Конец «Графа Монтекриста» - Шейнин Лев Романович. Страница 10

— Какая температура у роженицы?

— Тридцать семь и одна, — ответил «граф».

— Первые роды?

— Вторые.

— Кого ждете: мальчика или девочку?

— Родителям безразлично.

Удовлетворившись этим условным диалогом, Дарья Прохоровна пригласила гостей в комнаты. Здесь она подробно изложила им все городские новости. Оказалось, что немцы по вечерам- стараются не выходить на улицу, что гарнизон в городе не пополнялся и что Трубников продолжает восседать в «магистрате». Мишкин спросил о судьбе отца Евтихия. Дарья Прохоровна ответила., что Трубников, опасаясь мести народа, священника не выдал. Однако горожане, для большей безопасности отца Евтихия, на следующий день после проповеди уговорили его уехать в деревню к замужней дочери.

Рассказывая обо всем этом, Дарья Прохоровна быстро накрыла на стол, достала из старого буфета посуду, внесла из кухни пыхтящий самовар, а затем подала своим гостям свежие пышки, маринованные грибы и рыбу.

Галя и «граф», проголодавшиеся с дороги, поглощали всю эту снедь с аппетитом.

Поев, они стали совещаться о дальнейшем Было решено покинуть город ночью, когда стемнеет. К тому времени Дарья Прохоровна взялась добыть еще кое-какие сведения. Заперев Галю и «графа» в доме, старушка пошла по своим делам. «Граф» хотел было пройтись по улицам, но Дарья Прохоровна сердито на него цыкнула, и он со вздохом остался.

К вечеру Дарья Прохорова вернулась и сообщила, что в городе все спокойно. Немецкий гарнизон все тот же, новые части за последнюю неделю в город не приходили.

Комендант живет на старой квартире и, как обычно, по вечерам старается не выходить на улицу. Патрульную службу в самом городе несут немцы, а у застав дежурят главным образом постовые из «русской полиции».

Получив все эти данные, Галя и «граф» дождались наступления темноты и осторожно выбрались из города.

Поздней ночью они благополучно прибыли в отряд.

Через три дня, вечером, бургомистр Трубников вышел из «магистрата», направляясь к себе домой. На улицах было уже пустынно. Под ногами поскрипывал снег. Трубников поднял воротник: было морозно.

На базарной площади навстречу ему попался длинный крестьянский обоз с сеном.

Трубников подошел к первому возу и спросил:

— Кто такие, куда едете?

— До коменданта, сено везем по наряду, — спокойно ответил парень, шагавший рядом с дровнями.

Трубников, сам не зная почему, осветил лицо парня электрическим фонариком и хотел было спросить у него документы, но слова застряли в горле: перед ним стоял «граф Монтекрист».

Не успел он произнести слова, как «граф» оглушил его страшным ударом в висок. Через мгновение Трубников был связан и положен на дровни, под копну сена, откуда вылезли двое партизан.

Из других саней длинного обоза тоже стали вылезать спрятанные в сене люди. В сумрачное небо с треском взлетела зеленая ракета. И сразу со всех концов застучали пулеметы, закуковали автоматные короткие очереди, загремели взрывы ручных гранат. Полуодетые немцы, испуганно выскочившие из здания школы, не успели даже крикнуть свое традиционное «Гитлер капут» — они были мгновенно убиты. Тучный комендант выскочил в одном белье из своего особняка, с маузером в руках, но и его навеки успокоила партизанская пуля.

А через два часа в здании горкома уже заседала тройка по восстановлению в городе советской власти.

Председатель тройки — «командир партизанского отряда — позвонил в колокольчик и привычно начал:

— Заседание объявляю открытым. Полагаю, что кворум имеется… — Он остановился и невольно улыбнулся: кворум действительно был налицо Кабинет, все соседние комнаты, Коридор, крыльцо дома были до отказа наполнены народом. Улица была черна от густой толпы. Сбежавшиеся со всех сторон жители напирали друг на друга; мальчишки гроздьями свисали с ветвей деревьев.

Свадьбу праздновали через неделю. Молодые — Галя и Мишкин — сидели во главе большого стола, окруженные товарищами по отряду. Через два дня оба они снова уезжали в немецкий тыл и перед этим решили отпраздновать свадьбу в родном городе.

Быстрых, сидевший рядом с Мишкиным, в самом разгаре ужина встал и произнес:

— Товарищи! Я подымаю бокал за счастье нашего друга и боевого товарища, которого все мы успели оценить и полюбить. Я пью за «графа Монтекриста».

— Одну минуту, — перебил его неожиданно Мишкин. — Я имею маленькую поправку. Нельзя пить за мертвых… А «граф Монтекрисг» скончался в дыму и боях Великой отечественной войны. Его уже нет и никогда больше не будет. И если вам все-таки хочется выпить за меня, то пейте за Петра Мишкина, за Галину Мишкину, за семью Мишкиных.

Все встали и со звоном чокнулись бокалами, полными золотистого, искрящегося вина.

В дремучих лесах Белоруссии продолжали Петр и Галя Мишкины свою партизанскую деятельность. Вместе работали в отряде, вместе ходили в разведку, вместе не раз принимали участие в боевых делах партизан. Так прошло полтора года.

Отряд, в котором состояли Галя и Петр, оперировал в районе Гомеля. Топкие, почти непроходимые леса служили великолепным убежищем для партизан. В каждой деревушке, в каждом селе, в каждом местечке отряд имел надежных людей, с которыми поддерживал постоянную связь. Командир отряда Глухов, уже немолодой молчаливый человек с отечным лицом почечного больного, полюбил Петра и Галю, как родных детей. Его единственный сын Сергей, однолеток Петра, был на фронте, и Глухов давно не имел о нем никаких известий. По вечерам, играя с Петром в шашки или совещаясь с ним о деталях очередной операции, ловя сосредоточенный взгляд Петра, слыша его голос, его заразительный смех и видя, как он, задумываясь, смешно, совсем по-детски морщит лоб, Глухов ловил себя на мысли, что Петр чем-то напоминает ему Сергея. Петр, в свою очередь, чувствовал и ценил привязанность Глухова. Он понимал, что командир беспокоятся и тоскует о сыне, о котором о» Мишкину не раз рассказывал.

Осень 1943 года активизировала деятельность партизан. Долгие ночи и грязь на дорогах облегчали налеты на немецкие обозы и диверсии на железнодорожных путях. Петр, отлично усвоивший подрывное дело, считался в отряде специалистом по организации железнодорожных катастроф. Не один немецкий эшелон с грузами пустил он за это время под откос.

Отличная связь с местным населением обеспечивала партизанам хорошую информацию о железнодорожных перевозках немецких военных грузов. Поэтому взрывалось именно то, что было нужно, и тогда, когда было нужно. Немецкая полевая жандармерия и отряды гестапо сбились с ног, пытаясь выяснить, откуда у партизан такая точная информация, но так и не добились толку.

В последние дни партизаны получили сведения, «по немцы «подготовляют следование эшелона с особо секретным грузом, имеющим исключительную ценность. Это можно было заключить из того, что немцы резко усилили охрану железнодорожных мостов и полотна на участке Минск-Гомель. Сотрудники гестапо начали непрерывно дежурить на железнодорожных станциях. Были тщательно проверены все семафоры, стрелки, шпалы. День следования маршрута, для которого приводились все эти мероприятия, сохранялся в строгой тайне.

Глухов мобилизовал все возможности, чтобы выяснить. в чем дело. Ежедневно десятки партизан и партизанок уходили в разведку, встречались с железнодорожниками и возвращались с одним и тем же результатом: идет невиданная — подготовка участка пути, но когда именно и с каким грузом проследует таинственный эшелон — никому не известно.

Учитывая усиленную охрану, выставленную немцами I» эти дни на участке Минск — Гомель, нечего было и думать о минировании полотна, тем более, что дважды в сутки специально прибывшие немецкие специалисты проверяли все секторы участка; кроме того, немцы ввели непрерывные подвижные патрули на автодрезинах. Глухов ломал себе голову, стремясь найти выход. И как всегда в случаях, требующих особой находчивости, он обратился к Петру. Они просидели вдвоем несколько часов, обсудили все варианты и взвесили все возможности. Наконец Петр сказал: