Три повести - Ходза Нисон Александрович. Страница 43

Услыхав вопрос Мирова, Туманов похолодел. Значит, следователю известен его разговор с Иваном Кузьмичом? Что отвечать? На какое-то время Туманов потерял самообладание.

— Я за границу не собирался… — бормотал он. — Дядя мой в Финляндии недавно умер, зачем мне за границу…

— Не придуривайтесь! — прикрикнул Миров. — К этому разговору мы ещё вернёмся. А теперь вот что…

Он вынул из ящика стола пачку фотографий.

— Посмотрите, нет ли здесь ваших друзей?

Туманов перебирал фотографии, вглядываясь в незнакомые лица. Он чувствовал на себе неотрывный взгляд Мирова, чувствовал, что следователь следит за ним, надеясь понять по выражению лица, если он, Туманов, наткнётся на знакомую физиономию.

Туманову не надо было притворяться. Он откладывал одну за другой фотографии, твёрдо повторяя:

— Не знаю… Не знаю… Не знаю…

Вздохнув с облегчением, он взял последнюю фотографию, взглянул на неё, и очередной ответ «не знаю» застрял у него в горле.

Туманов задержал эту карточку на какую-то долю секунды дольше, чем предыдущие. Надо было мгновенно решать: признавать или нет. Лицо его оставалось спокойным, но пальцы, зажавшие снимок, чуть дрогнули. «Не признавать!» — решил он и протянул руку, чтобы положить на стол фотографию с теми же словами — «не знаю».

— Признание своей вины даёт основание для смягчения приговора… — услышал он знакомую фразу.

Рука Туманова застыла в воздухе. Усилием воли он заставил себя взглянуть на Мирова.

— Так-то… — сказал Миров, чему-то улыбаясь. — Неужели и этого не знаете?

Только сейчас Туманова ошеломила запоздалая догадка: значит, Иван Кузьмич тоже арестован? Ведь он не видел его больше двух месяцев. Конечно, схвачен. И, судя по всему, — «раскололся».

— Знаю, этого знаю, — поспешно сказал Туманов. — Иван Кузьмич… Из-за него пропадаю, будь он проклят!..

3. Следствие не закончено…

О ходе следствия Миров ежедневно докладывал начальнику отдела полковнику Зарембо. Полковник встречался с молодым следователем уже много раз, поругивая его за «штатские манеры». Высокий, костлявый, в очках, Миров слегка сутулился, не было у него ни военной выправки, ни скупой и точной речи.

— Значит, признался полностью? — Зарембо отложил в сторону протокол последнего допроса. — Туманов — это его настоящая фамилия?

— Безусловно. Как видите, Трофим Антоныч, теперь этот тип уже не кот в мешке, а, так сказать, арбуз на вырез — весь как на ладони. Дело можно передавать в судебные органы.

Откинувшись на спинку кресла, полковник задумчиво смотрел в дальний, погружённый в темноту угол.

— Рано ещё, — сказал он вдруг. — Это будет неправильно, абсолютно неправильно!

— Почему?

— Нельзя передавать сейчас дело Туманова в судебные инстанции. Следствие не закончено, следствие должно продолжаться…

— Не знаю, в каком направлении вести его дальше. Туманов выложил всё, что знал. Легче из камня выжать воду, чем получить от него новые сведения…

— Верю. При формальном подходе у нас есть все основания считать свои обязанности выполненными, и даже неплохо выполненными. Но если подойти к делу серьёзно, то перед нами ещё большие возможности. Вы добились многого, но не всего…

— Чего же я не добился? — В голосе Мирова полковник уловил обиду.

— Ещё раз повторяю — никто не сможет вас упрекнуть в плохом ведении этого дела. Более того, вы заслуживаете поощрения: следствие проведено энергично, быстро и результативно. Но, дорогой товарищ Миров, наша профессия весьма противоречива. Мы — юристы и по самой сути нашей профессии должны быть, в известном смысле, формалистами, если хотите, крючкотворами. Но с другой стороны — мы солдаты, мы всегда в бою! В бою с умным, хитрым, сильным противником. Скажите, всегда ли можно выиграть сражение, ограничивая свои действия только строгим, безоговорочным выполнением воинского устава и приказов командования?

— А вы считаете, что войну можно выиграть нарушением приказов? Пренебрежением к воинскому уставу?

— И верно, ты — крючкотвор! Куда повернул! Подумай вот о чём: может ли какой угодно приказ предусмотреть все особенности и неожиданности боя? И можешь ли ты назвать хотя бы два сражения, которые в точности повторяли друг друга? Воинский приказ — дело святое. Но вот тебе пример. Разведчикам приказано выявить расположение вражеской батареи. Разведали. Выполнили приказ. Но по дороге к своим захватили ещё и «языка», хотя приказа не имели. И «язык» такое показал, что разведчиков именно за него и представили к награде. А по-твоему — их надо передать в трибунал!

— К чему вы ведёте, Трофим Антоныч? Какое отношение имеет ваш пример к делу Туманова?

— А вот какое. Задержан шпион. Что требуется от следователя? Выяснить, кто он и что он. Ты это сделал. Сделал хорошо. Но орденов за это не дают, потому что проводить хорошо следствие мы обязаны, это элементарно. Тот, кто не умеет вести следствие в рамках узаконенных процессуальных норм, тому, дорогой друг, нечего у нас делать. Мысль моя проста. Настоящий чекист обязан всегда задавать себе вопрос: не рано ли я поставил точку, не могу ли я нанести врагу удар сильнее, удар, не предусмотренный приказом, но продиктованный обстоятельствами дела, ходом событий, возможностями? Задал ты себе такой вопрос, когда решил передать дело Туманова судебным органам?

— Я уже докладывал вам: Туманов сказал всё, что знал. Благодаря ему был окончательно разоблачён так называемый Иван Кузьмич — по паспорту Сергей Власюк. К сожалению, при аресте с Власюком приключился инсульт. Нервы не выдержали. Теперь лежит в больнице. Парализована правая сторона, полная потеря речи…

— Что говорит врач?

— Дни его сочтены… Умрёт, не приходя в сознание.

— Вот видишь, — сказал, как показалось Мирову, невпопад полковник. — Рано закрывать дело. Давай-ка подумаем вот о чём. Хозяева Туманова ждут его очередного выхода в эфир. Когда назначен сеанс связи?

— На десятое июля.

— На десятое. А следующий выход?

— На двадцатое.

— Значит, десятое и двадцатое. Но Туманов в эти числа в эфир не выйдет?

— Ясно.

— И тогда там, по ту сторону, сделают естественный и правильный вывод: Туманов провалился. И в этом случае нам и впрямь не остаётся ничего другого, как передать его дело в суд и поставить точку. И это будет свидетельствовать не о нашей победе, а о поражении.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, Трофим Антоныч.

— Выжать воду из камня! Ты уверен, что Туманов не был связан ни с кем, кроме Власюка?

— Абсолютно.

— Надеюсь, ты понимаешь, что кроме Туманова существуют и другие резиденты, связанные с ним. Но эту тайну, как писали романисты в прошлом веке, Власюк унесёт с собой в могилу.

— Похоже, что так.

— А теперь — немного фантазии. Как заполучить человека с той стороны, знающего адрес хотя бы ещё одного резидента? В наших условиях разоблачить резидента и захватить связного из-за рубежа — дело государственного масштаба. И мы не можем упустить такую возможность.

— Что вы предлагаете?

— Предлагаю, чтобы десятого июля Туманов, как всегда, вышел на связь.

— С фиктивными данными? А что дальше? Почему его выход на связь поможет нам обнаружить резидента и захватить связного вражеской разведки?

— Туманов выйдет на связь без всяких данных. Не удивляйся. Выслушай мой план. Думаю над ним давно. Советовался кое с кем. Знают о нём и в Москве. Так вот, десятого июля мы прикажем Туманову провести очередную передачу. В этот день его хозяева, как всегда, услышат знакомые позывные, затем они услышат однообразные звуки, которые довольно быстро прекратятся. Когда они расшифруют запись, выяснится, что вся передача состояла из трёх букв: «Ж, А, К.» Жак! Одно только имя: Жак! Двадцатого июля повторится то же самое. Сначала позывные, затем — Жак! И всё! Как ты думаешь, будут они озадачены?

— Конечно, это им покажется странным!

— Что же они решат, какое найдут объяснение столь странного выхода в эфир своего агента?