Она это может - Чейни Питер. Страница 4

— Я не особенно переживаю, Джуанелла. Какой от этого прок? Все равно от меня ничего не зависит. Но ты-то чего расстраиваешься? Что ты здесь делаешь? Как ты устроилась? Или кто это устроил? В наши дни чертовски трудно вырваться из США и получить разрешение на въезд в Париж. Особенно для дамы, мужа которой сцапали за ворот. Как все получилось?

Она посмотрела на кончик своей сигареты.

— Ладно, я расскажу тебе, Лемми. Может быть, ты знаешь имя того парня, который застукал Ларви? Его зовут Клив, Джимми Клив. Частный детектив, который работал в Иллинойском отделении полиции. Его как бы им одолжили на время войны. Ну, так вот, Клив наложил на Ларви руку, но сделал это по-честному.

— Он такой, — вмешался я. — Парень что надо. Я его знаю.

Но я ей не стал говорить, что сейчас Клив в Париже, потому что дамочкам лучше не рассказывать слишком много.

— О'кей, — продолжает она. — Когда они упекли Ларви, я просто растерялась. Понимаешь, я всегда его любила, хотя не сходила по нему с ума, как по некоторым. — Тут она бросает на меня один из своих обжигающих взглядов. — Одним словом, мне было жалко Ларви. Я его оплакивала и совсем опустила руки, но потом все же сообразила, что слезами горю не поможешь. Пора приниматься за дело и постараться выудить себе карася пожирнее. Вот тогда я разыскала того самого Клива, и он мне сказал, что, коли я хочу работать в одном из отделений по доставке товаров, или как это называется? Министерство поставок? Так вот, он устроит меня, несмотря на то что моя репутация не совсем безупречна.

Она вздохнула.

— Нужда заставила меня ухватиться хоть за такую возможность. Так что я взяла себя в руки, а тут случилась еще одна история. Старая мисс Фейл, тетка Ларви из Сараготи, та самая, которая все старалась наставить его на путь истинный и советовала ему подыскать себе какое-нибудь приличное занятие, вроде того, чтобы служить экспедитором в какой-нибудь дутой компании, так вот, она умерла и оставила мне несколько тысчонок. Не слишком много, но достаточно, чтобы девчонка могла сделать себе завивку и справить пару приличных платьев. Потому что, дорогой, встречают-то по одежке, это всем известно. Так вот я и приехала сюда и даже ухитрилась встретиться с тобой.

Я смотрю на свои часы. Половина десятого. Думаю, все же мне нужно попытаться отыскать Риббэна и выведать у него все, что он знает.

— Послушай, Джуанелла, мне надо идти. Но мне бы хотелось с тобой как-нибудь еще увидеться. Может быть, договоримся вместе пообедать?

— Конечно, Лемми. Лучшего и не придумать. Я живу в отеле «Святой Денис». Вот тебе мой номер телефона. Звони мне в любое время; чем бы я ни была занята в этот вечер, я всех пошлю к черту ради тебя. Вот как я отношусь к тебе, мой милый!

— Ох, и умеешь ты крутить парням мозги, Джуанелла. Тебе бы выступать на сцене, но я тебе позвоню сразу же, как только улажу свои дела.

— О'кей, Лемми… и будь осторожен. Ты слишком хорош, чтобы попадать впросак. А я еще здесь немного поболтаюсь и, возможно, выпью еще коктейль.

Я распрощался с ней и ушел. На улице я подумал: тот парень, который заметил, что мир тесен, не нуждался в советах посторонних, у него котелок варил.

Я двигался по улице вверх, думая о том и о сем. Неожиданно стало холодно до того, что даже малыш в теплых рейтузах решил бы, что его посадили на айсберг. Или, возможно, мне это показалось. Я вбил в башку, что у меня впереди куча неприятностей.

Но стоило ли мне нервничать? Честно признаться, я столько пережил за эти годы всяких неприятностей, что одной больше или меньше — это не составляло большой разницы для старшего неженатого сына уважаемой миссис Кошен! Да, сэр… потому что чего только со мной не бывало, а когда обстановка становится излишне жарковатой, я всегда припоминаю одного французского парнишку, сказавшего, что большая часть вещей, которых он опасался, в итоге так и не произошла. Этот малый определенно понимал, почем фунт лиха.

Я вам, ребята, уже говорил про этого китайского парня — Конфуция. Конфуций — тот человек, к которому я обращаюсь во всех трудных случаях жизни, потому что он большую часть своего времени потратил на то, чтобы изрекать разные умные вещи. Например, он однажды сказал, что на свете существуют неприятности трех сортов: из-за женщин, денег и нездоровья. А тут он дал маху.

Потому что если у парня неприятности из-за девчонок, то две другие непременно приложатся. Я не встречал еще такого малого, который переживал бы из-за какой-нибудь девчонки и одновременно не считал бы последние деньги, а также не чувствовал бы себя полутрупом. Но вот четвертую неприятность Конфуций вообще упустил из виду. А таковая бывает, если у тебя нет первых трех. Пошевелите-ка мозгами. Если у парня нет девчонки, из-за которой стоит расстраиваться, если у него полны карманы денег, а тратить не на кого, и к тому же он здоров, как бык, а переживать нет причин, тогда этот парень — просто псих и недотепа, которому место в сумасшедшем доме. Чего ради, скажите мне, он коптит небо?

Через пятнадцать минут я добрался до клуба «Леон».

Он стоит в паршивом переулке, недалеко от Рю Клиши. В действительности это никакой не клуб. На первом этаже нечто вроде бистро с небольшой площадкой для танцев.

На возвышении по понедельникам, средам и субботам сидит пара ребят, именуемых русскими, и наяривает что-то на балалайках. В остальные дни они играют на цитрах, но особой разницы я не замечал: шум стоит одинаковый. Думаю, если бы этих парней услыхали из России, им бы не удалось обойтись без тумаков. Я наслушался музыки в разных местах, где только можно промочить горло и перемигнуться с девчонками, но такой мерзкой игры нигде не встречал. Как будто из тебя кишки вытягивают на барабан.

Если не считать этого, то «Леон» — одно из многих подобных злачных мест.

Я вхожу. После холодного вечернего воздуха внутри кажется жарко. От табачного дыма ничего не видно. Русские, как всегда, бренькают на своих балалайках. Тут и барышники, тут и спекулянты, и дамочки, обрабатывающие парней, и другие, боящиеся просчитаться. Со всех сторон доносится гул голосов.

Иду к стойке в конце зала. Позади стойки стоит сам Леон, облокотившись на нее локтями. В углу его рта торчит тоненькая испанская папироска.

— Ну как дела? — спрашиваю.

— Что все в порядке, этого я не скажу. — Он мне подмигивает. — Вы, наверное, подумали, что я сейчас скажу «все чертовски хорошо»?

— Может быть, вы и правы. С каждым всегда что-нибудь должно приключиться. Взять хотя бы этого выродка Гитлера. И ему тоже досталось на орехи. Послушайте, вы не видели здесь мистера Риббэна?

Он кивает головой, достает из-под стойки тряпки и начинает старательно вытирать поверхность, потом цедит сквозь зубы:

— У него комната на втором этаже. Сейчас он у себя. Пройдите через бар. Дверь в конце коридора и идите наверх.

Я говорю: «О'кей» — и прохожу через весь бар, минуя маленький танцевальный зал с противоположной стороны. В проходе темно, как раз посредине его какой-то вояка целует французскую девчонку с таким неистовством, как будто ему осталось жить последнюю ночь на этом свете. Я протискиваюсь мимо них, разыскиваю дверь в конце коридора и поднимаюсь по узкой лестнице. Мне кажется, что в ней миллион ступенек. По-видимому, Риббэну нравится спать поближе к звездам. А может быть, на него напало романтическое настроение, вроде того, что было у меня однажды, когда я прилип к одной юбчонке.

Потому что, ребята, по натуре своей я — человек поэтичный и нежный. Уж не помню, говорил ли я вам об этом. Большую часть жизни я провел, болтаясь по всему миру в поисках приключений, бывалых ребят и вообще экзотики. Но каждый раз, когда мне выпадала свободная минутка, я начинал думать самым возвышенным образом о красоте вообще. Ну и я из тех парней, которые уж коли примутся о чем-то думать, то тут же пытаются осуществить свои мысли на практике. А почему бы и нет? И как бы вы поступили на моем месте?

Только я понял, что такие поэтические мысли о паре женских коленок и всем остальном, дополняющем соответствующий комплект, приносили мне гораздо больше неприятностей, чем любой из проходимцев, за которыми я гонялся.