Родные миры (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 14

Странно было ожидать от Дочери такой огромной и искренней веры в чудо. Странно было видеть тёплую ласковую улыбку на лице Ридьи Крайм (или как там сейчас звучит её фамилия?). Странно было видеть младшего таким спокойным и собранным. Странно было наблюдать юную и удивительно искреннюю Птеру; я очень давно не сталкивался с подобными людьми, так что успел отвыкнуть.

Вот и не верь потом в россказни об извращённой психике Неспящих. Наблюдать гибель родного мира изнутри было легко и приятно, а вот неожиданно покинуть его и увидеть всё это со стороны — уже дико, странно и непривычно.

Впрочем, мысль о верном лекарстве от хандры и самоуничижения тоже пришла быстро. Близкая к летальной доза этилового спирта, принятого перорально, — и станет ни до чего. Это меня один из первых командиров научил, да будут к нему духи благосклонны. И практика показывала: ничего более надёжного и радикального, чем древнее примитивное средство, человечество ещё не придумало. Это также просто и эффективно, как удар дубиной по голове.

Тот же, кстати, командир внедрил в моё тогда ещё юное неокрепшее сознание и другую ценную логичную мысль. Разведчик в свободное от службы время вполне может выпить и расслабиться, но делать это он должен в одиночестве: во избежание неприятностей.

Яроника Верг

Корабль был хорош. Даже не так; он был идеален. Послушный, стремительный, вёрткий; он принял меня мгновенно и безоговорочно, как будто только меня ему для полного счастья и не хватало. И сейчас я не просто верила, я знала: у нас всё получится.

Правда, стоило выбраться из-под защитного купола, и эйфория вместе с ощущением беспечного всемогущества отошла на второй план. Небо Брата горело. Оно кишело разнокалиберными кораблями, — не только атакующими, но и защищающимися. Наверное, во всём этом была какая-то система и логика, но на взгляд стороннего наблюдателя, которым сейчас являлась я, здесь был лишь хаос, и каждый сражался против каждого. По спине пробежал мерзкий холодок от липкого навязчивого ощущения обречённости, возникшего при виде этой картины.

Остро захотелось поскорее оказаться как можно дальше. Лучше безразличная и безжизненная пустота космоса, чем это огненное безумие, пусть даже она будет последним, что я увижу в жизни.

Те двадцать три минуты, что мы выбирались с поверхности планеты до относительно безопасного пространства, стоили мне, пожалуй, нескольких лет жизни. А кораблю — нескольких непрямых попаданий, одно из которых едва не угробило один из двигателей. На обзорных экранах была такая круговерть при изрядной болтанке внутри, которую не было способно погасить даже совершенное оборудование яхты, что даже меня под конец начало укачивать.

Тимула, занявшего место навигатора слева от меня, и Кверра, сидевшего в кресле второго пилота справа, я порой ещё видела периферийным зрением: мужчины, похоже, были заняты исключительно фиксацией себя в пространстве, и органы управления старательно не трогали. Что происходит с остальными, я не знала, но надеялась, что они это переживут.

Единственный, кто кроме меня участвовал в полёте, это, как ни странно, был Кварг. Неспящий, — или, скорее, уже бывший Неспящий, — демонстрируя чудеса реакции, управлялся с обеими орудийными установками, прикрывая наш отход. Даже умудрился сбить какой-то погнавшийся за нами истребитель.

Вытащив корабль из-под огня, я на всякий случай сразу увела его в короткий прыжок к ближайшей практически пустой звёздной системе. Там вокруг красного карлика крутилось три небольших планетки, на которых имелись только автоматизированные добывающие комплексы с минимумом персонала.

— Всё. Можно расслабиться, — я в кресле повернулась лицом к центру рубки, с интересом наконец-то вглядываясь в лица остальных при нормальном освещении.

Ридья, откинувшись на спинку кресла, что-то тихонько бормотала себе под нос сквозь зубы, зажмурившись. Её муж был бледно-зелёным и смотрел на меня дикими глазами, обеими руками вцепившись в кресло. Оба братца были спокойны и сосредоточены, хотя Кверр казался бледноватым. Зато глаза Птички сияли восторгом.

— Это было круто! — первой высказалась она.

— Пожалуй, — хмыкнул рядом Кверр. — Хорошо, что я перед этим не поел.

— Мы что, вот прямо в сторону Земли уже стартовали? — несколько придушенно выдавил Тимул, с третьей попытки поднимаясь на ноги.

— Пока нет, — хмыкнула я. — Мы крадёмся в тихое спокойное место, где можно подлатать пробоины.

— И сильно нас потрепали? — озадаченно уточнил Таракан. — Я в этой круговерти вообще ничего не смог разглядеть и понять.

— Не очень. Вроде правый двигатель задело, да защитное поле надо глянуть, — ответила Птера. — Поможешь? — обратилась она ко мне.

— Да, конечно, — с облегчением согласилась я.

Я не то чтобы вообще в этом не понимаю, но специалист довольно посредственный. Подозревала, что ковыряться в двигателе придётся самой; но раз эта девочка без всяких приборов определила, куда нам попали, надо думать, с техникой она на «ты».

— Лап, очнись, страшное позади, — добравшийся до жены Тимул потрепал её по макушке. Женщина, шумно вздохнув, не открывая глаз, обхватила мужчину за пояс, уткнувшись лицом ему в живот.

— Да лучше бы я там осталась! — глухо простонала она. — А я всегда наивно полагала, что у меня хороший вестибулярный аппарат… Рулевые тяги из этих людей надо делать! И головки кумулятивных плазменных снарядов! Как можно в таком безумии ориентироваться?

— Надеюсь, такое больше не повторится, — улыбнулась я.

— Все мы на это надеемся, — иронично фыркнул Кверр. — Ладно, сколько нам до этой стоянки лететь?

— Часа два, не больше, — уверенно сообщила я.

— Вот и отлично. Предлагаю рассредоточиться, найти себе по каюте, освоиться, успокоиться, прийти в себя и где-нибудь чрез час собраться в кают-компании. Здесь она, кажется, есть.

Предложение было принято единогласно.

Кают оказалось девять; четыре пассажирских и пять — для членов экипажа. Кверр гордо занял капитанскую, хотя потом кусал локти и просил об обмене, когда увидел каюты пассажирские. Но мы дружно решили, что он сам дурак, и надо было думать, для кого этот корабль проектировался. Поэтому спокойно разделили четыре каюты между собой, выделив супругам самые просторные покои, видимо, предназначавшиеся лично для Владыки.

Сбросив вонючий комбинезон прямо возле двери, я решительно направилась в ванную комнату. Осматриваться буду потом. Прежде чем вливаться в новую реальность и искать в ней своё место, надо сначала стащить с себя чужую шкуру.

В нормальных условиях вся эта высокотехнологичная ужасно сложная материя снималась опытными скульпторами тела в лабораторных условиях. Но мне почему-то редко везло на «нормальные условия», поэтому предстоящая операция не вызывала у меня тревоги, только брезгливость.

Маска оказалась качественной, даже очень. Провозилась я с ней часа полтора, не меньше, но в итоге всё-таки одержала победу за свой натуральный облик, и даже рассмеялась от облегчения, разглядывая в зеркале лицо, от которого успела отвыкнуть.

Во всех заданиях мне всегда больше всего нравился именно этот момент: возможность стащить с себя чужое лицо и хоть ненадолго стать собой, почувствовать себя живой и свободной. То же самое, наверное, чувствует бабочка, вылезая из своего кокона.

Ждать, пока автоматика почистит одежду, не хотелось, но влезать в её пропахшее потом и помоями нутро не хотелось ещё больше. Я на удачу открыла шкаф в поисках какого-нибудь халата, и обомлела: полки были забиты одеждой, как будто это не яхта для прогулок, а дорогущий магазин.

Растерянно хмыкнув при виде всей этой неопределимой пестроты, я из любопытства потянула на себя тряпочку красивого ярко-голубого цвета, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении лёгким летним платьем. Представив, как я в этом по уши в смазке ковыряюсь в полуразобранном двигателе, снова хмыкнула и, закинув случайную находку обратно, закопалась обратно в шкаф уже более целеустремлённо. Мне нужен был простой комбинезон, лучше всего — идентичный тому, что я одолжила у Кверра.