Маленький оборвыш (др. перевод) - Гринвуд Джеймс. Страница 27

– Да вот дайте ему эту куртку, – проговорил мистер Айк, подавая какую-то куртку, – она совсем почти новая, да не беда, жаль мальчика.

Они натянули на меня куртку, правда, крепкую, но всю перепачканную масляной краской.

– Славно тебе будет, и тепло, и удобно! – сказал Берни. – Бери свою шапку и отправляйся.

– Как! А рубашку-то? Ведь вы мне не дали рубашку!

– Рубашку? Это еще кроме панталон и куртки? Да ты, кажется, с ума сошел, любезный!

– По крайней мере дайте мне хоть немножко денег, ведь мое платье стоило гораздо дороже этого!

– Каково, Айк? – воскликнул Берни обиженным голосом. – Мы ему сделали добро, а он еще больше требует. Бессовестный, неблагодарный мальчишка! Пошел вон!

Они выставили меня из своей комнаты, столкнули с лестницы, выгнали на улицу и заперли за мной дверь.

Глава ХVIII. Убыток, причиненный мне мистерами Берни и Айком. Мое последнее появление в Ковент-Гардене. Я делаюсь уличным певцом. Старый друг

Церковные часы пробили полночь в ту минуту, когда дверь дома закрылась за мной, и я зашагал по мягкому, холодному снегу улицы. Я не мог сразу сообразить, выгодную ли сделку устроил я с господами Берни и Айком. Мне казалось, что вся выгода была на их стороне, а между тем они обвиняли меня в бессовестности и неблагодарности. Неужели я в самом деле не оценил по достоинству их услуги? Что они для меня сделали? Прежде у меня была пара теплых чулок и крепких сапог, у меня был полный костюм, включая рубашку. Теперь же у меня не было ни обуви, ни рубашки, и костюм мой состоял из одной куртки да из панталон. Зато теперь я не так сильно страдал от голода, как прежде, я избавился от одежды, в которой днем мне нельзя было никому показаться, и у меня появился целый шиллинг денег. А где же он, этот шиллинг? Если бы мостовая разверзлась под моими ногами, я не остановился бы с большим испугом.

Я стал обшаривать карманы своих новых панталон. Карманы были глубокие, и мне пришлось нагибаться до самой земли, чтобы достать до их дна, но напрасно шарил я во всех углах, шиллинга не было. В ужасе я запустил руки в карманы куртки, и там все пусто, осталось только несколько хлебных крошек. О, несчастье! Куда же делся этот шиллинг? Тут только я вспомнил, что оставил его в доме джентльменов: получив за сапоги и чулки шиллинг и кусок хлеба, я сунул шиллинг в карман моих панталон, а когда я снял их, чтобы примерить бумазейные панталоны, я забыл вынуть деньги.

Ясно вспомнив все это, я почувствовал некоторое облегчение. До дома евреев было недалеко, и я пустился со всех ног бежать к Сафрон-Гиллю. Найти Сафрон-Гилль и ту часть его, где жили джентльмены, было нетрудно, но, прибежав на нужную улицу, я остановился в недоумении. Я не заметил номер их дома, а с виду все дома были совершенно одинаковы. Я шел, внимательно оглядываясь по сторонам, но не мог заметить ни одного признака, который отличал бы один дом от другого, и, кроме того, везде огни уже были потушены; вдруг я заметил свет в одном окне второго этажа.

Я подпрыгнул к молотку и постучал. Мне не отвечали, тогда я постучал второй раз сильнее прежнего. Окно, в котором светился огонь, отворилось, и из него высунулась голова старика в колпаке.

– Извините, сэр, – сказал я, – в этом доме живут мистер Берни и мистер Айк, мне бы нужно…

– Какие там еще Берни! Выдумал тоже, стучаться по ночам! Лень мне спускаться, а то я бы задал тебе!

С этими нелюбезными словами он захлопнул окно. Что мне было делать? Стучаться во все дома было неудобно, уйти – значило бросить шиллинг. Конечно, я один виноват в потере моих денег, и они, рассердившиеся на мою неблагодарность, поспешат вернуть мне их, как только узнают, в чем дело. Лучше всего подождать здесь до утра и подстеречь молодых джентльменов, когда они выйдут на улицу.

К счастью, прямо против того дома, где, как я думал, жили мистер Берни и мистер Айк, была довольна глубокая подворотня и я устроился в ней как можно удобнее. Я провел там всю ночь, то засыпая на несколько минут, то опять просыпаясь, пока в семь часов утра лавочник, во владениях которого я расположился, не отворил свою дверь и не прогнал меня.

Я однако держался тут же поблизости и часов в девять увидел, что из дома, замеченного мной, вышли двое молодых людей с черными мешками в руках. Они были одеты совсем не так щегольски, как вчерашние джентльмены; их длиннополые сюртуки казались очень поношенными, а фуражки сильно засаленными. Тем не менее я сразу узнал в них мистера Берни и мистера Айка.

– Извините, сэр, – обратился я к первому из них, – я оставил свой шиллинг в кармане тех панталон… Отдайте мне его, пожалуйста.

– Что такое? Какой шиллинг? Какие панталоны?

– Да те, что я вам вчера продал вместе с курткой и всем остальным. Вернитесь домой, посмотрите!

– Что он такое болтает? – с изумлением спросил мистер Берни. – Вы знаете этого мальчика, Уилкинс? – обратился он к своему товарищу.

– В первый раз вижу.

– Вы ошиблись, голубчик, – ласково сказал мне Берни. – Как зовут того господина, которого вы ищете?

– Одного звали Берни, другого Айк. Разве же это не мистер Айк?

– Нет, дружок, меня зовут не Айк, и Уильям Уилкинс, – ответил мистер Айк.

– Неужели же вы скажете, что это не вы купили у меня платье из работного дома, что не вы живете в этом доме, в комнате, набитой старым платьем? – с отчаяньем закричал я.

– Конечно не мы, чего ты к нам привязался!

– Неправда, вы! Постойте, вон идет полицейский, я сейчас позову его.

Увидев полицейского, мои знакомые смутились и двинулись вперед быстрыми шагами.

– Отдайте мне мой шиллинг! – кричал я, догоняя их. – Отдайте, не то я закричу, что вы воры.

– Экий гадкий попрошайка! – побледнев от гнева, воскликнул мистер Айк. – На тебе два пенса и убирайся прочь!

– Я не уберусь, вы мне дайте весь мой шиллинг, не то я пожалуюсь полиции, – настаивал я.

– На что же ты пожалуешься? – спросил Берни.

– А на то, что вы взяли у меня деньги, когда покупали мое платье из работного дома!

– Из работного дома? Молодец! Так это ты бежал из работного дома и продал свое платье? Хорошо! Теперь я сам отведу тебя в полицию за такие проделки!

С этими словами он схватил меня за ворот куртки и потащил навстречу к полицейскому. Положение мое было отчаянное. Я сделал усилие, вырвался из рук Берни (он держал меня некрепко) и пустился со всех ног бежать прочь. Бегство стоило мне шапки. Когда я вырвался из рук Берни, она упала на землю, и, торопливо оглянувшись, чтобы посмотреть, не гонятся ли за мной, я увидел, как бессовестный Берни поднял ее и спрятал в свой мешок.

Я отбежал подальше от Сафрон-Гилля и, убедившись, что никто не преследует меня, остановился, чтобы обдумать свое положение. Трудно было представить себе мальчика несчастнее меня в эту минуту. Всего два пенса в кармане, да на два пенса лохмотьев вместо платья и – ничего больше! Ни одного друга, никого в целом мире, кто позаботился бы обо мне, помог бы мне! Впрочем, это полное одиночество было отчасти полезно мне. Я чувствовал, что обо мне некому подумать, что я должен сам заботиться о себе, и это поддерживало мое мужество.

Пробираясь самой ближайшей дорогой, я вышел к Ковент-Гардену. Там на свои два пенса я выпил кофе с булкой в знакомой кофейне и затем отправился на базар. Меня все еще не оставляла надежда найти прежних товарищей, кроме того, я искал себе работу. Но напрасно ходил я взад и вперед между лавками – ни Рипстона, ни Моульди нигде не было видно. Встретившиеся мне знакомые мальчики сказали, что они с самого Рождества не ходят на базар и что никто не знает, куда они делись. Найти работу мне также не посчастливилось. Хотя я сильно вырос во время болезни и был одет не так, как прежде, все продавцы сразу узнавали меня:

– Опять ты явился, мазурик! Проваливай, проваливай подальше! – говорили они, завидев меня. – Убирайся прочь со своей тюремной стрижкой.

Все попрекали меня моей стриженой головой, и так как у меня не было шапки, то она всем бросалась в глаза. Мне не удалось заработать ни полпенса. Снегу в этот день не было, но зато был сильный мороз и ветер.