История византийских войн - Хэлдон Джон. Страница 26

В этих условиях гражданские и военные власти империи стали преобразовывать многие города в укрепленные поселки, имея целью прежде всего военные и административные потребности. На смену позднеантичному городу приходит византийский кастрон (castron) — небольшой город-крепость, имеющий в первую очередь оборонительное значение. Начиная с VIII столетия в большинстве текстов традиционное греческое название города «полис» сменяется термином «кастрон», который сохраняется и позднее, в X–XI вв., когда начинается новый расцвет городов. Как свидетельствуют археологические и письменные данные, большой город Анкира в 650—660-х гг. превратился в небольшой город-крепость площадью всего в несколько сотен квадратных метров; город Аморион, в котором в 716 г. 800 человек успешно выдержали осаду в десять раз превосходящих сил, сократился примерно до такого же размера. По-видимому, населенная площадь большинства городов раннего Средневековья имела подобную величину. На деле часто благодаря этому внутри старых римских городских стен многих городов продолжали существовать отдельные населенные районы, жители которых (вполне законным образом) продолжали считать себя «гражданами» того города, в чьих стенах они проживали, и кастрон, сохранявший название греческого полиса, служил в таком случае убежищем при нападении врага (хотя во многих случаях он не обязательно имел постоянное население и в еще меньшей степени постоянный гарнизон). Многие из полисов VII–IX вв. сохранили свой городской облик благодаря тому, что жители их, практически проживавшие отдельными коммунами внутри городских стен, видели в себе именно горожан, а не обитателей деревни.

Параллельно с этими изменениями шел процесс возрастания роли села в византийском обществе. Так как фискальная ценность городов заметно понижается вследствие их хозяйственного упадка и военных потрясений второй половины VII в., государство все большее внимание уделяет сельским регионам, как основе фискальной структуры. Начиная с конца VII в. сельский район явно становится основной фискальной единицей. Это находит отражение и в языке: византийский термин «деревня» (chorion), сохранившийся и в современном греческом языке, примерно до начала VI в. означал также и фискальную единицу, собственность землевладельца, населенную арендаторами, в противоположность эллинистическому и римскому термину коше — деревня. Начиная с конца VI и на протяжении VII в. термин chorion все чаще использовался в значении «деревня», также являвшаяся (и воспринимавшаяся вместе с принадлежащими к ней землями) налоговой единицей. Фискальная ценность деревни и прилегающих земель, которые находились во владении ее жителей, определялась обычно чиновниками, назначенными из столицы, которые работали вместе с местной администрацией, находившейся в ближайшем городе, крепости или провинциальной военной штаб-квартире. Учет налогов часто возлагали на представителей самой сельской общины, богатых селян или землевладельцев, которые должны были помогать фискальной администрации, предоставляя ей необходимые сведения. Способы осуществления этого процесса варьировались со временем, однако роль городов в нем сходит на нет, и можно утверждать, что примерно с VIII в. византийское общество превращается в систему сельских общин.

В результате политической и военной стабилизации в Малой Азии, достигнутой примерно с начала IX в., многие крупные города переживают новый подъем, в основном там, где имелась база для развития ремесел и торговли. Хорошим примером в этом смысле может служить греческий город Фивы, который к XI в. превращается в процветающий региональный центр торговли и производства шелка. Такие города привлекали купцов, землевладельцев, которые селились в них, земледельцев, которые стремились продать там свою продукцию, и безземельных крестьян, искавших работу в большом городе. Этой регенерации городов способствовала и византийская знать, служилая и наследственная, которая, в борьбе за экономическое первенство и благосклонность имперского правительства, охотно вкладывала средства в развитие ремесел и сельского хозяйства.

Таким образом, в конце X и особенно в XI–XII столетиях в Византии происходит новый подъем городов, отчасти обусловленный улучшением условий для коммерции и товарообмена между городом и селом. Здесь видно и отражение требований Константинополя к окружавшим его городам и селениям с точки зрения снабжения его продовольствием и прочими товарами. Одновременно возрастает и политическое влияние городов. Одним из свидетельств этому является то обстоятельство, что период с конца VII по

X в. большинство военных мятежей происходило в сельской местности, где находились резиденции местных военачальников; начиная с XI в. политическая оппозиция центральной власти базируется преимущественно в городах, население каждого из которых в этот период осознает себя как некую целостность. Иногда эта общность выражается в стремлении граждан к большей автономии. Именно такие цели преследовало восстание 1009–1010 гг. в городе Бари, возглавленное местной знатью (поскольку византийские города часто подпадали под власть местных магнатов, владевших землей и, что особенно важно в византийском контексте, имперскими титулами и чинами). Такие стремления ряда городов к большей автономии наблюдались повсюду.

В Византии тенденция подъема городов также отражает и военную организацию империи. Начиная с середины X в. во многих городах находились штаб-квартиры региональных военачальников и гарнизоны, что, в свой черед, свидетельствует об улучшении способности государства после кризиса VII–VIII вв. снабжать своих солдат снаряжением и провизией с помощью денежного довольствия, полагаясь во всем остальном на существование местного рыночного товарообмена. Наконец, подъем городов отражает рост власти магнатов в сельских краях, постепенно поглощавших своими владениями многие прежде свободные крестьянские наделы. В этот период в стране происходит перенос центра тяжести общественной жизни из села в город, обратный тому, который наблюдался в VII–VIII вв. Однако города, переживавшие расцвет ремесел и торговли, по-прежнему оставались крепостями и мало походили на города времен античной римской империи, которые они сменили.

О таком преображении свидетельствуют несколько современных или почти современных повествований. Так, в относящемся к XI в. «Житии Св. Никона» рассказывается о том, как в конце X в. Никон поселился возле Спарты, куда его пригласили местные архонты (archontes) — то есть землевладельцы, высшие гражданские чиновники и представители духовенства, чтобы он избавил город от чумы. В награду они помогли ему основать монастырь на месте древней агоры, а двое из архонтов пожертвовали для монастыря классические колонны, красноречиво свидетельствуя тем самым об участи древнего города. Из повествования исчерпывающим образом следует, что городом руководили именно эти люди и что разница между жизнью провинциального города и сельской общины состояла в основном в степени социальной дифференциации. Во многих случаях (хотя отсутствие свидетельств затрудняет какие бы то ни было обобщения) становится очевидно, что с точки зрения внутреннего устрйства особого различия между неукрепленной деревней и кастроном не наблюдалось: обитатели многих крепостей облагались налогом на той же коммунальной основе, как и деревенские жители, и городские учреждения не отличались существенным образом от сельских. Размеры поселения безусловно не играли существенной роли. Налоги с городов взимались на той же основе, что и в сельских районах. Основное различие между позднеантичными и средневековыми городами империи с точки зрения городского хозяйства сводились к тому, что в средневековых городах общественные здания уже не финансировались, как правило, из государственных средств. Роль городских корпораций перешла к церквам, монастырям, обществам и частным лицам.

С юридической точки зрения разница в определении статуса города и села сводилась в основном к тому, что город («полис») считался резиденцией епископа (судя по источникам IX в. и более поздним). Разумеется, между городом и селом существовало много функциональных, практических различий. В городах располагались представители военной и гражданской администрации, регулярно функционировали рынки и ярмарки, они служили местом скопления ремесленников и торговцев, в них располагались церковные и доходные учреждения, в них можно было получить услуги, недоступные в сельском контексте. Структура городского общества всегда отличалась от сельского, даже если речь шла о небольшой крепости: в них всегда развивались не родственные, а общинные организации, братства, профессиональные корпорации, общины, связанные с поклонением тому или другому святому, общества любителей скачек или соревнований колесниц. Жившие в таких городских центрах архонты, очевидно, располагали неформальными средствами управления, наследуя позднеримским городским советам, хотя нам известно о них очень немногое. Такого рода сведения появляются лишь после Четвертого крестового похода (1204), и то лишь для крупных городов, и это — одна из особенностей, отличающих городскую жизнь Византии от жизни городов средневекового Запада.