Кризис сознания: сборник работ по «философии кризиса» - Швейцер Альберт. Страница 13

У Декарта мы обнаруживаем те же соображения относительно онтологического статуса истин. Декарт называет «субстанцией» общую форму бытия как реального существования. То, что существует, — это субстанция. Всякая «вещь» есть субстанция. У протяженной субстанции есть форма и движение, у мыслящей субстанции — идея. Отсюда общепринятое отождествление учения Декарта с дуализмом: субстанциальное «то, что существует» разделяется на мысль и протяженность, что в человеке обозначается как душа и тело.

Тем не менее, в 48-м параграфе «Первоначал философии» мы видим, что субстанциальный дуализм подчиняется более фундаментальному различению. Это различение между вещами («тем, что существует», то есть субстанцией, мыслящей или протяженной) и истинами:

«Я разделяю два рода нашего знания: к первому относятся все вещи, наделенные бытием, а ко второму все истины, которые суть ничто вне нашей мысли».

Какой поразительный текст! Он признает совершенно исключительный онтологический и логический статус истин. Истины не наделены бытием. Значит ли это, что они вообще не существуют? Никоим образом. Истины не обладают субстанциальным бытием. Именно так нужно понимать то, что они «не имеют никакого бытия за пределами нашего сознания». В 49-м параграфе Декарт отмечает, что этот критерий указывает на формальную всеобщность истин и, следовательно, на их логическое существование, которое есть не что иное, как определенный тип интенсивности:

«Например, когда мы думаем, что нельзя сделать что-то из ничего, мы не считаем это утверждение некой вещью, которая существует, или качеством некой вещи, мы рассматриваем его как вечную истину, которая имеет место в нашей мысли и которую можно назвать общим знанием или максимой: однако, когда кто-то говорит нам, что невозможно, чтобы что-то существовало и не существовало в одно и то же время, что то, что сделано, нельзя отменить, что тот, кто мыслит, не может перестать быть или существовать, пока он мыслит, и многие другие утверждения, — это истины, но не вещи».

Декарт — дуалист не только из-за противопоставления, с одной стороны, «мыслящих вещей» и, с другой стороны, «телесных вещей», то есть «тел или, скорее, качеств, принадлежащих этим телам». Декарт — дуалист на более фундаментальном уровне, на уровне, на котором различаются вещи (мыслящие или телесные). Вы можете заметить, что, в отличие от тел и даже от душ, истины непосредственно всеобщи и совершенно точно — вне сомнения.

Обратите внимание на следующий отрывок:

«Их [истин] столь много, что было бы трудно перечислить; но необходимости в этом и нет, потому что мы обязательно узнаем их при случае».

Мы видим, в каком случае Декарт мыслит тремя категориями (а не только двумя). Его аксиома может быть на самом деле выражена следующим образом:

«Существуют только (случайные) телесные вещи и мыслящие вещи, а кроме того, существуют еще (вечные) истины».

Идея о том, что мы можем установить особый способ бытия истин, была одной из главных в моей книге «Бытие и событие». В ней я доказываю, что родовой признак истин — множественность: их нельзя распознать с помощью лингвистических предикатов, им нельзя дать явное определение. [В ней же] я говорю, почему мы имеем право назвать «субъектом» локальное наличие процесса, из которого вырастают эти универсальные множественности (формула: «субъект есть момент истины»).

Эти результаты обосновывают возможность будущей метафизики, способной охватить сегодняшние действия и усилить свои позиции завтра, принимая во внимание то, что произведет эти действия. Такая метафизика — компонент новой материалистической диалектики.

Делез также стремился создать условия для современной метафизики. Вспомним его высказывание о том, что, когда философ слышит слова «демократические дебаты», он поворачивается и убегает. Это потому, что интуитивное представление Делеза об этом понятии предполагало схватывание его составляющих с огромной скоростью. Так вот, эта огромная скорость мысли фактически несовместима с демократическими дебатами. В общем материалистическая диалектика противопоставляет реальную бесконечность истин принципу конечности, который выводится дедуктивно из принципов демократии. Например, мы можем сказать:

«Истина утверждает бесконечную правоту своих последствий, что бы им ни противопоставлялось».

Это был самый важный вывод «Бытия и события», касающийся онтологической природы истин. Мы можем сказать иначе: верно, что мир состоит из тел и языков. Но каждый мир способен внутри себя производить свою собственную истину.

Однако онтологического разрыва недостаточно. Мы также должны доказать, что способ явления истин уникален.

Самая ясная формула демократического материализма на сегодняшний день:

«Существуют только индивиды и сообщества».

Этому утверждению мы должны противопоставить максиму материалистической диалектики:

«Универсальность истин поддерживается субъективными формами, которые не могут быть ни индивидуальными, ни коммунитарными».

Или:

«Поскольку субъект существует как субъект истины, он отделяет себя от любого сообщества и уничтожает любую индивидуацию».

Давайте подведем итог относительно качеств тех образований, которые одновременно принадлежат миру тел и языков, но не сводятся к законам этого мира.

Во-первых, название, которое философия всегда закрепила за этими образованиями, — «истина». Мы можем сказать, что их тело — тело истины, новая истина-тело — состоит только из элементов мира, в котором это тело является. И, тем не менее, истина-тело обнаруживает такую всеобщность, которую эти элементы сами по себе не способны обеспечить. У нее есть ряд фундаментальных свойств.

Во-вторых, хотя истина обычно выражается в особом языке, ее природа межъязыковая. Поскольку истина дает доступ к общей форме мысли, она отделима от любого конкретного языка.

В-третьих, истина предполагает органически замкнутый набор материальных знаков (traces), которые относятся не к эмпирическому использованию мира, но к его непосредственному изменению — изменению, которое затронуло, по меньшей мере, один из объектов этого мира. Таким образом, можно сказать, что этот знак предполагает, что любая истина — это след события.

В-четвертых, эти знаки-следы связаны с действующей формой, которую мы называем новым телом. Можно сказать, что это новое тело — действующая диспозиция следов события.

В-пятых, истина выражает и оценивает то, что ее составляет, основываясь на последствиях, а не только на простой данности.

В-шестых, основываясь на выражении последствий, истина индуктирует новую субъективную форму.

В-седьмых, истина одновременно и бесконечна, и всеобща. Это — радикальное исключение, а также возвышение безличного существования до уровня Идеи.

Эти свойства легитимируют это «а кроме того…», которое обосновывает вопреки софистике, преобладающей в материалистической демократии, материалистически-диалектическое пространство современной метафизики.

Можно сказать так: материалистическая диалектика обеспечивает соответствие истин и субъектов, в то время как демократический материализм говорит о соотношении жизни и индивидов.

Эта оппозиция представляет собой также и оппозицию двух концепций свободы. Согласно демократическому материализму, истина может быть с очевидностью определена как (негативный) закон того, что есть. Можно быть свободным, если ни один язык не запрещает индивидуальным телам применять их способности. Или: языки позволяют телам реализовывать свой жизненный потенциал.

Вот почему в демократическом материализме сексуальная свобода — парадигма любой свободы. По существу эта парадигма явно устанавливается в отношении выражения желаний (тел) и лингвистических, запретительных или стимулирующих законов. Право индивида «реализовывать свою сексуальность» должно быть признано. И за этой свободой обязательно последуют другие. И они действительно последуют, если мы понимаем любую свободу с точки зрения модели, принятой в отношении секса: отсутствие запретов относительно того, как индивид может приватно использовать свое тело.