Гость из пекла - Волынская Илона. Страница 27

– Он ветхий совсем был, доски сгнили… – рассеянно пояснила Ирка. И тут же уточнила: – Я имею в виду туалет. Грозного зверя-козу я возьму на себя. – Обещать взять на себя бабку она не стала – она старалась не давать невыполнимых обещаний.

Они сидели дома, за ужином – и молчали. Все молчали. Мама, словно застывшая в глубоком, непреодолимом горе, тыкала вилкой в тарелку, то и дело промахиваясь мимо макарон. Добытая Иркой из глубин буфета та самая, любовно сохраненная мамина чашка четырехлетней давности стояла возле ее локтя и не вызывала у мамы никаких воспоминаний. Мама на нее и не глядела. Мрачная Ирка ковырялась в еде. Любезная улыбка мертвым грузом повисла на пухлых губах Тео, а красные щеки сейчас просто полыхали. Он поглядывал то на жену, то на Ирку, но не решался прервать молчание. Что необычно – молчала бабка! И кот! Первая угрюмо громыхала кастрюлями, а второй неслышно засел под столом и даже обычных подачек лапой по коленке не требовал.

Только со двора, через кухонную форточку, доносилось гневное мемеканье разъяренной козы и время от времени глухо, едва слышно – удар тяжелого тела в дверь пристройки. Но, подпертая деревянными чурбаками, створка держалась крепко.

– Ох набрыдли вы мени уси, ось як набрыдли! – срывая с себя фартук, вдруг выпалила бабка. – Щоб люды ани слова за весь вечер не сказали, а так набрыдли! Пиду я вид вас – злые вы! Телевизор пиду глядеть! А ты! – прикрикнула она на Ирку. – Посуду помой! Не знаю и знаты не хочу, що за така мерихлюндия на тэбэ сегодня насела, але ж посуда вид неи чистиший не стане! – и, гневно бормоча себе под нос, она вышла из кухни.

Мама еще посидела за столом – механически, как автомат, шевеля челюстями, потом обронила вилку и, не оглядываясь на Ирку, тоже вышла. Пестрой трехцветной лентой утянулся из-под стола кот и пропал во тьме коридора. Только Тео некоторое время топтался на пороге, словно собираясь заговорить, но потом так и покинул кухню, не решившись.

Ирка поднялась, собирая посуду со стола и складывая ее в мойку. Мятущиеся мысли не соответствовали ее замедленным движениям. Значит, сам… Сам явился к маме и сфотографировал ее, будто собирался фотографию кому-то показывать… Или с чем-то сличать… Стремительное ухаживание, свадьба, документы – и вот он уже тащит ошеломленную маму сюда, к дочери, о которой, по идее, и знать ему неоткуда! Он не мог выйти из спрятанного под заклятьем дома. И коза, особенно коза…

А еще посмел сказать, что такую, как мама, сто лет искал! – злобно заброшенная в мойку ложка жалобно зазвенела. Ну наглец! За кого он Ирку вообще держит?

– Ладно же! – Глаза ее блеснули нехорошей, болотной зеленью. Ирка закрутила кран и принялась решительно выставлять грязную посуду обратно на кухонный стол. Подумала немного, любуясь на неопрятный натюрморт… макнула тряпку в жирную воду и старательно развезла грязь по кухонной клеенке. – Вот так! – Она мстительно улыбнулась, из-под губы проглянули кончики клыков. – Посмотрим, как ты это выдержишь! – погасила свет и вышла. Теперь главное, чтоб бабка в кухню не сунулась и не просекла Иркины художества раньше времени. Но бабка обычно прямо у телевизора спать ложится. Главное, дотерпеть до конца всех сериалов.

– Що ж то за дыдытна така – извертелася вся, скоро диван пид нею развалится! – перекрывая скрип пружин под ерзающей Иркой, возмутилась бабка. – Що тебе неймется?

– Мы когда спать ложиться будем? – отрываясь от книги, в которой она на самом деле уже минут тридцать не перелистнула и страницы, требовательно спросила Ирка.

– Та спи соби, хто заважае! – возмутилась бабка, кивая на расстеленный диван.

Ирка покачала головой. Залезет под одеяло, угреется, заснет – и весь план насмарку! Она встала и принялась разбирать покупки.

– Шо, накупил-таки шмотья, немчура? – на миг отрываясь от экрана, неодобрительно покосилась бабка. – Дывысь, щоб от тих штанов та блузок, як наденешь, шкура з тэбэ не злизла, бо знаю я их, немцев! И ты б знала, якщо б меньше ото шастала, а больше телевизор глядела! – И она ткнула пальцем в экран, где как раз шел какой-то военный фильм.

Ирка тоже покосилась на бабку – все-таки иногда она говорит очень странные вещи. Поневоле заподозришь, что старая склочница знает больше, чем следует. Ирка поводила ладонью над вскрытыми пакетами и неслышно, едва шевеля губами, прошептала:

– На окияне – синем море остров, на том на острове камень, на том камне собор стоит, в том соборе престол блещит. За тем престолом орел-батюшка Владимир, Илья-Муромец и мать Пресвятая Богородица. Пришла я к вам просить и умолить от колотья, от ломотья, от нытья, от приворота-присказа и от дикого глаза, от водяного, лесного, от черта-лешего и от всякого их приспешего, от девки-простоволоски, от ведьмы, от мужика-колдуна и от всякого зла земного и чужого, защитите меня, рабу божию Ирину…

Ладонь слегка потеплела, но вещи остались, как были – ничего не произошло. Наоборот, даже рдостным ветерком от них потянуло – словно тот, кто покупал, и впрямь хотел доставить радость. Странно. А вещи хорошие, качественные. Хотя уж очень… немецкие – серые, черные, коричневые. Ни единого яркого пятна.

Бабка, наконец, насмотрелась вдосталь и забралась на диван. Ирка сидела в ногах, стараясь не шевелиться, чтоб не заскрипели предательские пружины. И ждала, напряженно вслушиваясь в ночную тьму. Тишина. Сонное дыхание безмятежно спящего дома. А вдруг она ошиблась? Хотя это было бы лучше всего…

Иркина голова сонно упала на грудь. Она встряхнулась, замерла, пережидая скрип пружин, настороженно покосилась на завозившуюся бабку…

– Если он сейчас не явится, я просто усну, – сквозь раздирающий челюсти зевок выдохнула она. Захлопнула рот, по-собачьи клацнув челюстями… и только сейчас поняла,что из коридора доносятся тихие, чуть прицокивающие шажки.

– Не выдержал все-таки. На запах вышел, – усмехнулась Ирка, и тут же внутренности словно свело болью. Надежды не оставалось – ее догадка была верной.

Она подождала, пока осторожные шажки процокают мимо… прихватила кое-что из своего обычного арсенала… и неслышно ступая, проследовала на кухню.

В падающем из окна белом лунном свете бродила кругленькая, приземистая фигура. Тео маялся. Он то сновал вокруг кухонного стола, то вдруг останавливался, наклоняясьнад брошенной посудой, и вытягивал губы трубочкой, явно собираясь плюнуть как следует. По его лицу пробегала судорога, он замирал, скрутив себя невероятным усилиемволи, и даже делал пару шагов прочь от стола… но немытая посуда точно магнитом тянула его обратно. И снова начинал нарезать круги, то и дело хватаясь за ремень штанов… и отдергивая руки, будто пряжка жглась.

Один круг…

– Они ж завтра увидят! Скрыть не удастся! – простонал Тео, завороженно глядя на плошки с остатками майонеза. Снова пустился в путь вокруг стола, но руки на сей раз так и остались на брючном ремне.

Второй круг – кирпично-красные штаны мелькают сквозь тьму… Снова остановка.

– Они обнаружат! Они станут задавать вопросы! – Тео уже почти хрипел. – Это сорвет все мои планы!

Тео сорвался с места и тяжеловесной трусцой побежал вокруг заваленного грязной посудой стола, точно пытаясь убежать от невидимой погони.

– Да есть ли у этих людей совесть! – шепотом взвыл он, останавливаясь и глядя на пестрящую объедками посуду безумными глазами. – Как можно было такое сделать! Этовыше моих сил! Не могу удержаться! – выдохнул он из самой глубины измученной души и… рванул брючный ремень. Кирпично-красные штаны свалились вниз, открывая кривыеволосатые ноги… а Тео изготовился, явно собираясь учинить над немытой посудой кое-что похуже оплевывания!

– Не советую, – предостерегающе сказала тьма. – Серьезно, не советую…

Тео взвизгнул, как издыхающая мышь в мышеловке, слепо рванулся прочь, запутался в штанах, грохнулся на пол… и в ужасе воззрился на возникшую в дверном проеме темную фигуру.

– Мыть после такого мне не понравится, – небрежно прислоняясь к дверному косяку, продолжала рассуждать Ирка. – Так что придется принимать меры… – Глаза ее сверкнули двумя зелеными фонарями, не оставляя сомнений, к кому именно эти меры будут приняты.