Железная маска (сборник) - Готье Теофиль. Страница 183

– Граф был владельцем Баузо, крестьяне принадлежали ему душой и телом. Вашей матушке была оказана честь, когда граф обратил на нее внимание.

– Мой отец думал иначе, – сказал Паскуале, нахмурившись. – Должно быть, оттого что родился на земле князя Монкада-Патерно, в Стрилле. Отец ударил графа кинжалом. Рана не была смертельна, и слава богу, хотя я долгое время жалел об этом. Но сегодня, к моему стыду, это меня радует.

– Если память мне не изменяет, не только ваш отец был казнен как убийца, но и его братья: ваши дяди отбывают наказание на каторге.

– Да, они спрятали отца и, когда за ним явилась полиция, встали на его защиту. Их посчитали сообщниками и отправили на каторгу. Дядя Плачидо попал на остров Фавиньяна, дядя Пиетро – на Липари, а дядя Пепе – в Вулкано. Я был тогда ребенком, но и меня арестовали вместе с ними. Однако позже меня вернули матери.

– И что с ней стало?

– Она умерла.

– Где?

– В горах между Пиццо ди Гото и Низи.

– Отчего же она покинула Баузо?

– Отчего, спрашиваете вы? Чтобы каждый раз, проходя мимо замка не видеть, головы своего мужа… Для чего же еще?.. Да, она умерла без врача, без священника. Я похоронил ее на неосвященной земле и был ее единственным могильщиком… Надеюсь, вы простите меня, сударыня, но на свежей могиле матери я дал обет отомстить за гибель всей семьи, из которой уцелел я один, – к тому времени моих дядей, конечно, уже не было в живых, – отомстить вам, последней из семьи графа. Но что поделаешь? Я влюбился в Терезу, спустился с гор, чтобы не видеть могилы матери. К тому же я чувствовал, что готов нарушить клятву, и поселился в долине, неподалеку от Баузо. Более того, когда Тереза надумала поступить к вам в услужение, мне пришла в голову мысль наняться к князю. Долгое время эта мысль страшила меня, потом я с ней свыкся. Я решил повидать вас, и вот я пришел сюда, пришел безоружный, чтобы умолять вас о милости, хотя намеревался, сударыня, предстать перед вами как мститель.

– Вы, думаю, понимаете, конечно, – ответила Джемма, – что князь не может взять к себе человека, отец которого был повешен, а родственники осуждены на каторжные работы.

– Но почему, сударыня? Почему, если этот человек готов забыть о несправедливых приговорах?

– Вы с ума сошли!

– Вы знаете, госпожа графиня, что значит клятва для горца? Так вот, я обещаю нарушить свою клятву. Вы знаете, что значит месть для сицилийца? Я обещаю отказаться от мести… Я готов все предать забвению, не заставляйте же меня вспоминать…

– А в противном случае?

– Не желаю даже думать об этом.

– Хорошо, мы примем надлежащие меры.

– Смилуйтесь, сударыня, умоляю! Видите, я делаю все, что в моих силах, хочу остаться честным. Ручаюсь, я стану другим человеком. Стану, если поступлю к князю и женюсь на Терезе… К тому же я никогда не вернусь в Баузо.

– Я не могу ничего сделать для вас!

– Госпожа графиня, ведь вы любили!

Джемма презрительно улыбнулась.

– Вы должны знать, что такое ревность. Вы должны знать, какая это мука, когда чувствуешь, что сходишь с ума. Я люблю Терезу, я ревную ее, чувствую, что не совладаю с собой, если она выйдет замуж за другого. Тогда…

– Что тогда?

– Тогда берегитесь, как бы я не вспомнил о клетке с головой отца, о каторге, куда были сосланы мои дяди, и о могиле, в которой покоится моя мать.

В эту минуту странный крик, похожий на сигнал, раздался под окном спальни, и почти тотчас же прозвенел звонок.

– Князь! – воскликнула Джемма.

– Да, знаю! – пробормотал Паскуале. – Но прежде, нежели он войдет сюда, вы можете обещать мне… Умоляю, сударыня, снизойдите к моей просьбе: разрешите мне жениться на Терезе, попросите князя взять меня в услужение…

– Пропустите меня! – повелительно сказала Джемма, направляясь к выходу.

Но вместо того, чтобы повиноваться, Бруно подбежал к двери и запер ее.

– Вы посмели задержать меня? – спросила Джемма, взявшись на шнурок звонка. – Ко мне, на помощь! На помощь!

– Не зовите, сударыня, – проговорил Бруно, все еще владея собой. – Ведь я сказал, что не причиню вам зла.

Вторично раздался под окном тот же странный крик.

– Молодец, Али, ты на посту, мой мальчик! – крикнул Бруно. – Я знаю, пришел князь, я слышу его шаги в коридоре. Сударыня, сударыня, еще есть несколько минут, несколько секунд, еще можно избежать многих несчастий…

– На помощь, Родольфо, на помощь! – вновь закричала Джемма.

– Сударыня, у вас нет сердца, нет души, нет жалости ни к себе, ни к другим! – воскликнул Бруно, схватившись за голову и неотрывно глядя на дверь, которую сотрясала чья-то сильная рука.

– Меня заперли, – продолжала графиня, ободренная подоспевшей помощью, – я здесь, с мужчиной, он угрожает мне. На помощь, Родольфо, ко мне!..

– Я не угрожаю, я молю… я все еще молю… но раз вы сами этого пожелали!..

Бруно испустил крик, подобный крику дикого зверя, и бросился к Джемме. Он мог только задушить ее, ведь и в самом деле пришел безоружным. В ту же минуту дверь, скрытая в глубине алькова, распахнулась, раздался выстрел, спальня наполнилась дымом, и Джемма потеряла сознание. Она очнулась в объятиях вице-короля, с ужасом оглядела комнату и спросила, как только смогла говорить:

– Этот человек… где он?..

– Не знаю. Быть может, я промахнулся, – ответил князь. – Не успел я перескочить через кровать, как он прыгнул в окно. Вы лежали без сознания, я позабыл о нем и поспешил к вам. Быть может, я промахнулся, – повторил он, и стал осматривать стены. – Странно, я нигде не вижу следа от пули.

– Скорее шлите за ним погоню! – воскликнула Джемма. – Ни жалости, ни милосердия к этому человеку, ваша светлость! Он бандит и хотел задушить меня.

Поиски продолжались всю ночь, осмотрели виллу, прилегающие к ней сады, побережье – все было тщетно: Паскуале Бруно бесследно исчез. Наутро слуги обнаружили пятна крови, они вели от окна спальни и терялись на берегу моря.

Рано утром рыбачьи лодки вышли, как обычно, из порта и рассеялись по морю. В одной из них было двое: мужчина и мальчик лет двенадцати или четырнадцати. Эта лодка неподалеку от Палермо легла дрейф – этот маневр в месте, не особенно подходящем для рыбной ловли, мог показаться подозрительным, но мальчик занялся починкой сети. Что же касается мужчины, то он лежал, опершись головой о борт лодки, и, по-видимому, глубоко задумался. Время от времени он машинально опускал правую руку в море и, зачерпнув горсть воды, поливал левое плечо, стянутое окровавленной повязкой. Губы его то и дело сводила странная гримаса – он то ли смеялся, то ли скрежетал зубами. Разумеется, человеком этим был Паскуале Бруно. Мальчик же – тот самый страж, который дважды кричал под окном спальни, предупреждая об опасности. Достаточно было беглого взгляда, чтобы признать в мальчике сына более жаркой, чем Сицилия, страны. Так оно и было: родившись на берегах Африки, он случайно оказался на пути Паскуале Бруно. Вот как это произошло.

Около года назад, узнав, что князь де Монкада-Патерно, богатейший сицилийский вельможа, возвращается на небольшом судне из Пантеллерии в Катану со свитой из двенадцати человек, алжирские корсары устроили засаду за островом Порри, всего в двух милях от Сицилии. Корабль князя, как и предполагали пираты, свернул в пролив, отделяющий остров от побережья. Увидев это, пираты на трех лодках вышли из бухточки, в которой прятались, и налегли на весла, чтобы перерезать путь князю. Тот сразу дал команду направить судно к берегу и посадить его на мель возле Фугалло. Здесь глубина едва достигала трех футов, князь и его свита спрыгнули в воду, держа оружие над головой, – они надеялись добраться до деревни, видневшейся в полумиле от берега, так и не пустив его в ход. Но, как только они покинули корабль, другие корсары, которые в ожидании этого маневра успели зайти в устье Буфайдоне, выскочили из камышовых зарослей, среди которых течет река, и отрезали князю путь к отступлению. Завязалась схватка, пока телохранители князя отражали натиск первого отряда корсаров, подоспел второй их отряд. Поняв, что сопротивление бесполезно, князь сдался, умоляя, чтобы ему и его людям сохранили жизнь, и обещая заплатить за себя и за них богатый выкуп. Как только пленники сложили оружие, показалась толпа крестьян, вооруженных ружьями и косами.