Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер. Страница 30

– Самые милостивые условия, достойные великого короля. Вот слова Твалы, одноглазого, могучего, супруга тысячи жен, повелителя кукуанцев, самодержца Великой Дороги, любимца Дивных, сидящих на страже в горах, тельца черной коровы, слона, потрясающего землю могучей стопой, устрашителя злодеев, страуса, попирающего пустыню быстрыми ногами, великого, черного, премудрого короля из рода в род! Вот слова Твалы: «Я милосерд и не требую много крови. Только один из десяти умрет, остальные свободны. Но белый человек, Инкубу, убивший моего сына, и черный человек, слуга его, объявивший притязания на мой престол, и Инфадус, брат мой, поднявший восстание против меня, – эти трое умрут лютой смертью, в виде жертвоприношения Дивным, стражам гор. Такова милосердная воля Твалы».

Посоветовавшись с другими, я отвечал как можно громче, чтобы слышали наши воины:

– Ступай к Твале, пославшему тебя, и скажи ему, что мы, то есть Игноси, законный владыка кукуанцев, Инкубу, Богван и Макумацан, мудрые жители звезд, потушившие солнце, Инфадус, вожди и воины и весь собравшийся здесь народ, велим сказать ему в ответ: «Мы ни за что не сдадимся, и прежде, чем зайдет солнце, обезглавленный труп Твалы простынет у его порога, а Игноси, отца которого он убил, воцарится на его месте». Теперь иди, пока тебя не прогнали, и подумай хорошенько, прежде чем поднимать руку на таких людей, как мы.

Парламентер громко засмеялся.

– Нас не запугаешь хвастливыми речами! – воскликнул он. – Покажите-ка завтра свою отвагу, о вы, затмившие солнце! Гордитесь себе, сражайтесь и веселитесь, пока вороны не обчистят ваших костей, так что они станут белее ваших лиц. Прощайте, может быть, мы с вами встретимся в битве. Прошу вас, подождите меня, о белые люди!

Отпустив нам эту насмешку, он удалился, и солнце почти тотчас же закатилось.

В эту ночь у всех у нас было очень много дела, так как мы продолжали наши приготовления к завтрашней битве, насколько это было возможно при лунном свете. От того места, где заседал наш военный совет, беспрестанно отправлялись гонцы и возвращались назад. Наконец около часу пополуночи все, что только возможно было сделать, было сделано, и весь лагерь погрузился в глубокий сон; только изредка раздавался оклик часового. Тогда мы с сэром Генри, в сопровождении Игноси и одного из вождей, спустились с холма и обошли наши аванпосты. Покуда мы шли, на самых неожиданных местах вдруг появлялись копья, сверкавшие при лунном свете месяца, и так же внезапно исчезали, как только мы произносили пропускной пароль. Было очевидно, что часовые не дремали на своему посту. Потом мы вернулись назад, пробираясь между рядами спящих воинов, из которых многие в последний раз вкушали покой на земле.

– Как вы думаете, много ли их останется в живых завтра к этому времени? – спросил сэр Генри.

Я покачал головой и опять посмотрел на спящих воинов. Моему усталому, но все-таки возбужденному воображению представлялось, что смерть уже коснулась их. Мой умственный взор невольно искал и старался угадать тех из них, которым суждено быть убитыми, и вдруг великое сознание таинственности человеческой жизни нахлынуло в мою душу вместе с безграничной скорбью о том, до чего эта жизнь ничтожна и печальна.

Много подобных мыслей роилось в моей голове, пока я стоял и смотрел на темные фантастические группы воинов, спящих «на острие копья», как это у них называется.

– Куртис, – сказал я сэру Генри, – меня одолевает самая жалкая трусость.

Сэр Генри погладил свою белокурую бороду и сказал, смеясь:

– Я уж это не в первый раз от вас слышу, Кватермэн.

– Ну так вот и теперь со мной то же самое. Знаете что? Ведь завтра ночью вряд ли кто-нибудь из нас будет жив. На нас нападут с превосходными силами, и потому весьма сомнительно, чтобы мы удержали за собой эту позицию.

– Как бы то ни было, а все-таки мы расквитаемся хоть с некоторыми как следует. По правде сказать, Кватермэн, это прескверная история, и по-настоящему нам не следовало в нее ввязываться; но уж раз мы вмешались, делать нечего – надо постараться. Мне лично гораздо приятнее умереть в битве, чем другой смертью, а теперь и подавно, раз осталось так мало шансов найти бедного Джорджа. Но судьба благосклонна к храбрым, а потому удача может быть и на нашей стороне. Во всяком случае, резня будет ужасная, и нам придется быть все время в самой свалке, так как мы должны поддержать свою репутацию.

Последние слова сэр Генри произнес совсем печальным голосом, но при этом глаза его говорили совсем другое. Мне сдается, что сэр Генри просто любит драку.

После этого мы проспали часа два. Перед самым рассветом нас разбудил Инфадус, который пришел сказать нам, что в столице заметна усиленная деятельность и что отряды королевских застрельщиков приближаются к нашим аванпостам.

Мы встали и снарядились в битву, надев свои стальные кольчуги, которые пришлись теперь как нельзя более кстати. Сэр Генри взялся за дело основательно и оделся туземным воином. «Когда живешь в Кукуании, надо все делать по-кукуански», – заметил он, облекая блестящей сталью свою богатырскую грудь; но этого мало. По его просьбе Инфадус снабдил его полным воинским нарядом. Он завязал на шее мантию из леопардовой шкуры, присвоенную военачальникам, надел на голову пучок страусовых перьев, носимый только знатнейшими из вождей, и опоясался великолепным поясом из белых бычьих хвостов. Пара сандалий, тяжелый боевой топор с рукоятью из кости носорога, круглый железный щит, обтянутый белой бычьей шкурой, и установленное количество метательных ножей (толла) довершали его вооружение, к которому он, впрочем, еще прибавил револьвер. Конечно, это был дикарский наряд, но я должен сказать, что никогда не видывал более красивого зрелища, чем то, какое представлял собой сэр Генри, одетый таким образом. Его великолепная наружность особенно выигрывала в этом костюме, и когда пришел Игноси в совершенно таком же наряде, я подумал, что до сих пор никогда не встречал двух таких удивительных молодцов. Нам с Гудом стальные кольчуги были далеко не так впору. Начать с того, что Гуд ни за что не хотел расстаться со своим костюмом, да и вообще, нельзя не согласиться, что плотный, низенький джентльмен, со стеклышком в глазу, с наполовину выбритой физиономией, наряженный в кольчугу, старательно заправленную в очень узкие панталоны, – должен был представлять зрелище действительно очень необычайное, но отнюдь не величественное. Ну а мне кольчуга была так велика, что я попросту надел ее сверх всего остального платья, отчего она топорщилась довольно неуклюже. Щит, с которым я совсем не умел обращаться, копье, пара ножей, револьвер да длинное перо, которое я воткнул за ленту своей охотничьей шляпы, чтобы придать себе по возможности зверски-воинственный вид, – довершали мой скромный костюм. Разумеется, кроме всех этих принадлежностей, каждый из нас держал про запас свой карабин, но так как зарядов было у нас немного и при рукопашной битве они были нам совершенно бесполезны, мы распорядились так, что за нами тащили их носильщики.

Снарядившись как следует, мы торопливо поели и отправились посмотреть, как идут наши дела. На нашей площадке была в одном месте куча темного камня, исполнявшая должность и главной квартиры, и сторожевой башни вместе. Здесь мы нашли Инфадуса, окруженного воинами его отряда – Белыми (так они назывались по цвету своих щитов), которые, несомненно, составляли цвет кукуанской армии. То были те самые, которых мы видели в пограничном краале, когда пришли в Кукуанию. Этот отряд, состоявший теперь из трех тысяч пятисот человек, мы назначили в резерв; воины лежали на траве и смотрели, как выходят из Лоо королевские войска, двигаясь длинными колоннами, черневшими издали, точно вереницы муравьев. Эти колонны казались просто бесконечными; всего их было три, и в каждой было по крайней мере тысяч одиннадцать или двенадцать человек.

Выйдя из города, они остановились и построились, после чего один отряд двинулся направо, другой налево, а третий медленно направился прямо на нас.