Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор. Страница 3
– Я не могла.
– Не могла отдать его в воспитательный дом?
– Тяжело отдавать ребенка, которого выкормила своим молоком и которого любишь.
– Но ведь это не твой ребенок.
– Сначала я хотела сделать по-твоему, но он в это время заболел.
– Ну, хорошо, а потом, когда он выздоровел?
– Он выздоровел нескоро. И не успел он оправиться, как за одной болезнью пришла другая. Бедняжка так кашлял, что сердце болело за него. От такой же болезни умер наш бедный мальчик. Мне казалось, что если я отнесу его в город, то и он умрет.
– Ну, а потом?
– Прошло много времени. Мне жаль было отдавать ребенка, и я думала, что он может пожить у меня еще.
– Сколько ему лет?
– Восемь.
– Ну, так он теперь отправится туда, где ему следовало быть восемь лет тому назад. Вот и все.
– Ах, Жером, ты не сделаешь этого!
– Не сделаю? А кто мне помешает? Не вечно же нам держать его у себя.
На минуту наступило молчание, и я мог передохнуть. От волнения у меня так сжималось горло, что я с трудом дышал.
– Как изменил тебя Париж! – через некоторое время сказала матушка Барберен. – Прежде ты не говорил бы так.
– Может быть. А верно то, что Париж сделал меня калекой. На что мы теперь будем жить? Денег нет. Корова продана. Скоро нам самим нечего будет есть, а мы еще должны кормить чужого ребенка!
– Он мой!
– Такой же твой, как и мой. И это не крестьянский ребенок. Я смотрел на него во время ужина. Худой, слабый, ноги и руки как спички!
– Он самый красивый мальчик в деревне!
– Он красив, не спорю. Но ведь красота не накормит его. Разве может он работать с такими плечами? Это городской ребенок, а нам такие дети не нужны.
– Он славный мальчик, такой смышленый и добрый. Он будет потом работать на нас.
– А пока нам придется работать на него, и я к тому же калека.
– А если родные потребуют его, что ты скажешь тогда?
– Какие у него родные! Будь у него родители, они наверняка сумели бы его отыскать. Времени было много, почти восемь лет. Нет, никто не придет за ним и не заплатит нам за то, что мы его вырастили. И я-то дурак! Из того, что на нем было тонкое белье с кружевами, еще не следовало, что родители будут искать его. Да, может быть, они уж давно и умерли.
– А если нет? Если они придут к нам и захотят взять мальчика?
– Ну, и упрямы же женщины!
– А если все-таки они придут?
– Тогда мы пошлем их в приют при воспитательном доме. Ну, довольно болтать. Мне это надоело. Завтра же я отведу его к мэру, а теперь пойду повидаться с Франсуа. Через час я вернусь.
Дверь отворилась и захлопнулась. Он ушел.
– Мама, мама! – позвал я, приподнявшись на постели, и слезы хлынули у меня из глаз.
Она подбежала ко мне.
– Неужели ты отдашь меня в приют? – воскликнул я.
– Нет, мой миленький Реми, нет!
И она нежно обняла меня. Я успокоился от этой ласки и перестал плакать.
– Значит, ты не спал? – спросила она.
– Я не виноват, я не мог заснуть.
– Я и не браню тебя. Так ты слышал, что говорил Жером?
– Да, слышал. Ты не моя мама, но и он мне не отец.
Первые слова я произнес грустно, а вторые радостно.
Мне было очень больно, что матушка Барберен не моя мать, но я радовался, что Барберен мне чужой.
– Может быть, мне давно следовало открыть тебе правду, – начала матушка Барберен, – но я не решалась сказать тебе, что я не твоя мать – я смотрела на тебя, как на своего ребенка. А кто твоя мать и где она – не знает никто, мой бедный мальчик. Может быть, она жива, а может быть, умерла. Однажды утром в Париже, когда Жером шел на работу по улице Бретель – это широкая, обсаженная деревьями улица, – он услышал детский плач. Жером пошел в ту сторону и увидел ребенка, лежавшего около калитки сада. Это было ранним утром, в феврале. Жером огляделся вокруг и увидел, как из-за дерева показался какой-то человек и бросился бежать. Наверное, он сам положил здесь ребенка и ждал, чтобы узнать, найдут ли его. Пока Жером стоял, не зная, что делать, подошли другие рабочие, и было решено отнести ребенка к полицейскому комиссару. Малыш плакал не переставая, и рабочие подумали, что он озяб. Но в конторе комиссара было тепло, а он все продолжал плакать – значит, он просто голоден. Послали за соседкой, у которой был грудной ребенок, она и накормила бедняжку. Его раздели перед топящейся печкой. Это был хорошенький пяти– или шестимесячный мальчик, розовый и толстенький. По тонкому, обшитому кружевами белью было видно, что его родители – люди богатые. Вероятно, его украли, а потом бросили. Комиссар сказал, что отправит малыша в воспитательный дом, если никто не пожелает взять его. Родители наверняка постараются разыскать мальчика и вознаградят того, кто позаботится о нем. Тогда Жером подошел и сказал, что возьмет его, и ему отдали ребенка. Это был ты, мой маленький Реми. У меня в это время был свой полугодовалый мальчик, и я выкормила вас обоих.
– Ах, мама!
– Через три месяца мой мальчик умер, и я привязалась к тебе еще больше. Я забывала, что ты не мой сын; но Жером не забывал этого и, когда прошло три года, а о тебе все никто не справлялся, он велел мне отдать тебя в воспитательный дом. Ты слышал, почему я не сделала этого.
– Пожалуйста, пожалуйста, не отдавай меня туда! – воскликнул я, цепляясь за нее.
– Нет, мой мальчик, не отдам. Я устрою это. Жером незлой человек, ты сам увидишь. С ним случилось несчастье, он боится нужды, и это раздражает его. Но мы будем работать – и ты тоже.
– Я буду делать все, что хочешь, только не отдавай меня в воспитательный дом.
– Не отдам, если ты сейчас же заснешь. Нехорошо, если Жером, вернувшись, увидит, что ты не спишь.
Она поцеловала меня и повернула лицом к стене. Но я был слишком взволнован и испуган, чтобы заснуть. Что такое этот воспитательный дом, куда меня хотели отдать? Удастся ли матушке Барберен уговорить мужа не отдавать меня туда? Я думал, думал и все не засыпал. А Барберен мог вернуться каждую минуту. К счастью, он пришел позднее, чем обещал, и я к тому времени заснул.
Глава III
Труппа синьора Витали
Я спал тревожно и, проснувшись, тотчас же ощупал свою постель и огляделся вокруг. Да, я еще дома. Должно быть, матушке Барберен удалось уговорить мужа, и он позволил ей оставить меня.
Однако в полдень Барберен велел мне надеть фуражку и идти с ним. Я с испугом посмотрел на матушку Барберен, но она быстро взглянула на меня и кивнула головой. Значит, бояться было нечего, и я пошел за Барбереном.
От нашего дома до деревни довольно далеко, приходится идти не меньше часа. И за все это время Барберен не сказал мне ни слова. Он шел, прихрамывая и иногда оборачиваясь, чтобы убедиться в том, что я иду за ним.
Куда он меня ведет? Хоть матушка Барберен старалась успокоить меня, я все-таки боялся и решил убежать от Барберена. «Я начну понемножку отставать от него, а когда он будет далеко, спущусь в канаву. И он не найдет меня», – подумал я и пошел медленнее. Но Барберен, должно быть, догадавшись о том, что я задумал, схватил меня за руку и потащил за собой.
Так мы и пришли в деревню. Когда мы проходили мимо трактира, какой-то человек, стоявший у двери, позвал Барберена. Тот взял меня за ухо и, протолкнув вперед, вошел вслед за мной. А я перестал бояться. Трактир – неопасное место, и мне давно уже хотелось побывать в нем и посмотреть, что там делают.
Барберен подошел к хозяину – это хозяин позвал его, – а я сел около печки и огляделся. Напротив меня сидел высокий старик с седой бородой, очень странно одетый. На его длинных, спускавшихся на плечи волосах была высокая серая шляпа с зелеными и красными перьями. Куртка из овчины, стянутая на талии поясом, была с бархатными рукавами, которые, должно быть, когда-то были голубыми. Длинные шерстяные чулки доходили ему до колен и были обвязаны крест-накрест красными тесемками.