Дорога ярости - Хофмейр Дэвид. Страница 3

Мотоцикл – единое целое с ездоком. Байк чувствует его, подстраивается под его движения.

Если ездок уклоняется и резко поворачивает, мотоцикл это запоминает. Он учится. И когда в следующий раз человек в седле наклонится, чтобы войти в крутой поворот, машина предугадает это его движение и заранее откликнется на него, чтобы сберечь ездока, сохранить ему жизнь. У мотоцикла Адам заимствует многие качества. Стойкость. Решимость и твердость. Фрэнк предупреждал, чтобы он не ездил слишком долго. А то, мол, эта жесткость может стать второй натурой. Поглотит и разъест душу.

Адам бросает взгляд на приборную панель «лонгторна».

Таймер отсчитывает время, оставшееся до гонки. Всего сорок один час.

Датчик энергии показывает семь делений. Максимальный заряд.

Этого хватит на семь-восемь часов, в зависимости от того, как и куда он поедет. Заряда хватит дотемна. После заката, когда ветер стихнет, байк выдохнется.

Но до ночи еще далеко. Сейчас солнце палит нещадно.

Адам ведет байк, не раздумывая, инстинктивно. Повинуясь шестому чувству. Он настолько хорошо знает «лонгторн», что мог бы ехать с закрытыми глазами.

Щелкают и переключаются передачи, и Адам чувствует, как пружинят рессоры, когда мотоцикл катит вниз по склону холма. Байк плавно покачивается, как на волнах. Надо бы его подрегулировать.

«Лонгторн» не новый. Повидал всякое. Мотоциклы передают по наследству – от отца к сыну, от брата к брату, от матери к дочери. Адам слышал, что Небесная база подарила их жителям планеты, когда гонки только были придуманы. Каждый байк несет на себе отпечатки – эхо – прежних ездоков, членов семьи своего владельца, и следы эти со временем тускнеют и исчезают.

Он ощущает, как эхо брата пронизывает мотоцикл. Он чувствует его присутствие. И еще чье-то. Отца.

Адам мчит вперед, не отрывая взгляда от дороги. Костлявые пальцы деревьев указывают ему путь, и он следует по нему, точно в трансе. Вот так он себя и чувствует, когда едет на мотоцикле. Его словно охватывает вдохновение. Он переносится в другое измерение. Дорога сужается в тоннель, и он парит над ней, не думая ни о чем.

Он свободен. Свободен от окружающей мертвечины.

Внезапно под колесами оказывается потрескавшийся белый бетон, но шины отлично держат сцепление. Адам въезжает на гравийную дорожку. Мчится по изрезанной колеями тропе. Он знает ее наизусть. Каждый камень. Каждый изгиб. Он несется вперед, то и дело поднимая мотоцикл на дыбы и штурмуя пеньки. В последнюю секунду ему удается свернуть. Он резко тормозит, так, что горит резина. Адам входит в поворот, рывком выходит из него и едет к пристани. Одно неверное движение – и он улетит в кусты.

Он чувствует, как пахнет илом и веет прохладой. Он на блэкуотерском озере.

Он думает про деньги в каблуке ботинка, и его охватывает радостное возбуждение. Но тут он вспоминает о Фрэнке. И о Сэди. Прекрасной, решительной и опасной Сэди. При мысли о ней Адам испытывает какое-то новое ощущение. Как будто ноет живот.

Чувство вины.

Он свободен. Но на самом деле – вовсе нет.

Адам раздевается до трусов и складывает одежду на сухую траву. Стоит на краю пристани и смотрит на темную воду. Он знает, что таится под ее поверхностью. Но все равно приезжает сюда. Он набирает в грудь побольше воздуха и солдатиком прыгает в озеро.

Тело пронзает холод. Адам щиплет себя за нос, чтобы выровнять давление, потом изгибается и ныряет в глубину. Там тихо, темно и колышутся зеленые водоросли.

Плавать его научил Фрэнк. Причем обманом. Схватил за руку и за ногу, раскачал и швырнул в воду. Адам до сих пор помнит это отчаяние и ужас в груди. Вода попала ему в рот, в нос. Он молотил по воде руками и ногами. Лягался, греб, как мог, орал. Чудом выбрался на берег. А брат стоял над ним и смотрел, как он хватает ртом воздух. Адам потом с ним несколько недель не разговаривал.

Сейчас он лежит на воде, раскинув руки и то и дело поворачивая голову туда-сюда. Если бы мог, он бы ушел на глубину. На самое дно. Оно далеко внизу, под его собственными бледными ногами: блестит в темноте, словно чье-то лицо. Лицо призрака. Адама пробирает озноб. Холоднее, чем вода.

Фрэнк его предупреждал. Говорил, чтобы он не смел ездить на озеро. Но если брат не хотел, чтобы Адам сюда возвращался, нечего было учить его плавать.

Из носа у него идут пузырьки. Он чувствует какое-то шевеление в воде и поворачивается. Быстро. Сердце бешено стучит в груди. Адам разворачивается на сто восемьдесят градусов.

Никого.

Легкие нестерпимо жжет.

Он чувствует, как поднимается чернота.

По ногам. Икры немеют. Перед глазами расплываются светлые пятна. Затылок пронзает тупая боль. Адам устал. Выбился из сил. У него закрываются глаза.

Нет! Если сейчас потеряю сознание – я покойник. Точь-в-точь как папа.

Адам всматривается в волнистую поверхность. Усилием воли выходит из ступора. Мерно толкая воду ногами, всплывает.

Он выныривает из воды, подняв фонтан брызг, и хватает ртом воздух. Взметнув руки, кричит в затянутое дымкой небо, на белое солнце, плывущее в радужном ореоле.

И замечает незнакомца.

Сперва Адам видит только неясный силуэт. Тень.

Потом парня. Он сидит на корточках. И рассматривает его мотоцикл.

– Твой байк? – бесстрастно спрашивает парень. Голова его опущена, глаза в тени.

Адам моргает и вытирает глаза. Смотрит на тропинку, вьющуюся меж древесных скелетов. Переводит взгляд на ботинок, в котором спрятал деньги.

– А кто спрашивает?

Парень приподнимается на мыски, снова опускается на пятки и смотрит на Адама.

– Здесь, кроме меня, никого нет.

Адам на глаз определяет, что они ровесники. Может, тот на год-другой постарше. Скорее всего, ему лет семнадцать. Загорелый дочерна. Глаза желтые и дикие, как у волка. Взгляд быстрый, сметливый. Ближе к затылку, за левым ухом, торчит металлическая трубка.

У Адама напрягаются желваки. Живот сводит от тревоги.

Гонщик.

– Хороший байк, – говорит парень.

– Знаю. Мой.

Идиот. Надо было следить за берегом.

Адам держится в воде на одном месте, подгребая руками, с таким видом, будто ему на все наплевать.

– Ты кто?

– Кейн, – отвечает парень, выпрямляясь во весь рост.

На нем черный гоночный костюм, потертый на швах. Кейн высокий. Метр восемьдесят или около того. Крепкий, широкоплечий. Красивое лицо, правильные черты… если бы не безобразный шрам, пересекающий щеку от уголка глаза до губы. Интересно, думает Адам, что же оставило эту жуткую отметину и как же Кейн выглядел раньше.

Невозможно прочитать выражение его глаз. Они ничего не пропускают и все скрывают.

– Просто Кейн? – спрашивает Адам. – И все?

– И все.

– Ты из Моньюмента?

– Не-а.

– Из Провиденса?

– Еще не хватало.

Адам умолкает. Других городов он не знает.

– Что ты тут делаешь?

Кейн расстегивает молнию на костюме и стаскивает его с плеч.

– Искупаться хочу.

Адам смотрит, как парень снимает ботинки, один за другим.

– Здесь я купаюсь.

Кейн скидывает костюм, небрежно бросая его на землю, стаскивает трусы.

– Мы в свободном мире, нет?

Он стоит, обнаженный, на краю пристани.

Поджарый, мускулистый, загорелый. Темные волосы, как у всех остальных знакомых Адаму ездоков, острижены почти под ноль. Но это нормально. Отличают его лишь янтарные глаза… и шрамы. Все тело Кейна покрыто рубцами и затянувшимися ранами. Под плечом виднеется страшный, давно заживший шов. Другой тянется слева по животу, пониже ребер. Но на всем теле ни единого рисунка. Никаких крутых татуировок.

Он одиночка. Как и Адам.

Кейн смотрит на блестящую воду, и в его взгляде сквозит что-то такое, от чего Адама внезапно охватывает страх. Парень вглядывается в темную гладь так, словно озеро в чем-то перед ним провинилось и он приехал отомстить.

– Тут очень глубоко? – интересуется Кейн.