Гайдар - Камов Борис Николаевич. Страница 8

«Бывший император Николай Романов будет отправлен за пределы России… как только будет закончено рассмотрение отобранных у него документов».

«Бывший царь… обратился к Временному правительству с заявлением о желании подписаться на «Заем свободы»…»

«По соображениям государственной необходимости, Временное правительство постановило находившихся под стражей бывшего императора и императрицу перевести на место нового пребывания… в г. Тобольск…»

Были в этих сообщениях и доля прежнего почтения, и то злорадство, которое о н видел на лицах лавочников, срывавших со стен портреты скучного полковника, чтобы прилепить карточку Керенского.

Вообще, в тихом Арзамасе все вдруг перемешалось. В истории города, правда, и раньше случались события: когда Иван Грозный разорил «за измену» Новгород, то выслал «виновных» в Арзамас.

Когда на подступах к Арзамасу был разбит Стенька Разин, то схваченных мятежников вешали в городе по сорок-пятьдесят человек в день, и за три месяца казнили одиннадцать тысяч. В память об этом на окраине стояли махонькие часовенки с образами и лампадками.

С тех пор, думал он, все были так напуганы, что за двести с лишним лет ничего значительного в городе не произошло. И вдруг выяснилось, что Арзамас полон революционеров…

Он бегал с митинга на митинг. Казалось, голова раздувается, как бычий пузырь, и все же не мог понять, чем отличается эсер от кадета, кадет от народного социалиста, трудовик от анархиста, пока на одном из митингов кто-то не тронул его за плечо. Рядом стоял Галка.

«Идем, милый, ко мне, - сказал Галка. - Будем чай пить, у меня есть булка и мед. Я так рад, что тебя увидел!.. Я… сегодня хотел нарочно к вам зайти».

Они давно не виделись. Когда Галка жил через дорогу, у попа Никольского, то часто приходил к ним, Голиковым, в гости. И одно время по настоянию мамы Галка у них даже обедал. Или сестришки носили еду ему домой. Потом Галка от Никольских съехал. А в суете этих головокружительных дней видеться и вовсе стало некогда.

Галка изменился: вместо плаща с бронзовыми застежками на нем было темное пальто и широкополая шляпа. Коротко подстриженная борода разрослась, и лицо сделалось простым, мужичьим. Николай Николаевич теперь больше походил на земского врача.

В тот день Галка привел его в клуб большевиков. По тому, что он читал о большевиках, он представлял себе их не иначе, как в болотных сапогах, непромокаемой одежде, с кольтом в каждом кармане. Узнав, кто Галка, сокрушался, что учитель не «настоящий революционер», ну, хотя бы как эсеры или анархисты. И по дороге в клуб даже сказал о своих сомнениях. Галка посмотрел смеющимися глазами.

Ты погоди… Вот я тебя сведу…»

НАСТОЯЩИЕ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Клуб помещался на Сальниковой улице, в деревянном домике, который был окружен густым садом.

По словам Галки, «большевиков на весь город человек двадцать». В клубе же было битком. Солдаты из госпиталей, расконвоированные пленные австрийцы, - рабочие с кожевенных заводов - и вдруг среди австрийских и русских шинелей, среди темных одежд кожевников глаза резанул канареечный кант шинели реалистов — за столом, в самом углу, сидели Колька Березин и Женька Гоппиус, выпускники прошлого года. А рядом с ними - маленькая женщина в шелковом темном платье с аккуратной прической, мать Женьки, Мария Валерьяновна. ~-

Гоппиусы - мать и сын - жили на окраине. Мать давала уроки. Сын помогал. Летом сдавали в аренду сад и огород, которые не могли обработать сами, этим жили.

О доме Гоппиусов обыватели говорили: на окраине живут, мол, неспроста, и если вечерком у садика ихнего постоять, много любопытного можно подметить. И когда, припомнив эти разговоры, он небрежно спросил у Галки: «А Женькина-то мать что здесь делает?» - Галка ответил: «Руководит».

Маленькая женщина в шелковом платье с прической от парикмахера - это и был самый главный арзамасский большевик.

Тогда многое стало ясно. Припомнилось: Женька и Березин устраивали в училище всякие демонстрации: носили директору петицию с требованием уволить математика, позволившего себе «выражения, оскорбительные для достоинства учащихся». А в прошлом году выпускной весь их класс отказался фотографироваться с преподавателями, или, как говорилось в петиции по этому поводу, «с чиновниками министерства просвещения».

По училищу гуляло страшное и гордое словечко «бунт». Чаще других поминались Березин и Женька, но все обошлось: «чиновники министерства просвещения» побоялись огласки.

Не только Березин и Женька, но и другие мальчишки были воспитанниками Марии Валерьяновны, которая много лет вела у себя на квартире нелегальный кружок: малознакомых просто приглашала попить чаю, давала кой-какие книги, но ни в одной беседе в ту пору Мария Валерьяновна даже не упомянула о большевиках, в партии которых состояла много лет.

Мария Валерьяновна (по отцу Виноградова) родилась в интеллигентной семье. Окончила уфимскую гимназию. Вышла замуж за талантливого инженера-путейца. С ним переехала в Москву, здесь училась на медицинских курсах. Участвовала в подпольных кружках, печатала и распространяла прокламации РСДРП. Переехав с мужем в Арзамас (по его проекту здесь строился вокзал), организовала кружок в селе Выездном. Связала кружковцев с Максимом Горьким, который жил тогда в Арзамасе под надзором полиции.

В 1904 году (когда он еще только родился!) Мария Валерьяновна участвовала в создании Арзамасской организации РСДРП. Скрываясь от полиции, переехала в 1908 году в Крым. В Алупке вступила в подпольную военную организацию. Опасаясь ареста, бежала в Сормово, откуда ее вскоре выслали в Арзамас под надзор полиции.

Во всех этих вынужденных скитаниях и переездах потеряла троих детей, которые умерли от болезней. Разошлась с мужем. Женька и революция - это было все, что у нее осталось в жизни.

В иных учениках своих Мария Валерьяновна ошиблась, но троих воспитала: своего Женьку, который был первый ее помощник, - Женька приводил какого-нибудь парня обменять марку, показать опыт по химии (в подполе у Женьки была своя лаборатория, однажды он чуть не поднял на воздух весь дом). Если парень оказывался толковый, приходил еще.

Вторым был Алеша Зиновьев, невысокий, крепкий, заметно хромавший из-за поврежденной в детстве ноги. Алеша Зиновьев штудировал все книги, где только встречалось слово «социализм».

А третьим стал Колька Березин - могучий, с немыслимо густыми волосами. Он был неразлучен с Женькой. У Гоппиусов прижился совершенно. И Мария Валерьяновна считала Березина самым талантливым своим воспитанником. Женька, может, знал больше, чем Николай, но был чуть избалован и анархичен.

Николай же схватывал все на лету. Схваченное додумывал до конца. И потому не было в Арзамасе равных ему ораторов. На митингах от других партий выступали образованные солидные люди. Они говорили, как радеет новое правительство о народе, но, чтобы правительство радело еще сильнее, нужно, во-первых, победить немцев, во-вторых, отобрать Константинополь у турок и, в-третьих, не трогать землю у помещиков, во всяком случае без вознаграждения…

И восторженная толпа, подавленная логикой какого-нибудь эсера Крутикова, скучнела.

Тогда на телегу или поставленную торчком бочку, в расстегнутой шинели и ученической фуражке, из-под которой выбивался чуб, вскакивал Колька Березин.

Толпа встречала его появление смехом, свистом и улюлюканьем. Взбешенный приемом, Колька стоял, ожидая, пока народ угомонится, и начинал говорить, но совсем тихо. Ему кричали:

- Громче! Раз уж залез, давай громче!..

- Воюем до победного? - спрашивал Колька, оглядывая публику. - Что ж, неплохо… неплохо…

Народ недоумевал.

- А знаете ли вы, - говорил Березин резко, - что войны могло не быть совсем?.. Что царь согласился ее начать, чтобы получить в награду от англичан Константинополь?! Царя нет… Слыхали, отрекся царь? - Слушатели кивали. - А война за Константинополь продолжается. Так чем же Временное правительство лучше царского?..