Ельцин - Минаев Борис Дорианович. Страница 105

Накопившись в критическую массу, обиды Хасбулатова претворяются в строгий и цельный план, где каждое слово, каждая шутка, каждый пассаж, пущенный им с трибуны, — часть целой системы, в результате которой все общество понимает: и президент, и правительство целиком в его руках.

Начиная с 1992 года спикер резко разворачивает руль, которым он манипулирует Верховным Советом — если раньше вяло сдерживал критику Ельцина и правительства, то теперь все больше и больше провоцирует ее, разжигает ненависть, доводит ее до предела.

Налицо и другие шаги председателя, которые заставляют Кремль глубоко задуматься. Полк охраны Верховного Совета РФ становится серьезно вооруженным и многочисленным подразделением. Хасбулатов перетягивает на свою сторону вице-президента Руцкого и лоббистов из «Гражданского союза», третью силу. С помощью депутатов укрепляет свои позиции в регионах, ведет там активную «разъяснительную политику», перетягивает субъектов Федерации на свою сторону. Явно готовится к атаке.

Но все это пока не очень заметно.

Развязка наступает в декабре, на Седьмом съезде народных депутатов.

Еще несколько слов о самом съезде.

Российские депутаты в том 1992 году становятся новым политическим классом, новой влиятельной элитой.

В советское время депутаты Верховного Совета СССР, представлявшие свои регионы, не жили и не работали в Москве. Представители «молчаливого большинства» — политическая декорация, послушно голосующая несколько раз в год за законы и постановления, разработанные в ЦК КПСС, министерствах и ведомствах. У них, по сути дела, нет реального права голоса, их речи, зачитанные по бумажке на заседаниях, лишь элемент этой декорации. Максимум, что они могут, — попросить «соседа по парте», министра или члена ЦК, о каких-либо послаблениях, льготах, дополнительном финансировании своего региона.

Все меняется с наступлением новой эры. Российские депутаты работают на профессиональной основе. Они — первые парламентарии независимой России. Члены Верховного Совета — все эти бывшие директора заводов, институтские и школьные преподаватели, секретари обкомов и исполкомов, провинциальные начальники различных рангов — внезапно становятся элитой государства! Ездят на машинах с правительственными номерами, получают ключи от казенных квартир, ходят на заседания в отглаженных костюмах и, главное, конечно, решают судьбы родины.

По результатам соцопросов 1992 года этот новый «политический класс» пользуется среди населения гораздо худшей репутацией, чем само правительство, проводящее «грабительские реформы». Эти раздувшиеся от важности мелкие «шишки» раздражают народ куда больше, чем непонятная теория Гайдара. Тот хотя бы «знает, что делает» (может, делает не то, но это уже другой вопрос), депутаты — явно не знают ничего.

Они, как правило, никому не известны, ничем не прославились в своей жизни, кроме бесконечных голосований. У них совершенно не запоминающиеся лица и фамилии (в отличие от депутатов горбачевского съезда), но они и есть главный, решающий орган власти в стране.

Именно цифры социологических опросов позволяют Ельцину до поры до времени спокойно относиться к осторожному, тихому наступлению Хасбулатова. Все эти депутаты — фигуры, мягко говоря, в народе непопулярные.

Но с другой стороны, эти депутаты медленно, но верно перетягивают канат на свою сторону. Их много, и каждый имеет право выступить по телевизору, каждый может инициировать законодательную инициативу, каждый пытается урвать свой кусок влияния, каждый лоббирует своих людей. Эта серая, вязкая политическая масса начинает в конце концов беспокоить Ельцина. А масса постепенно структурируется и становится взрывоопасной.

Но на Седьмой съезд Ельцин пришел все с той же внутренней установкой на компромисс. Ему не нужна война. Ему нужна передышка. Чтобы завершить спокойно хотя бы первый этап «проекта», чтобы увидеть первые результаты.

Ельцин предлагает депутатам формулу: «стабилизационный период», которая означает введение моратория на любые решения, подрывающие систему власти.

«Сегодня, — говорит он с трибуны съезда 1 декабря, — раздаются призывы к отставке правительства, роспуску Съезда, “перетряске” Верховного Совета и так далее. Выскажу свою позицию. Начинать стабилизационный период с разрушения любого из высших институтов власти — просто абсурдно. Это еще больше обострит ситуацию, вызовет усиление конфронтации. Сегодня нужно не разрушать, а укреплять наметившийся баланс власти. Нужен мораторий на любые действия, дестабилизирующие институты государства в этот период».

Однако мораторием и не пахнет!

«В зале стоял враждебный гул, просто физически ощущалась разлитая в воздухе неприязнь. Лишь пару раз за все время выступления со скамей, где сидели депутаты демократических фракций, раздались жидкие аплодисменты», — пишут очевидцы выступления, помощники Ельцина.

Хасбулатов делает свой ход. «Полный крах экономической политики», «хозяйство все более теряет управляемость, процесс приобретает черты распада» и, наконец, — стране нужно другое правительство. Хасбулатов заявляет о своих приоритетах в экономике, чем-то они напоминают брежневские доклады: «регулирование политики цен», например. И, наконец, дает ответ конкретно Ельцину: «Конечно, нет сомнений в том, что необходим более или менее длительный период стабилизации… Но вряд ли будет правильным даже в этот период допускать отход от Конституции и законов». А по конституции правительство можно отправить в отставку прямо здесь и сейчас!

«Президент, — пишут помощники, — слушал выступление своего соперника с мрачным, застывшим видом».

За два дня до съезда на встрече с главными редакторами газет Ельцин скажет: «Хасбулатов хочет стать премьером». Тон, которым он это сказал, не допускал разночтений: все, что угодно, только не это.

На съезде выступает Гайдар. Он понимает — в этой аудитории он враг. Убеждать, доказывать, быть красноречивым — бессмысленно. Тихим, спокойным голосом зачитывает свой доклад, полный цифр и выкладок, и этот профессиональный, академический тон приводит депутатов в полное бешенство.

Продолжаю цитировать записи очевидцев этих событий:

«Теперь, сидя в агрессивно настроенном зале, Ельцин находится перед дилеммой — терпеть невыносимые для него унижения (курсив мой. — Б. М.) и лавировать в поисках компромисса или послушать совета тех, кто давно уже склонял его к ликвидации съезда».

Пожалуй, самое интересное в политике — варианты. Решения, которые уже готовились к исполнению, но в последний момент откладывались. Они передают истинную логику процесса. Они же дают нам возможность пофантазировать: а как могло бы быть?

В этот момент в кармане пиджака Ельцина («старый темно-синий» давно уступил место новому, серому, с некоторым стальным отливом) лежат странички с текстом его выступления, где, в частности, говорится:

«Превратившись исключительно в трибуну разрушительной критики, неспособный на созидательную работу, Съезд сам снял с себя всяческую ответственность за судьбы России и ее народа. Съезд изжил себя. Принимая из рук народа власть Президента, я дал клятву служить новой, демократической России. Сегодня во имя этой клятвы я должен пойти на решительные меры».

Но эти слова так и не были произнесены.

Лев еще готовится к прыжку. Ельцин еще остается в логике поиска «третьего пути». В кулуарных встречах с координаторами фракций обещает, что «силовые» министры будут утверждаться, то есть практически назначаться Верховным Советом, и это гигантская политическая уступка с его стороны…

Сейчас, перечитывая все эти заявления и контр-заявления, вспоминая, как сам сидел у телевизора и следил за трансляцией важнейших заседаний съезда, безусловно, испытываю сложное чувство.

Да, депутаты раздражали бессмысленным словоблудием. Да, Хасбулатов доставал интриганством и гипнотической скукой заунывного голоса. Да, бесконечные политические маневры заставляли зрителя отчаянно взреветь: в конце концов, да пропади всё пропадом!