкопал маленькое невзрачное растение. В полном молчании они вернулись к лодке Анны — Греты.

Анна — Грета помахала ему на прощание. Она завела мотор и отправилась домой. По дороге ее преследовал странный звук — она не могла описать, какой именно. Она крутила головой, пытаясь отыскать его источник, но ничего не вышло. Тогда она выключила двигатель, нагнулась и посмотрела вниз, в воду. Вода выглядела мягкой и ласковой, как руки любимого человека. Ей вдруг захотелось броситься в волны, как в объятия любимого.

Но Анна — Грета сумела разрушить чары, она снова завела двигатель и сосредоточилась на шуме мотора. Но все же из глубины ей слышался шепот — без слов.

Густав утверждал, что на Думаре о тайнах моря знают почти все, но ничего об этом не говорят.

Анна — Грета продолжала заниматься выездной торговлей еще несколько лет, пока не встретила Симона. Тогда она продала свою лодку, чтобы больше не слышать шепота морских глубин.

Полынь, подаренную ей Густавом, она посадила на берегу, около Смекета. Казалось, прошлое осталось позади и море никогда не вернется в ее новую жизнь.

Так было до тех пор, пока Йохан однажды ночью не рассказал ей о своем таинственном острове.

В конечном итоге Анне — Грете удалось поговорить с Маргаретой Бергвалль, которая тоже знала об опасном морском зове. Они стали вместе собирать полынь для того, чтобы защитить своих близких. Действовать приходилось крайне осторожно, чтобы Симон ничего не заметил. Хотя зов моря доносился до всех жителей Думаре, чаще всего от него страдали те, кто знал больше других.

Так и произошло с Густавом Янсоном, хотя на самом деле никто не знал, что с ним случилось. То ли полынная настойка не помогла, то ли что — то другое пошло не так, но в один холодный зимний день 1957 года маяк перестал светить. Шел снег, мела метель. Верхней одежды и обуви Густава в домике при маяке не нашли. Ночной снегопад уничтожил все следы.

Только весной, когда снег начал подтаивать, стало понятно, что случилось с Густавом. Там, где он оставил следы, снег спрессовался и таял медленнее.

Ряд белых следов уводил через залив по блестящему льду в направлении материка. Следы тянулись с километр. Затем они прерывались. Последний след нашли в районе Лединге, и дальше следов не было.

Он исчез. Через год маяк был автоматизирован, а домик при маяке отдали орнитологическому обществу, которое занималось наблюдением и охраной местных пернатых.

Анна — Грета только что закончила свой рассказ, когда открылась дверь. Послышались шаги, и Андерс вошел на кухню.

— Я просто хотел сказать, что брал лодку, — сказал он, — Приду к вам завтра, а сейчас очень устал, еле на ногах стою.

Он уже хотел было идти, как Анна — Грета сказала ему:

— Садись. Выпей с нами чашечку кофе.

Андерс постоял в нерешительности, но все же снял куртку и шапку и взял себе стул.

— Где ты был? — спросил Симон.

Анна — Грета протянула ему чашку, и Андерс обхватил ее пальцами, как будто ужасно замерз.

— Я был «а Ховастене.

Анна — Грета положила руку ему на плечо:

— Что случилось?

Андерс судорожно дернул плечом:

— Ничего. Думаю, что я одержим моей собственной дочерью и что она находится где — то там, в море, а чайки охраняют ее.

— Не ты один одержим, — сказала Анна — Грета.

Симон был удивлен, что Анна — Грета открыто говорит о том, что связано с морем. Может быть, она решила, что Андерс все равно все узнает и будет лучше, если они сами ему все расскажут. И Анна — Грета рассказала ему, что случилось с Карлом — Эриком.

— Почему? — спросил Андерс, когда она закончила. — Почему это происходит?

— Я не могу ответить, — сказала Анна — Грета, — но это происходит. И не только с тобой, но и с другими.

Андерс кивнул и посмотрел на дно своей чашки. Его губы слегка шевелились, как будто он читал какой — то текст. Вдруг он поднял глаза и спросил:

— А может быть, что подобные вещи творятся только с недобрыми людьми?

Анна — Грета медленно, как будто взвешивая каждое слово, сказала:

— Ну… пропадали здесь злые люди. Такое случалось. Агрессивные. Эльза Персон, Торгни, Сигрид и так далее.

Андерс переводил взгляд с Анны — Греты на Симона.

— Майя не было злой, — сказал он, взглядом умоляя их о поддержке. Он вскочил со стула и крикнул: — Майя не была злой! Она была ребенком. Она не была злой! Вы меня слышите?

— Андерс, — мягко сказал Симон и попытался взять его за руку, но Андерс вырвался.

— Что вы говорите!

— Мы ничего не говорим, — сказала Анна — Грета, — мы просто…

— Вы ничего не говорите? Да вы только что сказали, что Майя была злой! Но это не так! Это просто смешно — то, что вы говорите!

— Но это говоришь ты, — сказала Анна — Грета.

— Ничего я не говорю! Что за ерунда?

Андерс повернулся и бросился вон из кухни. Входная дверь отворилась и захлопнулась. Симон и Анна — Грета сидели молча.

— В конце концов он это забудет, — сказала Анна — Грета.

— Да, — ответил Симон, — все будет в порядке. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Андерс забрел в деревню. Он подошел к Каттюддену, погулял по пляжу, побросал камни на тонкий лед, затем вернулся обратно и долго стоял на пирсе, глядя на Ховастен.

Было уже темно, когда он вернулся в Смекет. На дверях белела записка от Симона, в которой он просил Андерса зайти к Анне — Грете, чтобы они могли поговорить более спокойно. Андерс разорвал ее. Он никуда не собирался идти.

В доме очень холодно, но он не стал зажигать огонь в камине: старики увидели бы дым из трубы и непременно явились. А ему совершенно не хотелось ни о чем говорить.