Звезда и тень - Кинсейл Лаура. Страница 26

Сквозь слезы Дожен казался ему сверкающей тенью среди других теней. Щека ныла. Было не так уж больно. За время своего обучения Сэмьюэл ушибался намного больнее, но тело его дрожало, он инстинктивно отступил, когда размытое изображение вновь шевельнулось.

Дожен… Дожен ударил его… Предательство казалось таким неожиданным, что Сэмьюэл потерял способность что-либо понимать.

Японец шагнул к нему, и мальчик вновь вздрогнул. Ему казалось, что что-то важное потерпело крах, разрушилось прямо у него на глазах, а затем восстановилось и исчезло, взяв с собой какую-то часть Сэмьюэла и оставив неизгладимое чувство пустоты.

Ему казалось, что он видит себя со стороны. Слезы, бегущие по щекам, пот, струящийся по подбородку и оставляющий темные пятна на его рубашке.

Дожен теперь не пытался подойти ближе. Тот, второй, наблюдающий со стороны Сэмьюэл подумал, что Дожен удивлен, хотя на лице этого не было видно. Опустошенный же Сэмьюэл стоял и плакал.

— Самуа-сан, — подал голос Дожен. Сэмьюэл отступил.

Дожен посмотрел на него, затем вернулся к своему верстаку. Укрепил доску, начал пилить.

— Я расскажу тебе историю, — сказал он на японском. — Все японские мальчики знают ее, но, возможно, другим мальчикам она неизвестна. Ты должен услышать ее сейчас. История эта об ученике, который хотел научиться владеть мечом, решил найти самого великого мастера. Ему указали дорогу, и он направился в горы. В конце концов он нашел гробницу, а рядом хижину ветхого отшельника. Этот отшельник и был мастером, самым умелым бойцом. «Я пришел, чтобы научиться владеть мечом», — Дожен изобразил, как ученик торжественно объявил о своих намерениях. «Сколько времени потребуется, чтобы овладеть этим искусством?» Отшельник ответил: «Десять лет». Ученик был разочарован. «А если я буду работать „усердно, учиться в два раза быстрее?“ На это мастер ответил: „Двадцать лет“.

Дожен расстелил кусок материи на коленях, поставил на них заготовку. С помощью резца он начал вырезать спинку стула. Пока он говорил, ни разу не оторвал взгляд от резца.

— Ученик решил не спорить, только попросил взять его на обучение. Но мастер не давал ему никаких заданий, кроме как принести хворост, убрать в хижине, приготовить еду. Не оставалось даже времени на упражнения с мечом. Прошел год, и ученик почувствовал, что ждать больше не может. «Мастер, — потребовал он, — когда мы начнем тренировки? Неужели я для тебя только раб?» Но мастер ничего не ответил, и ученику пришлось довольствоваться тем же, что он и делал, только с каждым днем он становился вес злее. Однажды он стирал одежду, подумывая о том, чтобы оставить этого сумасшедшего, но тут на него обрушился мощный удар палки. Упав на землю, он увидел над собой мастера. «Учитель, — закричал он, — я только стирал вашу одежду! Я делал нужную работу. Почему вы ударили меня?» Но мастер ничего не ответил. Ученик не мог понять, что он сделал не так, но решил работать еще лучше.

На следующий день он усердно колол дрова, и тут мастер ударил его опять. Удар был столь силен, что ученик упал на землю. «За что ты наказываешь меня?» — спросил ученик. Но мастер только молча посмотрел на него, без тени гнева на лице. Ученик стал подумывать вновь об уходе. Этот старик сумасшедший! Ученик стал наблюдать за ним, и когда тот в следующий раз занес палку, то сумел отклониться, хотя ему пришлось для этого скатиться в овраг.

После этого нападения участились, но ученик избегал удары, в конце концов он начал понимать, что же происходит. Но лучше ему не стало. Чем удачнее он избегал удары, тем с большей неожиданностью мастер их наносил. Он подкрадывался к ученику, когда тот спал, когда он мылся. Ученик думал, что сойдет с ума, но постепенно его чувства так обострились, что ему почти всегда удавалось увертываться от ударов. Но они продолжались, тысяча ударов в любое время, в любом месте, а однажды, на четвертый год, ученик склонился над костром, готовясь высыпать овощи в котел, и тут мастер атаковал его со спины. Ученик просто схватил крышку котла, парировал его удар и продолжал свое дело.

Маленькие стружки коа падали на белую ткань на коленях Дожена. Знакомый звук номи, касающегося дерева, создавал определенный неутомительный ритм.

— С этого времени ученик стал мастером, так и не коснувшись меча.

Сэмьюэл понял, зачем Дожен рассказал ему это. Захотелось стать таким же терпеливым, преданным учеником. Этого хотелось больше всего на свете. Он знал, что, если Дожен ударит его вновь, он не сможет увернуться, и единственное, что ему останется, это пойти, взять острую японскую пилу и покончить с собой.

Дожен посмотрел ему в глаза. Он увидел слезы, которые мальчик уже не мог удерживать. Казалось, отчаяние поселилось в нем и изливается наружу соленой влагой.

— Пожалуйста, — голос срывался на шопот, — Дожен-сан…

Дожен отошлет его. Сэмьюэл знал это. При обучении Дожен не потерпит слабости, уклонений, боязни руки. Дожен предлагал свое учение только так: или бери, или уходи.

Дожен смотрел на него, руки были неподвижны на коленях, в глазах ничего нельзя было прочесть. Он резко нарушил молчание.

— Я хочу обещать. Никогда не ударь. Возможно, другие парень ударять. Мне никогда.

Сэмьюэл не был уверен, что понял. Он глухо переспросил:

— Что?

Дожен коснулся рукой своей груди, затем груди Сэмьюэла.

— Мне. Ты. Не ударь. Никогда. Обещать; Да? Ты верить, тело верить Дожену, да? Голова верить. Нога верить.

Сэмьюэл только смотрел на Дожена. Японец чуть расставил ноги и занял позу «шенуен но камайя» — расслабленная степень готовности, которая позволяет ему легко переместиться в любую сторону. Когда он внезапно поднял руку, Сэмьюэл отпрыгнул. Рука Дожена замерла на уровне плеча Сэмьюэла на расстоянии примерно в фут.

— Не сдаваться, да? O'кей. Мне, ты, не сдаваться тоже.

Не глупо, да?

Он начал поворачиваться. Сэмьюэл уловил движение уголком глаза. Прежде чем он успел увернуться, рука Дожена белой птицей мелькнула у его лица. Сэмьюэл прижался к стене, его глаза были закрыты, а тело сжалось перед ударом. Но его не последовало. Только поток воздуха у щеки. Когда в конце концов открыл заплаканные глаза, рука Дожена — ладонь открыта — все еще была у его лица.

Пальцы Дожена коснулись его кожи, мягкие, как пух.

— Сэмыоэл-сан. Ты верить Дожену. Я обещать. Я не лгать. Ударить никогда.

Сэмьюэл прикусил нижнюю губу, чтобы она не дрожала, как у ребенка.

— Каким словом обещают? — глухо сказал он.

— Чикай.

— Пообещай на японском, — сказал Сэмьюэл. Дожен сделал шаг назад, сложил руки и отвесил поклон.

— Я обещаю тебе, Сэмьюэл-сан, я никогда не ударю тебя намеренно, ни в коем случае.

Медленно Сэмьюэл выпрямился, он сложил ладони, повторяя жест Дожена, только поклонился ниже. Затем сказал, что он стыдится, просит прощения, будет исправляться и всей душой верит обещаниям Дожена.

Но все-таки всей душой он не верил, тем более колено Дожена мелькнуло у самого лица Сэмьюэла, когда он отвешивал поклон. Глаза его автоматически сузились, а тело откинулось, отклоняясь от удара. Но движение Дожена было точно рассчитано, он не собирался наносить удар. Сэмьюэл выпрямился и стал ждать, притворяясь, что слез облегчения, готовых заструиться по его лицу, вообще не существует.

Дожен словно ничего не замечал. Он сел на свой стул и вновь принялся за работу.

— Не подходи мальчики в школе, — сказал он так, будто никакой стычки вообще не было.

— Я думаю, все не так плохо, — ответил Сэмьюэл. И действительно, все стало казаться не столь уж ужасным, особенно по сравнению с тем, что он чувствовал раньше.

— Школа — время, когда много мальчики драться. Драться плохо, Сэмьюэл-сан. Дожен не любить драться. O'кей. Но мальчики не драться, только знать две вещи; мальчики бояться — одна вещь, хороший мальчик — не проиграть. Ты боялся?

— Я не боюсь.

— Ты сказал боишься. Не хотеть идти обратно в школу. Сэмьюэл взял заготовку стенки ящика. Его щеке все еще было больно от пощечины Дожена.