Ровесники. Герой асфальта (СИ) - Курносова Елена. Страница 132

- В смысле, Вадь? – Кирилл сделал вид, что не понимает, но играть тут было не для кого, Канарейка его не слушал.

- Скажи, чтобы больше никто не приходил. Особенно Маринка с Анжелкой. Нечего им на меня любоваться.

- Почему, Вадь?! – Не сдержал своего огорчения вечный тугодум Сева. – Они же тоже хотят…

- Пономарёв, я не ясно выражаюсь что ли? – На Севку при этом Вадим даже не смотрел. – Я отцу сказал, чтобы ко мне никого не впускали. Говорил, что видеть никого не хочу. Так и передайте всем остальным, кто ждёт. И сами идите, я устал.

В подтверждение своих слов, он закрыл глаза и отвернул голову к стене. Вот так… А мы-то, наивные, надеялись сотворить чудо одним своим появлением в больнице!..

Пришли и поддержали, называется. Видал он нашу поддержку в гробу... Это же Канарейка. Разве он когда-либо нуждался в чьей-то поддержке – такой весь из себя самонадеянный и гордый?.. Он и сейчас ничуть не изменился. И с чего Николай Васильевич решил, что ему нужна помощь? Это же сама адекватность и спартанское спокойствие в квадрате…

Остановившись за спиной у Кирилла, я тихонько тронула его за плечо. Он обернулся, подняв взгляд, и я шепнула ему беззвучно:

- Пошли?

Кирилл категорично покачал головой. Выражение его лица меня напугало – такое, наверное, бывает у человека, который собирается впервые прыгать с парашютом. Отчаянная решимость. На преодоление.

- Вадь… - Кирилл окликнул Канарейку громко и требовательно. Так, как может окликнуть только уверенный в себе лидер – не услышать и не среагировать невозможно. Вадим открыл глаза. Но головы не повернул:

- Что ещё?

- Может хватит уже дурака валять?

- Не понимаю, о чём ты говоришь

- Да всё ты прекрасно понимаешь.

- Не спрашивай меня ни о чём, ладно?

- Извини, не могу не спрашивать. Сам понимаешь, что это не шутки. Все кругом в панике, вся ваша Бахча на ушах стоит, а ты почему-то делаешь вид, что ничего не происходит…И вообще, знаешь, очень плохо, когда у друзей есть какие-то тайны. Почему ты нам не доверял? Вон каких дров втихаря наломал, еле живой остался. Нельзя же так, в самом деле. Зачем на свете друзья существуют в таком случае?..

Он замолчал, ожидая резонных возражений, но Канарейка ничего не ответил, продолжая разглядывать бежевую стену прямо перед собой.. Нет, это было невыносимо! Он просто игнорировал наше участие и не пытался этого скрывать! Как ни старался Кирилл держать себя в руках, возмущение и обида оказались сильнее:

- Слушай, да ты вообще-то соображаешь хоть, что творишь? Мы тут все с ума сходим, не знаем – что делать, а ты молчишь как партизан на допросе! Следователь у тебя, говорят, был на днях! Три раза уже приходил! Почему ты с ним отказываешься разговаривать?

- Мне нечего ему сказать… Я ничего не помню.

Мне показалось, или Вадим наконец-то занервничал?..

- Это неправда. – Уверенно возразил Кирилл. – Зачем ты врёшь, я не понимаю… Без твоих показаний сложно будет найти преступников. Ты что, хочешь, чтобы они остались безнаказанными?

- Я. Ничего. Не помню!… - Повышая голос, Канарейка вдруг закашлялся, и я предупреждающе вцепилась Кириллу в плечо, этим беззвучным жестом умоляя его остановиться. Но Дубровин не мог и не хотел останавливаться…Я понимала его, всей душой понимала, ведь он видел то же, что и я: Вадькины исколотые руки с ободранными запястьями, круглые красные пятна на шее – красноречивые следы сигаретных ожогов… Всё это резало глаз и вызывало в сердце бурю праведного негодования:

- Совсем ничего?! Даже Лину, которая впутала тебя во всё это дерьмо?! – Роковое имя сорвалось с языка Кирилла прежде, чем я успела в очередной раз толкнуть его в плечо. Вадим дёрнулся так, словно его ударило током. От былого безучастия не осталось и следа, он буквально подскочил на кровати. Вылетев из катетера, игла упала на пол вместе с трубкой капельницы, и Сева бросился её поднимать. Канарейка на эту суету никакого внимания не обратил – он смотрел на нас. То на меня, то на Кирилла, с паническим ужасом в глазах, пытался что-то понять, увидеть, прочитать на наших лицах, но не мог и от этого паниковал ещё сильнее. Я отчаянно жалела, что Кирилл не сдержался, и сам он, похоже, испугался того, что сделал, но было уже поздно… Катастрофически поздно!

- Я ничего не помню… ясно, Дубровин?! – Казалось, ещё чуть-чуть – и Вадим бросится на Кирилла с кулаками. На лбу у него выступила испарина, дыхание стало частым и хриплым. – Ты что, самый умный тут как всегда? Допрашивать меня пришёл, вместо следователя?! Уё…ывай отсюда на хер со своей компанией, не хрен лезть со своими вопросами, я ничего не помню, ты понял?! Где отец?!! Я же просил никого ко мне не впускать!!! Пошли вон все отсюда!!!

Захлебнувшись приступом сильного, надсадного кашля, Канарейка без сил упал обратно на подушку, и там, пытаясь справиться с собой, изо всех сил сжал голову ладонями.

- Уходите!...- Застонал он теперь уже почти умоляюще. - Уходите, я не хочу никого видеть, вам что, не ясно?.. Не надо никому больше приходить…Оставьте меня все в покое…Задолбали, лучше б я сдох!!!..

На крик, доносившийся из палаты, прибежала дежурная медсестра. Кирилл быстро поднялся со стула, словно вор, пойманный на месте преступления, виновато взглянул на женщину. Та проигнорировала Дубровина, всё свое внимание сразу же направив на мечущегося в истерике Канарейку.

- Что случилось, Вадим? Тебе чего-нибудь нужно?

- Да… - Вадим отнял руки от лица. – Я помыться хочу! Сколько можно уже?! Месяц почти пластом тут лежу, скоро сгнию заживо! Грязью как бомж зарос!

- Это не ко мне, Вадим. – Бесстрастно отрезала медсестра. – Владимир Иванович завтра с утра придёт, попроси у него…

- Никого я не буду ни о чём просить, понятно?! – Вадим рывком скинул с себя одеяло, усилием воли подался вперёд и, опустив босые ноги на пол, кое-как встал с кровати. Словно от внезапного порыва ветра его тут же повело к окну. Кирилл и Сева одновременно кинулись за другом, пытаясь помочь ему удержаться в вертикальном положении, однако, быстро справившись с головокружением, Канарейка отпихнул от себя обоих:

- Не трогайте меня!

- Вадим, ложись! – Теряя терпение, в больному подступила медсестра. – Тебе ещё рано вставать! Ложись немедленно!

- Идите вы на фиг! – Упрямо мотнул головой тот. – Я хочу помыться! Где тут у вас душ?!

- С воспалением лёгких?! Опомнись, Вадим, у тебя три дня как температура спала! Меня уволят, если я тебя пущу в душ! Я права не имею!

- Не пускайте! Я сам пойду!

- Вадим!...

Происходящее здесь напоминало сцену из психушки. Я беспомощно оглянулась на Кирилла. Тот выразительным взглядом попросил меня молчать – сейчас всё, что угодно могло заставить Канарейку рвать и метать, он заводился с пол-оборота, представляя из себя сплошной комок раздражённых, травмированных нервов.

В палату заглянул Николай Васильевич. Увидев сына на ногах, опрометью бросился к нему:

- Ты что, Вадим?! Тебе нельзя вставать!

Горящий бешенством взгляд Канарейки метнулся к отцу, встретился с точно такими же тёмно-голубыми глазами, в которых плескалась паника.

- Скажи, чтобы меня отпустили в душ … - Вадим цедил слова сквозь плотно сжатые зубы и со стороны казалось, что он рычит. – Я не могу так больше лежать… От меня козлом воняет… Скажи ей, чтоб пустила…

- Вадим, но…

- Иначе я есть не буду, понял?! И лечить себя больше не дам!

Канаренко-старший растерянно посмотрел на медсестру. Та в безмолвном отчаянии покачала головой: дескать, ничего не сделаешь, всё равно уйдет…

- Хорошо, только недолго. – Предупредила женщина, сдаваясь. – И чтобы никто не знал. Проводить тебя?

- Если не трудно. – Вадим успокоился моментально, как по волшебству. Словно бесовский дух, одолевавший его все это время, внезапно вылетел наружу, и Канарейка снова стал самим собой. Мне даже на какой-то миг показалось, что он совершенно здоров. Деловито вытащив из тумбочки большое махровое полотенце, Вадим перекинул его через плечо. Оттуда же, из под коробок с лекарствами, достал мыльницу, засунул её в просторный карман пижамы, пихнул ноги в шлепанцы. Нас тут будто бы и не было вовсе. Он словно забыл о том, что мы стоим рядом и смотрим на него в изумлении, силясь поверить в эту дикую метаморфозу.