Железная маска (сборник) - Готье Теофиль. Страница 81

– Господин мой, чего ты хочешь? Я готова повиноваться тебе, потому что ты храбрец, а на рукояти твоей навахи немало зарубок!

Чикита произнесла эти слова на языке басков, который французы понимают не лучше, чем верхнегерманский, древнееврейский или китайский.

Огастен взял девочку за руку и поставил ее у двери, велев не шевелиться. Девочка, видимо, привычная к подобным фокусам, не выразила ни страха, ни удивления. Она стояла, опустив руки и безмятежно глядя вдаль, тогда как Огастен отошел на противоположный конец залы, слегка выдвинул вперед одну ногу, отставил другую и принялся плавно раскачивать свой длинный нож в ладони, прижимая его рукоять к запястью.

Сгорающие от любопытства посетители образовали своего рода коридор между Огастеном и Чикитой, кое-кому даже пришлось втянуть брюхо, чтобы оно не слишком выдавалось вперед.

Наконец рука Огастена распрямилась, словно отпущенная пружина, и грозное оружие, сверкнув в полете, вонзилось в доски двери над самой головой Чикиты, будто норовя измерить ее рост. При этом лезвие не задело ни единого волоска. Когда наваха со свистом пронеслась мимо них, некоторые зрители невольно зажмурились, но у Чикиты не дрогнула даже густая бахрома ресниц. Изумительная ловкость бандита вызвала одобрительный гул в толпе искушенных ценителей. Даже противник Огастена, сомневавшийся в возможности такого броска, в восторге захлопал в ладоши.

Огастен вытащил из двери еще подрагивавшую наваху, вернулся на место и на сей раз всадил клинок в узенький просвет между рукой и телом Чикиты. Отклонись острие хоть на дюйм, оно угодило бы точно в сердце девочки. И хотя зрители уже кричали «довольно», он повторил бросок и вогнал нож точно в то же место, но по другую сторону груди девочки, доказав тем самым, что это не случайность, а поразительное мастерство.

Чикита обвела публику горделивым взглядом – шумные рукоплескания были адресованы ее мужеству в той же мере, как и ловкости Огастена. Ноздри ее раздувались, глаза сверкали, а полуоткрытые губы обнажили острые и крепкие, как у куницы, зубы. Блеск оскала и фосфорическое свечение зрачков как бы высветили ее смуглое личико. Растрепанные волосы черными змейками вились вокруг лба и щек, непокорно выбиваясь из-под пунцовой ленты. На шее девочки, темной, как кордовская кожа, словно молочные капли мерцали бусины ожерелья, подаренного Изабеллой.

Наряд Чикиты изменился к лучшему – исчезла канареечно-желтая юбка, которая в Париже уж слишком бросалась в глаза. Теперь она была в коротком темно-синем платье и теплой душегрейке из черного камлота с роговыми пуговицами на груди. Башмаки на ее маленьких ножках, привыкших ступать босиком по колючкам и вереску, были явно велики, но у сапожника не нашлось обуви нужного размера. Вся это «роскошь» стесняла ее, но так или иначе пришлось уступить – зимняя парижская слякоть ужасна. В остальном Чикита оставалась той же дикаркой, что и в таверне «Голубое Солнце», однако в ее простом мозгу теперь было больше мыслей, а сквозь облик ребенка иногда уже проглядывала девушка-подросток. За время долгого путешествия она повидала немало такого, что поразило ее воображение.

Вернувшись в угол и снова завернувшись в плащ, Чикита мгновенно уснула. Мужчина, проигравший пари, выплатил пять пистолей ее приятелю. Тот сунул их за пояс и сел к столу, где стояла его недопитая кружка. Он не спешил ее приканчивать, потому что не имел постоянного жилья и предпочитал коротать время в «Коронованной Редьке», вместо того чтобы стучать зубами от холода где-нибудь под мостом или на церковной паперти, дожидаясь позднего рассвета. В таком же положении находились и другие бедолаги, спавшие тяжелым сном кто на скамьях, кто на полу, кутаясь в драные плащи. Из-за этого дальний угол питейной залы походил на поле битвы, заваленное мертвыми телами.

– Клянусь утробой дьявола, а ведь этот малый не промах! – заметил Лампур, поворачиваясь к Малартику. – Надо не упускать его из виду – может пригодиться, особенно в тех случаях, когда к нашему клиенту трудно подступиться вплотную. Бесшумный полет клинка много лучше, чем грохот пистолетного выстрела, дым и огонь, которые прямо-таки созывают полицейских со всей округи.

– Да, чистая работа, – признал Малартик. – Есть, правда, одно «но». Стоит только промахнуться, как остаешься безоружным. Что касается меня, то в этом рискованном трюке меня больше всего поразила отвага девчонки. В этой тощей грудке бьется сердце львицы или древней героини. А глаза, горящие, как угли, а весь ее независимый и неприступный облик! Рядом со здешними индюшками и гусынями она кажется птенцом сокола, ненароком залетевшим в курятник. Кто-кто, а я знаю толк в женщинах и по бутону могу судить о цветке. Через пару лет эта Чикита, как называет ее разбойник-баск, превратится в поистине королевское лакомство…

– Скорее, воровское, – философски заметил Лампур. – А может, судьба сведет обе крайности, сделав эту девчонку любовницей и жулика, и принца. Такое уже случалось, причем далеко не всегда принцев любят сильнее, чем воров… Однако оставим пустую болтовню и вернемся к серьезным делам. Возможно, что очень скоро мне понадобится помощь нескольких испытанных храбрецов для одной экспедиции, не столь далекой, как та, которую предприняли аргонавты в поисках золотого руна…

– Золотое руно! Звучит неплохо! – пробормотал Малартик, окуная нос в бокал, вино в котором как будто даже зашипело от соприкосновения с этим багровым углем.

– Предприятие непростое и далеко не безопасное, – продолжал бретер. – Мне поручили устранить некоего капитана Фракасса, подвизающегося на театральных подмостках, который якобы мешает амурным делишкам одного очень знатного вельможи. С этим я управлюсь и сам, дело не хитрое. Но помимо того, надо организовать и похищение красотки – той самой, в которую влюблены и вельможа, и актеришка, но вступиться за нее может вся труппа. Первым делом нам надо составить список надежных и не слишком щепетильных друзей. Как тебе, например, Пикантер? Что ты о нем знаешь?

– Выше всяких похвал! – ответил Малартик. – Но надеяться на него не приходится. Он болтается на железной цепи на Монфоконе [61], дожидаясь, пока его останки, расклеванные птицами, сами собой свалятся в яму, где догнивают кости опередивших его приятелей.

– Так вот почему его так давно не видно! – ухмыльнулся Лампур. – Вот она, цена жизни! Попируешь вечерок с приятелем в приличном заведении, расстанешься с ним – и каждый отправится по своим делам. А через неделю спросишь: «Как поживает такой-то?» – а тебе: «Его давно уже повесили».

– Увы! Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнул приятель Лампура, принимая патетически-печальную позу.

– Как бы там ни было, а нам не пристало жаловаться и ныть, – возразил бретер. – Мужество – прежде всего. Будем жить, надвинув шляпу до бровей, лихо подбоченясь и каждый день бросая вызов петле. Почета от нее меньше, чем от пушек, мортир, кулеврин и бомбард, косящих солдат и их командиров, но результат-то один. Так что ввиду отсутствия Пикантера, который, верно, теперь пребывает в раю вместе с Благоразумным разбойником, первым спасенным из уверовавших в Христа, возьмем-ка Корнбефа. Это малый тертый, выносливый, и в самом трудном деле он не подведет.

– Корнбеф, – скорбно проговорил Малартик, – в настоящее время плывет к берберийским берегам. Король, питающий к нашему другу особое расположение, повелел украсить его плечо лилией Бурбонов, чтобы найти его повсюду, если он вдруг потеряется. Зато Кольруле, Тордгель, Ля Рапе и Бренгенариль пока свободны и мы можем ими располагать.

– Этих будет достаточно, все они молодцы как на подбор, и, когда придет время, ты сведешь меня с ними. А теперь допьем эту бутылку и уберемся отсюда восвояси. Воздух в этом кабаке уже зловоннее Авернского озера [62], над которым птицы падают замертво от вредоносных испарений. Разит и по?том, и прогорклым салом, и кое-чем похуже, так что свежий ночной ветерок нам только на пользу. Кстати, где ты ночуешь сегодня?