Путь на Грумант. Чужие паруса - Бадигин Константин Сергеевич. Страница 9

И шквалистый ветер, и пустынное море, и мрачное небо, и каменные громады представлялись в этот момент кормщику как что–то единое, враждебное. Мозг Химкова напряженно работал, ища выхода и не находя его. «Одни… без припасов, без оружия…»

Но вот издалека, сквозь льды и туманы, через все Студеное море глянули на него лица жены и детей, оставшихся дома… Губы их шевелились, как будто говоря: «Не оплошай, Алеша, отец! Вернись, кормилец. Погибнем мы одни. Сбереги себя».

Прошла минута, другая. Пелена сошла с глаз, — вспомнил, где он и что с ним. Вспомнил Ваню, товарищей, еще спавших, ничего не зная.

— Нет, рано сдаваться. Хоть и страшон и силен ты, Грумант, а русский человек сильнее. Выдюжим!

Алексей выпрямился и сжал кулаки. Он, простой мореход, принял вызов судьбы и решил бороться до конца.

Обернувшись, он увидел показавшихся из–за скалы Федора, Степана и Ваню.

Глава четвертая

ОДНИ НА ОСТРОВЕ

— Здорово ночевали! — весело приветствовал Химкова Степан, но тут же осекся, по лицу кормщика почувствовав неладное.

Химков молча показал на море.

— Где же льды? Где «Ростислав»? — в голос воскликнули мореходы.

— Вынесло ветром со льдами… или, может быть… погиб, с трудом ответил Алексей.

— И мы погибнем! — вскрикнул каким то не своим, отчаянным голосом Веригин.

Замолчи, Федор! — строго оборвал его кормщик. — Что с тобой? Отец твой не раз, помню, говаривал: «Лучше помереть в море, чем в бабьем подоле». Будем ждать, авось вернется лодья.

— Да не то, Алексей, не боюсь я. Только тяжко мне, ровно камень на сердце… Не будет лодьи! Век будем ждать. Одна надежда на бога.

— На бога надейся, да сам не плошай. Не придет судно — перезимуем. Зимовка–то нам не впервой, сделаем все, что надо, и проживем хорошо. А тебе и пять зимовок нипочем. Ишь ведь, детина какой уродился!

Веригин, что–то бормоча, хмуро глядел под ноги.

— Ну что ты горюешь? Не пропадем. Еще зверя напромыслим и с деньгой домой вернемся, — ободрял Алексей павшего духом великана.

— Ежели дружно, и десять годов ладно проживем. Дружбу — ее и темь, и мороз, и пурга боится. Верно я говорю, ребята? — поддержал Химкова Степан, улыбнувшись товарищам. — И ты, Ванюха, испугался, небось? — неожиданно спросил он мальчика. — Страшно ведь на Груманте зимовать: медведи, морозы лютые.

Ваня посмотрел на отца, на Шарапова, на Федора и ответил с недетской серьезностью:

— Нет, Степан. С отцом да с тобой не страшно. Мамку только жалко, одна ведь. А с Федором я бы нипочем не остался. Страшно с Федором.

Алексей и Степан молча переглянулись, а Федор быстро поднял глаза и рванулся к мальчику.

— Ванюшка, родной!.. Други! А разве я… — загудел он срывающимся голосом. — Нет у меня страха… да ведь дело какое! Пашеньку–то знаете, Малыгиных дочку… ждет меня … Летом на тот год сватать хотел… Не подумал я — у тебя, Алексей, жонка, детишки дома… Простите, родные…

— Чего там, Федор, знаем ведь, каков ты человек. Вишь, молчальник, про свадьбу словом не обмолвился! Вот вернемся домой, мы со Степаном сватами будем, ладно, што ль? — уже шутил Химков. — А теперь, братцы, за работу. Зимовка то у нас, говорить нечего, трудная. Кабы знать, как дело обернется, припасу бы поболе взять. Да что вспоминать, теперь не поправишь…

Здесь, на Груманте, даже при хорошем снаряжении все требовало от людей огромного труда, изворотливости, подлинного мужества и стойкости. А четверо мореходов оказались почти ни с чем. На затерянном среди льдов и туманов полярном острове им предстояло все делать самим, с боем отвоевывать у природы каждый день жизни.

Но они не унывали.

— Ну, ребятушки, поглядим, что мы с собой–то взяли, — сказал Химков.

Поморы вернулись к избе и выложили перед Алексеем все, что у них было. Подсчитать запасы оказалось нетрудно. Они были очень невелики. Пищаль кремневая, рожок с порохом на двенадцать зарядов и двенадцать пуль, топор, котелок, полпуда муки ржаной, огниво и немного труту, один багор — остальные сломались при переправе по льду. Кроме того, у каждого был большой промысловый нож.

— Все же не с голыми руками, — с удовлетворением отметил Химков. — И с таким припасом, ежели с разумом, большие дела можно делать. Ну, а теперь слушайте. — И, как всегда, Алексей толково объяснил, с чего начать, за что приниматься. — Первое дело — избу исправить, — говорил он, загибая палец, — Потом на зиму зверя добыть, дров запасти. Ежели будет время — остров разведаем, на полдень становище должно быть. На моей памяти мезенские там новую избу ладили. А здесь нам жить неспособно. Зимовье–то наше русское, да без понятия поставлено, словно заморскими руками. Дверями–то уж всякая изба промысловая на берег глядит, а наша — в лощину. И берег далеко да не ладный, добром сюда лодья не пойдет, разве, как нас, несчастьем забросит. А и подойдет ежели, все равно нас с лодьи не доглядят. Да и нам за морем следить неспособно.

— А почему изба в лощине, а не у берега построена? — спросил внимательно слушавший отца Ваня.

— Я и сам пока в толк не возьму, сынок.

Все согласились с планом Алексея. Но прежде всего мореходы хотели выполнить старинный обычай: поставить крест на берегу. Недаром они позаботились прежде всего о кресте. Поморские кресты отнюдь не всегда обозначали могилу. Чаще всего они служили своеобразными маяками. Кресты ставили на самой высокой точке мыса или берега, где они резко выделялись среди скал и снегов и были издалека видны с проходящих судов.

Сколотив высокий крест из плавника и укрепив его камнями, мореходы возвратились к избе…

В старых поморских лоциях кресты различались по числу и величине; еще не так давно они возвышались на многих приметных местах архипелага. Только в XIX веке эти памятники старой русской морской культуры были безжалостно уничтожены появившимися на Груманте норвежскими промышленниками.

Сколотив высокий крест из плавника и укрепив его камнями, мореходы возвратились к избе, до мелочей пересмотрели все, что нужно исправить.

— Вот тут, — говорил Федор, искусный плотник, — бревна больше погнили, заменить надо. А в остальных местах только перебрать. — И тут же отметил, какие бревна нужно сменить. Для конопатки решили использовать мох, которого на острове было сколько угодно.

— Потолочные доски, Федор, тоже бы надо пригнать плотнее, — указывал Алексей, пробуя раздавшиеся тесины.

— Хороший потолок тепло сохраняет, а плохой — зиму в избу загоняет, — поддакнул Степан.

Кроме того, решено было заменить дверные косяки, притолоки, пороги и сколотить новые двери попрочнее да с крепкими засовами. Ставни к окнам тоже не были забыты, старые пришли в полную негодность.

Исправить развалившуюся печь взялся Алексей. Ему не раз приходилось класть такие печи и дома и на зимовках.

— За камнем дело не станет. Камнем весь остров завален, а вот с глиной как, братцы, быть? — задумался Химков. — Хорошую печь без глины не сложишь. А она здесь есть, раз печь на глине стоит и пол глиняный. Ведь не возят же ее на Грумант!

Мореходы, отбросив мрачные мысли, с жаром обсуждали неотложные дела.

Нужно было подумать и о пропитании.

— Ну–к что ж, кабыть и обедать пора, — посмотрел на солнышко Степан. — Не будешь сыт — не поработаешь. Так ведь, ребята?

— И то правда, — согласился Федор. — Олешка бы нам сейчас спроворить. Как бы ладно было.

— Пока порох есть, тужить нечего. Двенадцать зарядов — это двенадцать оленей. Как, Степан? — обратился Алексей к Шарапову.

Степан Шарапов ухмыльнулся в усы. Он слыл среди зверобоев «Ростислава» лучшим стрелком и недаром числился в артели носошником. Бить без промаха из кремневого самодельного ружья — искусство нелегкое. Но среди поморов было много метких стрелков.

— Ну вот что, Степан, бери четыре заряда. Оленей выбирай покрупнее и пожирнее. А Ваня в помощь тебе будет.